Друг от друга

Услышав какой-то щелчок, я открыл глаза, с опозданием поняв, что щелчок этот – взводимый курок на «смит-вессоне» тридцать восьмого калибра. Красивый револьвер с рубчатой рукояткой – я уже видел его в бардачке «бьюика» Джейкобса. Оружие я всегда хорошо помню. Особенно если оно нацелено мне в физиономию.

– Отодвинься от стола, – спокойно приказал майор, – и положи руки на голову. Всё – медленно. У моего тридцать восьмого калибра очень легкий курок, выстрелит – не заметишь, стоит твоей руке чуть подвинуться к тому маузеру. Я заметил на снегу твои следы. Надо же так наследить! Какой ты неосмотрительный!

Откинувшись на стуле, я положил руки на голову, не спуская глаз с черного зрачка ствола, – тот все приближался. Мы оба знали: нажми он на курок, и я покойник. Тридцать восьмой калибр снабжает человеческий череп десятком дополнительных вентиляционных отверстий.

– Будь у меня побольше времени, – сказал Джейкобс, – я бы полюбопытствовал, как это ты умудрился сбежать из Вены так быстро. Впечатляет. Предупреждал же я Эрика, чтобы не давал тебе денег. Ты с их помощью вырвался из Вены, так? – Подавшись вперед, он осторожно взял со стола мой пистолет.

– Ну что ты! Деньги все еще при мне.

– О? И где же они? – Он поставил на предохранитель мой автоматический пистолет и засунул его за ремень брюк.

– Недалеко, – ответил я. – Можем поехать и забрать их, если желаешь.

– А могу, Гюнтер, вышибить их из тебя рукояткой револьвера. Но тебе повезло, время поджимает.

– Торопишься на самолет?

– Именно. А теперь давай сюда паспорта.

– Какие еще паспорта?

– Если мне придется просить второй раз, лишишься уха. И не обманывай себя, будто кто-то примчится на выстрелы. Тут за углом такая пальба по тарелочкам стоит!

– Довод неплохой. Можно опустить руку достать их? Они в кармане пальто. Или ты предпочитаешь, чтоб я зубами доставал?

– Только указательным пальцем и большим. – Отступя на шаг, Джейкобс приставил револьвер к моей голове. Тут он заметил открытую папку передо мной. Не было смысла давать ему лишний повод нажать на курок, поэтому, вытянув паспорта из кармана, я бросил их поверх папки.

– Чего это ты там читал? – Забрав паспорта и билеты, он спрятал их в карман своего короткого кожаного пальто.

– Записи о болезни одного из пациентов твоих протеже. – Я захлопнул папку.

– Руки на голову! – рявкнул Джейкобс.

– Думаю, врачи из них не слишком умелые. За всеми их пациентами водилась прегадостная привычка – умирать. – Я изо всех сил старался унять злость, но уши у меня горели. Я надеялся, он подумает – из-за холода. Мне дико хотелось превратить его морду в кровавое месиво, но сначала надо увернуться от выстрела.

– Победа стоит всех расходов, – заметил он.

– Легко говорить, когда платишь не ты.

– Военнопленные нацисты? – ухмыльнулся майор. – Вряд ли кто заплачет о десятке больных фрицев.

– А тот парень, которого ты вез в Дахау? – напомнил я. – Он тоже из этих нацистов-военнопленных?

– Вольфрам? Так, расходный материал. Тебя мы выбрали по той же причине, Гюнтер. Ты тоже расходный материал.

– А когда иссяк местный источник больных военнопленных? Начали использовать неизлечимо больных из мюнхенской психиатрички? Совсем как в старые добрые времена. Они тоже расходный материал, да?

– Это глупость. Не стоило им пускаться на такой риск.

– А знаешь, я могу понять, почему они решились, – сказал я. – Они преступники. Фанатики. Но ты, Джейкобс! Тебе известно, что они творили в войну. Я видел досье в русской комендатуре в Вене, там твоя подпись. Опыты над заключенными. Многие из них были евреи, так же как ты. Тебя это не трогает? Совсем?

– Это было давно, – ответил Джейкобс, – а исследования – сейчас. И что еще важнее, будут завтра.

– Ты говоришь, как один мой знакомый. Упертый нацист.

– На опыты уйдет еще год-два, – продолжил майор, прислонившись к стене и чуть расслабляясь, и у меня даже мелькнула мысль: не появилась ли у меня четвертушка шанса? А может, он надеялся, что я кинусь на него, и у него будет предлог застрелить меня? Если считать, что предлог ему требуется. – Вакцина от малярии куда важнее, чем торжество правосудия и возмездие. Ты хоть представляешь, сколько может стоить такая вакцина?

– Нет ничего важнее возмездия, – вскинулся я. – В моем кодексе – нет!

– Очень удачно, Гюнтер, что у тебя такие воззрения. Потому что ты будешь играть главную роль на выездном процессе карающего правосудия, тут, в Гармише. У вас, у немцев, по-моему, нет такого названия, а мы называем его – суд «кенгуру». Не спрашивай меня почему. По сути это – неофициальный суд, на котором отбрасывают всякие там юридические формальности. Израильтяне называют такой суд «Накам» – месть. Приговор суда приводится в исполнение через минуту после вердикта. – Он вскинул револьвер. – Поднимайся, Гюнтер! – Я встал. – Теперь ступай в коридор и шагай впереди меня.

Он попятился из двери, пока я подходил к нему. Я молился: хоть бы что-то отвлекло его, заставило оторвать от меня глаза, ну хоть на полсекунды! Но и он, разумеется, прекрасно все понимал и был настороже.

– Запру тебя в местечке приятном и теплом, – приговаривал он, подталкивая меня по коридору. – Открой дверь и топай вниз.

Я выполнял в точности все, как он приказывал, чувствуя револьвер тридцать восьмого калибра, нацеленный мне точно между лопаток. С трех-четырех шагов такая пуля прошьет меня насквозь, оставив дырку размером с австрийскую двухшиллинговую монету.

– А когда я тебя запру, – продолжал он, спускаясь по лестнице позади меня и включая на ходу свет, – то позвоню кое-каким моим знакомым в Линце. Друзьям. Один из них служил раньше в ЦРУ. А теперь в израильской разведке. Так им, по крайней мере, нравится себя называть. На самом деле они убийцы. Так называю их я. И для того их и использую.

– Наверное, именно они убили настоящую фрау Варцок, – предположил я.

– Я бы, Гюнтер, не стал проливать по ней слез после всего, что она наделала в войну.