Другая мама
Шрифт:
И тоже поинтесовался:
– А что случилось?
Потом он сказал никуда не ехать, ничего не предпринимать, что позвонит какому-то Вадиму и всех поднимет на ноги.
Жизнь Катерины превратилась в дежурство: от звонка до звонка. Звонили поначалу часто, но с течением времени громкие возгласы телефона становились все реже. Катя все равно ждала: новостей, голосов, свою дочь.
Тогда, вечером, приехал тот самый Вадим, с ним какие-то люди, день за днем стали выясняться интересные вещи. Елена уверяла, что Полли часто говорила о маме, которая не может быть с ней все время, но которая однажды за ней сама придет, и что она красивая,
Но только лицо этой мамы вспомнить почему-то не удавалось. Высокая или маленькая? Блондинка или брюнетка? Она была одета в черное? Красное? Она была на машине? Елена замученно кивала, качала головой, морщила лоб, плакала, ее привлекли к делу как подозреваемую в соучастии, обвиняли в халатности, пугали тюрьмой, против нее ополчились все родители, был скандал, весь блеск слетел с нее, как со старой елочной игрушки, но вспомнить, как выглядела та самая мама, она так и не смогла. В конце концов, с запутанных показаний Елены составили фоторобот какой-то тетки, самого обычного вида, подходящего к какому угодно описанию. И следователям, и Катерине было ясно, что это выдумка, фантом до смерти напуганной женщины.
"Это гипноз, это цыгане, - со знанием дела говорили незнакомые люди, которых в какой-то момент вокруг Катерины стало очень много, - это врачи-убийцы ищут для органов, это американцы, которые воруют русских детей, это бомжи, это пришельцы". Ее донимали жалостливые соседки, телевизионщики, снимающие захватывающий зловещий сюжет, пытающиеся подбодрить волонтеры, следователь, бабушки, папы и мамы других детей. Раньше срока прилетел бывший муж, зачем-то с третьей женой, красивой брюнеткой, которая вдруг приняла участие в Катином горе, и они вместе плакали на кухне, пока их супруг звонил и звонил кому-то, с кем-то ругался, что-то обещал, но все безрезультатно.
Полли искали на совесть. Все жалели Катерину, да и сама история, будучи распутанной, пришила бы кому-то звездочку на погонах, но без толку. Уйдя из садика с другой мамой, Полли словно провалилась сквозь землю, изъяла себя из картины этого мира, не оставив ни прорехи, ни шва, за который можно было бы зацепиться, распороть полотно и заглянуть за изнанку.
Катерина продолжала ходить в отделение, но уже машинально. На доске объявлений о пропавших без вести висела фотография Полли рядом с портретом какой-то чужой женщины, меньше всего похожей на фею. Вокруг них менялись лица, фотороботы, пропадали другие люди, взрослые и дети, но время шло одинаково беспощадно и безразлично ко всем потерям, и дело Полины превращалось в историю, страшную и загадочную, а жизнь Катерины - в пыль.
Шеф разрешил взять внеочередной отпуск, а потом еще один, за свой счет, если потребуется. Катерина сначала не хотела возвращаться на работу, под острия жалостливых взглядов. Но абстрактный мир цифр вдруг оказался точным и ясным. В нем не было места непостижимым событиям и исчезновениям. Он не имел ничего общего с реальным, который вдруг оказался зыбким и необъяснимым, успокаивал и помогал забыться. И Катерина считала и считала до полного отупения, охотно беря на себя все переработки. Шеф выписывал премии, смотрел сумрачно, но в душу не лез.
Так шла жизнь, и однажды под теплым мартовским солнцем и холодным
еще ветром, Катя поняла, что пришла весна и вместе с этим как-то окончательно осознала, что Полли не найдут, а если и искать ее девочку, то не на этой земле. Где она теперь, что с ней - Катерина надеялась только, что другая мама была с ней добра, что Полли у нее хорошо, что она действительно фея и на самом деле живет в замке.И дни потекли уже другие. Катерина все так же ходила на работу, считала, обходила садик стороной и убрала с глаз долой все Полинины вещи.
Летом шеф насильно отправил в отпуск (ты же сгоришь, Катя), делать было особенно нечего, Катерина подумывала уехать за город, спрятаться от всех, хотя давно уже ее никто не искал, не приставал к ней с дурацкими расспросами, жалостью и душной заботой.
Она сходила в магазин купить все необходимое, чтобы на месяц хватило, и возвращалась по берегу местной речки, мелкой и мутной, но на травянистых ее берегах вполне можно было загорать, делать "барбекю" и пить пиво, чем и занималось лишенное дачной благодати население ближайших домов.
Была суббота, солнце жарило с неба, а народ жарил шашлыки и сосиски, отхлебывал из бутылок и, не стесняясь, щеголял телесами. Катерина уже пожалела, что пошла этой дорогой: красные от солнца мамаши в аляповатых купальниках возились со своими детьми в панамках, сарафанчиках и шортиках, и видеть это оказалось слишком тяжело, поэтому Катя ускорила шаг.
Мальчик стоял под пыльными кустами, кудрявый, насупившийся, гримасой и позой настолько напоминающий Полли, что Катерина встала как вкопанная, глядя неприлично пристально на чужого ребенка. Мальчик смотрел на нее в ответ, в глазах у него со слезами блестела страшная обида.
– Почему ты плачешь?
– осторожно спросила Катя.
Мальчик засопел. Катя оглянулась: за кустами, на полотенцах, среди пакетов из супермаркета сидели две девушки, совсем молоденькие, определенно младше Кати. Они громко смеялись над словами худого парня в шортах, который суетился над мангалом, и на мальчика никто не обращал внимания. Катерина мигом сообразила.
– Мама обидела?
Мальчик засопел сильнее.
– Как тебя зовут?
– Артем, - признался малыш.
– Я видел рыбу.
Катя поняла моментально: мать не пускала близко к реке, боясь, что ребенок упадет в воду.
Он помолчал, переживая обиду, и продолжил:
– Нельзя посмотреть даже. И сладкое нельзя, - мальчик уставился на Катеринин пакет. Среди прочих покупок там лежала пара шоколадок с орешками. Шоколад спасал ее от головной боли.
Катерина медленно, чтобы не спугнуть, подошла ближе, посматривая на всякий случай на мать мальчика, но та была слишком увлечена шоу, которое устроил парень в шортах. Этот осел намотал полотенце себе на голову на манер тюрбана и, имитируя южный акцент, рассказывал анекдот, наверняка пошлейший. Катерина зашла за куст так, чтобы ее не было видно, поманила Артема.
– Иди сюда.
Достала шоколадку, уже заметно подтаявшую.
– А я разрешаю. Глупости это. Сладкое - вкусно, а значит, полезно.
Артем недоверчиво улыбнулся.
– Держи.
– Мама не разрешает брать у незнакомых.
– Правильно. Но посмотри, - Катерина поспешно разорвала обертку, стараясь не испачкаться, откусила. Рот заполнила отвратительная сладость, словно она жевала кусок приторного пластилина.
– Смотри, я ем, и со мной ничего не произошло. Угощайся.
Артем теперь уже без стеснения отломил кусочек, шоколад таял у него в руках, но он жевал с явным наслаждением, измазав губы и подбородок.