Друг сына

– Тоже бокс?

– Нет… Вольная борьба.

Я снова, не удержавшись, скольнула взглядом по плечами и бычьей шее Матвея. Ну да, конечно… Массивный и в то же время без рельефно выпирающих напоказ мускулов, как у раскачанных любителей спортивных тренажеров. И двигается так… Обманчиво неторопливо.

– Не похож? – он улыбнулся, и эта улыбка неожиданно преобразила его лицо. Сделала моложе и проще.

А я подумала, что ошиблась в возрасте… Он не на восемь лет моложе меня…

– Сколько вам лет? – напрямую спросила я, прежде, чем подумала, что буду отвечать, если Матвей поинтересуется, к чему этот вопрос.

Но он не стал интересоваться, просто ответил:

– Двадцать пять.

Двадцать пять… О, мой бог…

– Я думала, вы постарше…

– Все так думают, – он не сводил с меня внимательного взгляда, даже как-то подался вперед, навалившись на кухонный стол и став еще ближе.

Это почему-то показалось опасным и чересчур откровенным. Я почувствовала, как щеки заливает предательским румянцем, еще больше от этого смутилась и отвернулась торопливо.

В голове крутилось лишь: “Двадцать пять… Ему двадцать пять… С ума сойти! Ребенок же совсем! Старше моего Димасика на пять лет всего!”

Спину жег пронизывающий взгляд Матвея, и я не решалась повернуться. Но нашла в себе силы продолжить беседу… Потому что как-то совсем уж неприлично… И я старше, и мама его друга… И вообще…

– А вы работаете вместе?

– Да.

– В порту?

– И там тоже…

– А вы… Не его начальник, случайно?

– Ну… Это как посмотреть…

– То есть? – я резко повернулась с туркой в руках, кофе, как раз в этот момент закипевший, пеной выплеснулся по столу и попал на футболку Матвея.

– Ох! – я заметалась по кухне, схватила полотенце, потом бросила его, нашла влажные салфетки, – простите! Черт! Больно? Вот я неуклюжая же!

Матвей, в самом начале рефлекторно вскочивший, пришел в себя очень быстро, и, пока я металась по кухне в панике, оттянул футболку на животе, чтоб кипяток не попал на кожу, да и степень поражения оценивать так было проще.

– Все в порядке, – попытался успокоить он меня, – мне уже на излете попало…

– Обожгла? – я подошла ближе, рассматривая темные пятна на футболке. По ним нельзя было понять, насколько все серьезно, – у меня мазь есть, от ожогов. Снимайте футболку.

Матвей на мгновение замер, а затем резко, через голову, стянул с себя футболку…

И я застыла перед ним, как кролик перед удавом…

Глава 8

Я никогда наивной стесняшкой не была. И мужские торсы видела в разных ракурсах и количествах. Да и интернет, слава всем богам, работает без перебоев, так что всегда искренне считала, что удивить меня крайне сложно. Ошарашить – тем более. Смутить… Да я вас умоляю!

И потому непонятно, что со мной произошло в момент, когда Матвей чисто мужским резким движением, зацепив сзади за ворот, стянул через голову свободную черную футболку, под которой обнаружилось…

Бывает такое, что перед глазами внезапно появляется что-то настолько невероятное, что буквально ослепляет. И лишает зрения. Только в голове остается, словно вспышка: было! Вот оно!

И можно смотреть, смотреть, смотреть… И ничего не соображать при этом.

Понятно, что у меня все мысли со свистом из головы вымело, когда взгляд уперся в широченную, мускулистую, заросшую темным волосом грудь Матвея?

Я стояла, пялилась строго перед собой, и вид, наверняка, имела крайне придурковатый. Возможно, даже рот раскрыла. Не помню. Не могла я себя в тот момент контролировать.

От Матвея пахло чем-то горьковато-пряным, немного табаком, чуть-чуть холодной, влажной кожаной курткой… И много-много таким, чисто мужским, обволакивающим. Дурманящим настолько, что у меня слюна во рту скопилась, которую я непроизвольно сглотнула.

Подняла взгляд на лицо Матвея, мерно, словно под гипнозом, последовательно изучив вольный разлет мускулистых плеч, ямку внизу у горла, шею, крепкую, мощную, небритый подбородок, чуть подрагивающие крылья крупного носа… Глаза. Светлые, острые. Жадные.

И такая жажда была в них, такая потребность, искренняя, чисто мужская, что я вздрогнула и отступила.

Верней, попыталась отступить, потому что Матвей не дал мне этого сделать.

Он неожиданно резко притянул меня к себе, буквально обездвижив в объятиях, одной рукой легко перехватил за талию, а ладонь второй положил на затылок, не допуская того, чтоб я опять опустила голову.

И принуждая смотреть на себя. В стремительно темнеющие хищные глаза, на легкую, все понимающую усмешку. Именно она немного привела меня в сознание.

Я осознала, что происходит, в каком я положении сейчас нахожусь, и насколько недопустимо это положение, дернулась безуспешно, забормотала сбивчиво и жалко:

– Что вы… Ты… Вы… – запуталась в местоимениях, так и не решив, как именно обращаться к этому парню, другу моего сына, мужчине, так бесцеремонно обнимающему сейчас. И, не выбрав правильного, выдохнула беспомощно, – нет…

Матвей лишь усмехнулся в ответ на мое смешное сопротивление, и эта ленивая, хищная усмешка совершенно лишила меня даже тех небольших сил, что еще оставались. Сердце бешено стучало, отдаваясь искрами нежной, томной боли в низ живота, постепенно наливающийся невозможной, мучительной тяжестью. И пожар во всем теле, такой силы, что, казалось, даже кожа горела! И Матвей это прекрасно видел! Чувствовал! Знал, что со мной происходит, как он на меня действует!

Я замерла, обреченно глядя в его красивое лицо, не пытаясь больше вырываться и покорно принимая ситуацию.

Я не смогу устоять перед ним. Просто не получится.

Это все неправильно. И ничего хорошего у нас не выйдет.

Он… Он просто поиграет и все…

Насколько разрушительной будет эта игра?

И насколько сладкой?

В этот момент Матвей наклонился и, не позволяя мне увернуться, поцеловал.

И я поняла, что игра будет невероятно сладкой. Слаще всего, что я до этого испытывала. Настолько, что привыкание может быть мгновенным…

Все эти мысли проносились, не задерживась, в голове, сразу ставшей пустой и легкой, пока друг моего сына целовал меня на моей кухне. Целовал нахально, немного грубовато и очень по-собственнически. Словно право на это имел. Словно я позволила, дала свое согласие.

Хотя, ему мое согласие не было нужно, я и без формальных слов была полностью в его власти, в его подчинении.

И, наверно, в голове моей все-таки что-то от стресса и неожиданности отключилось, потому что происходящее той ночью помнится лишь вспышками, яркими, болезненно-четкими, до слез острыми.