Друг и лейтенант Робина Гуда

Как ни странно, я ощутил это в полной мере, только покинув Шервуд. Все здоровые части здешнего общества были связаны слишком многими условностями и обязанностями, — все, от сервов, падающих в ноги благородным господам, до благородных господ, подчиняющихся десяткам неписаных правил поведения. До сих пор я считал, что аутло заперты, как в тюрьме, в двадцати тысячах акрах своих зеленых владений, но во время недолгой поездки в Йорк понял: клетки тех, кто жил за пределами Шервуда, гораздо тесней.

Не скованный никакими обязанностями, которые сковывали все здоровые части здешнего общества, я смотрел, слушал, запоминал, мотал на ус и старался выжать из поездки максимум удовольствия. Держу пари, Катарина со мной не скучала. Если честно, я с ней тоже не скучал.

Рыжий беспокойный огонь, пылающий рядом, так и норовил меня обжечь, но я понемногу становился огнеупорным. А в какой бесподобный бушующий вулкан превратилась дочка Ли, когда на площади в Йорке я начал выторговывать у бродячего певца органиструм!

Эта тяжелая, громоздкая штука и впрямь напоминала гитару, хотя имела два резонаторных отверстия вместо одного и три струны вместо шести, — а в остальном поразительно смахивала на столь знакомый мне предмет из двадцать первого века. И я действительно не удержался от громкого радостного возгласа, увидев этот предмет в руках у глимена на площади Йорка.

Моя радость сильно поубавилась, когда я услышал, что именно горланит певец под свой гитароподобный инструмент.

Дурацкая баллада Аллана-э-Дэйла про Джолли Пиндера уже намозолила уши всем парням в Шервуде — а вот теперь ее распевали посреди главной площади Йорка! Ну почему, кровь Христова, все местные (и приезжие) девушки должны были знать о том, как некий Джолли Пиндер из Вейкфилда намял мне и Робину Гуду бока? Вообще-то мы просто не хотели ненароком поломать хрупкие кости девяностолетнего старца, стойко защищающего хозяйское добро, поэтому и ретировались, не надавав ему ответных тумаков... Однако в балладе о почтенном возрасте Джолли не говорилось ни слова, поэтому мы с Робином выглядели в ней полными идиотами!

Не дожидаясь, пока певец перейдет к последним, самым глупым куплетам баллады, я выторговал у него инструмент, и всю обратную дорогу до Шервуда органиструм тихо позвякивал у моего седла рядом с арбалетом, который одолжил мне братец Тук...

Что добавляло Катарине новые поводы для раздражения.

Во-первых, звяканье струн, видите ли, беспокоило ее драгоценного сокола; во-вторых, госпожа Ли не желала путешествовать в обществе человека, смахивающего на бродячего жонглера; в-третьих, органиструм считался инструментом плебеев; в-четвертых, слуха у меня было еще меньше, чем хороших манер!

Это последнее обвинение Катарина выдвинула, когда я взял «гитару» в руки и попробовал на ходу пару аккордов.

Я ответил на выпад рыжеволосой стервы широкой улыбкой.

Конечно, вряд ли мне удастся наладить органиструм под привычный строй шестиструнной гитары, но в небе звенят жаворонки, в ста шагах впереди живописно темнеют дубы Шервуда, рядом сверкает синими глазами девушка, которая теперь уделяет мне гораздо больше внимания, чем своему соколу, — словом, жизнь чертовски хороша!

— Джооооон!..

Истошный вопль известил, что жизнь сейчас хороша далеко не для всех.

Через заросшее бурьяном поле к дороге ко все лопатки чесал сын руттерфордского мельника Мач, а за ним по пятам скакали трое верховых.

Я среагировал без промедления, ударив пятками коня и послав его через канаву на заброшенный общинный выгон.

Мальчишка сломя голову мчался ко мне, но всадники быстро его догоняли. Лишь то, что выгон покрывала густая трава, в которой пряталось много камней и рытвин, не позволяло наемникам пустить коней вскачь, но и крупной рысью они почти настигли свою выбившуюся из сил добычу.

Вот Мач споткнулся, упал — и понял, что уже не успеет подняться.

— Джоон!.. — пискнул он, оглядываясь на нормана, который приготовился выдернуть из ножен меч.

— Стой, сучий потрох!!! — проревел я, направляя коня на остатки полуразвалившейся изгороди.

Месяцы, проведенные в обществе «волчьих голов», не прошли для меня даром, я даже не задумался, разумно ли нападать в одиночку на троих наемников. Я видел только одно: самому младшему из вольных стрелков придет конец, если я не потороплюсь!

Перебросив органиструм поперек седла, я вскинул заряженный арбалет и выстрелил. На таком расстоянии невозможно было промазать, болт ударил наемника в левую часть груди, пробив кольчугу, так и не дав норману времени выхватить меч.

А потом вороной конь, еще недавно принадлежавший шерифу ноттингемскому, перемахнул и через изгородь, и через скорчившегося возле нее мальчишку, и я оказался между Мачем и вторым наемником, вооруженным длинным копьем. У меня не было времени перезарядить арбалет — к тому моменту, как я бы это сделал, в меня уже всадили бы копье... Не было у меня и щита, зато имелся тяжелый массивный органиструм — и я использовал его, чтобы отклонить направленное на меня копье.

Дальний предок гитары не подвел: наконечник пробороздил толстую деку, не вонзившись мне в бок; а в следующий миг гнедой конь нормана и мой вороной столкнулись так, что затрещали подпруги. Я выпустил органиструм, обхватил нормана поперек туловища и что было сил ударил его лбом в переносицу под кольчужным капюшоном. Наемник обмяк и неудержимо пополз с седла. Мы вместе упали на землю, я оказался сверху, а под нами так и путались переплетенные струнами деревянные обломки инструмента.

Стукнув противника для верности ребром ладони по шее, я услышал испуганный вопль:

— Джон, берегись!!!

На секунду мне померещилось, что это кричит не Мач, а Катарина... Стала бы благородная девица волноваться о целости шкуры презренного аутло!

Я проворно скатился с не подающего признаков жизни врага и вскочил уже с его копьем в руке... Но тут же понял, что мне сейчас требуется не копье, а автомат Калашникова.

— Мач, беги!! — рявкнул я, пятясь перед всадником, который теснил меня к остаткам осиновой изгороди.

Краем глаза я видел, что скинутый с седла наемник, оказавшийся на редкость живучим, пытается встать.

— Эээ, еще один из шервудских голодранцев? —протянул возвышающийся надо мной верховой, поигрывая мечом. — Тем лучше, награда будет щедрее! Брось копье, волчара, и молись, чтобы я взял тебя живьем!

Пресвятая Богородица, на меня взирал сверху вниз Симон де Моллар собственной персоной! Значит, командир наемников все-таки залечил дырки в шкуре, которыми наградил его Робин, и лично вышел на тропу войны?

Как же, получишь ты меня живьем, гнусавый ублюдок, жди!

Я упал на одно колено и врезал копьем по бабкам лошади нормана, а сделав обратное движение, послал в аут очухавшегося было хозяина копья.