Другая половина мира
Шрифт:
Как, быть может, и в Землях Восхода, со вздохом подумал Унгир-Брен, выходя из транса. Сейчас древнее колдовство казалось ему забавной игрой, чем-то вроде фасита, которым в свободный час развлекались солдаты, ремесленники и рыбаки: бросишь палочки так – проиграешь, бросишь этак– выиграешь. Возможно, его видение истина; возможно, палочки, брошенные наугад.. Дженнак, кинну, сумел бы разглядеть побольше, но он слишком еще молод и едва обучен. Однако видит! Видит такое, что не узреть ему, старому аххалю высшей ступени посвящения! Видит странных людей и странных животных, странные механизмы и города, странные корабли… Неужели все это обретается где-то за Бескрайними Водами, в сказочной Риканне? Или сны Дженнака лишь отблеск запредельных миров, плывущих в холодной пустоте Чак Мооль, царства мертвых?
Вспомнив о видениях Дженнака, о кораблях под белыми громадами парусов, Унгир-Брен потянулся к чашке, отхлебнул пару глотков и обратился мыслью к кейтабским судам.
Хитры,
Великим, несомненно, был замысел восточного noxoда; великой и хитроумной была идея привлечь к нему светлорожденных потомков богов, но не всех, а лишь некоторых, дабы возбудить меж ними соперничество и ревность; вполне разумным был и выбор флотоводца – О’Каймора, лучшего из тидамов Кайбы, мастера Ветров и Течений, что повел корабли на восток. А еще разумнее была мысль о том, что возглавить экспедицию должно не человеку с Островов, а потомку Кино Раа, молодому и сильному духом вождю, коему будут покорны люди и станут благоволить боги. А если таких вождей окажется двое и если пребудут они и согласии и любви – так то и еще лучше!
Тут Унгир-Брен вспомнил о послании, отправленном Джеданной в Арсолану, и улыбнулся. Мудрый поступок, очень мудрый! И предусмотрительный! Конечно, Че Чантар не станет возражать… Да, не станет – ибо людям свелой крови даровано долголетие попугая, но не его глупость!
Некоторое время он размышлял на сей счет, думая о том, что мощь разума, добродетельного или злого, как бы расцветает и зреет с годами, будто редкостный плод. Но светлорожденому потребно для того не десять или двенадцать лет, так как он – человек, а не растение; пожалуй, лишь прошедший вековую тропу может считаться воистину зрелым. Трое из властителей Великих Очагов под этот критерий не подпадали: тайонелец Харад только приближался к столетнему рубежу, Мкаду-ап-Сенне, Повелителю Стад из Сеннама, стукнуло восемьдесят, а заносчивый атлиец Ах-Шират Третий был еще моложе. Что касается Джеданны и Коконаты, почти ровесников, то оба они находились в поре расцвета, но приобретенный опыт и мудрость использовали по-разному: Джеданна крепил державу законами, ремеслами и торговлей, а тассит – набегами и захватами.
И кроме этой пары, была еще одна– два человека светлой крови, властитель и жрец, старейшие из живущих в Срединных Землях. Че Чантар, Сын Солнца, владыка Арсоланы, и некий аххаль из Храма Записей… Каждому – почти два века… почти… едва ли не возраст кинну!
Но все-таки не кинну, с усмешкой подумал Унгир-Брен. Хватит с них и два столетия; четыре или пять – это уже слишком много. И слишком рискованно! Если бы Че Чантар прожил такой срок, одни боги ведали, захотелось бы ему родниться с Очагом Одисса или нет. У тех, кто одарен небывалым долголетием, случались странные фантазии, странные и жестокие.
Нет, Че Чантар, конечно, согласится! Преклонит слух свой и к просьбам О’Спады, и к посланию, что принес из Одисcара быстрый посыльный сокол! И тогда два отпрыска божественного древа возглавят поход к восточным землям, а если окажется он долог, то к двоим может прибавиться третий… Почему бы и нет? Кто расстелил шелка любви в месяц Зноя, может услышать крик младенца в месяце Молодых Листьев!
Все эти размышления Унгир-Брена касались великих деяний и высоких замыслов, связанных с судьбами владык, со многими тысячами людей и необозримыми пространствами вод и земной тверди. Что же до хитроумия тидам-сагамора О’Спады, то оно проявлялось и в малом – к примеру, в том, как были названы кейтабские суда. С истинно кейтабским лукавством! Говорят среди Пяти Племен Серанны: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит, богат, как атлиец. Но говорят и другое: там, где побывал кейтабский купец, нечего делать ни хитрому тасситу, ни богатому атлийцу. Воистину так!
Как уяснил Унгир-Брен сегодняшним утром, названия всех пяти кораблей были выбраны весьма дипломатично. Два больших носили красивые и нейтральные имена – «Одтофал конта го» и «Сирим тана херути», «Алая рыба» и «Белопенный ветер». Так, по словам О’Каймора, звались корабли, на которых он плавал прежде, ни разу не потерпев крушения либо иного несчастья; а значит, и новые его драммары удача стороной не обойдет. Что же касается трех меньших кораблей, то они посвящались трем странам – Одиссару, Арсолане и Кейтабу. Именно странам, а не богам, что, во-первых, как бы ставило островную державу вровень с двумя Великими Уделами, и, во-вторых, исключало Коатль как возможного участника похода.
Кейтабское лукавство, ничего более! Одним поднести ароматное вино в чашах из драгоценных раковин, другим – прокисшее пиво в глиняной кружке!
А ведь Коатль не меньше Арсоланы нуждался в новых землях – пусть за морями, пусть в другой половине мира, пусть по ту сторону Чак Мооль! Коатль и Арсолана, в отличие от Одиссара были обильны горами и бедны плодородными почвами; всякое растение из тех краев – Дерево Белых Слез, пресные, горькие и сладкие земляные плоды, хлопчатник, перец
и томаты – произрастало в Серанне охотней, чем на родине, цвело пышнее, плодоносило богаче. Правда, Коатль и Арсолана были богаты металлами и единственные в Срединных Землях чеканили золотую монету, но золотом не насытишь сидящего на циновке трапез. А таких становилось все больше и больше, особенно среди неприветливых атлийских гор, где народ умирал быстро, но плодился еще быстрее.Впрочем, подумал Унгир-Брен, что мешает атлийцам самим отправиться за море, на запад или на восток? Конечно, корабли их несравнимы с кейтабскими, но они могли бы полететь по воздуху! На шелковых, пропитанных каучуком шарах, наполненных теплым дымом, что придуманы их мастерами… Или эти шары все же не держатся долго в небе и не могут преодолеть океан? Ну, ничего; атлийцы – изобретательный народ! Они…
За спиной Унгир-Брена раздался тихий шелест одежд, и он повернул голову.
Сидри… Чоч-Сидри, Принявший Обет, явился проведать своего пращура…
Значит, отзвучали уже Вечернее и Ночное Песнопения, и наступила пора сесть на циновку трапез, добавить к жидкому вину что-нибудь не столь жидкое и более существенное… скажем, плод ананаса или сдобренную медом тыкву…
Сидри, замерший в позе покорности – голова склонена, руки разведены в стороны – негромко спросил:
– Принести еще вина, мой господин? Или еды?
– Еды. Но сначала…
Унгир-Брен покосился в стоявшее у ложа зеркало, затем – на своего потомка, в чьих жилах светлой крови не хватило бы напиться муравью. Сидри был невысок, крепок и отлично сложен, как и он сам, но слишком смугл, с глазами карими, а не цвета изумруда, с широковатым носом и тонкими губами; чуть выступающие скулы и упрямый подбородок выдавали происхождение от кентиога. И все же, решил аххаль, разглядывая его, они с Чоч-Сидри – фасолины из одного стручка. Пусть не из одного– из соседних! Они похожи, как пара маисовых початков в поле, как две раковины на берегу – чуть разного цвета, но одинаковых размеров и формы. Опытный взгляд, возможно, и подметит отличие, равнодушный скользнет мимо… Впрочем, какая разница? Для задуманного им – хвала Кино Раа и древней магии Серанны! – полного сходства и не требовалось.
Еще раз оглядев молодого жреца с головы до пят, Унгир-Брен довольно хмыкнул, кивнул на циновку рядом с собой и приказал:
– Садись! Еду принесешь потом. А сейчас садись и слушай, Сидри! Ибо хочу я поручить тебе, сын мой, важное дело – из тех, что не доверишь чужому человеку. Да и не всякому близкому тоже…
Хайанский Дом Страданий стоял за городской чертой, прямо у тракта Белых Камней, в том месте, где дорога, проложенная вдоль речной излучины, круто сворачивала на север. С высокой насыпи путник мог рассмотреть крутые склоны большой двухъярусной насыпи, засаженном колючим ядовитым кактусом, и возвышавшиеся над ними постройки из бурого камня; зрелище это напоминало всем покидающим столицу или идущим в нее, что Закон не дремлет, что всякой провинности определена своя кара и что судьи Удела Одисса, в отличие от богов, не склонны к милосердию. Кары, которыми они распоряжались, были таковы: за неуплату налогов – штраф от пяти до пятисот серебряных чейни, палки и бичевание спины да ягодиц; за оскорбление словом или действием – штраф до ста чейни плюс частичное либо полное погружение в яму с жалящими муравьями, завезенными из Р’Рарды: за разбой, опасное членовредительство и убийство – пруд с кайманами. Список преступлений и кар был невелик, ибо в одиссарских землях не встречалось ни богохульников и святотатцев, ни посягающих на власть вождей своих Очагов, равно как и похитителей чужого. Понятие о воровстве, прежде незнакомое одиссарцам, приплыло с Островов, и порок этот, считавшийся сугубо кейтабским, в Серанне пока что не привился. Земли Одисса были еще просторны и богаты, воды – изобильны, и только полный недоумок и ленивец, подобный черепашьему яйцу, не сумел бы прокормиться в лесах, в полях или у рыбных озер и речек. Но ленивцы среди людей Пяти Племен встречались столь же редко, как и черепашьи яйца в гнездах соколов; в Одиссаре всякий человек, воспитанный под властью Клана или Очага, чтил заветы богов, своего ахау и свой Кодекс.
Однако преступления все-таки свершались – по людскому неразумию, незнанию, упрямству, гордыне либо вспыльчивости. И потому был бич, были твердые палки из дуба и гибкие – из ивы, были жалящие муравьи и пруд с кайманами. Огня, впрочем, не применяли, как и пыток острым железом. Такое считалось варварством, достойным лишь меднокожих дикарей, обитавших в Лесных Владениях, Стране Озер или Краю Тотемов; помимо того, железо и сделанные из железа клинки, топоры и копья предназначались для битв, а не для казней. Зачем поганить благородную сталь, когда зубы кайманов приводят точно к такому же результату? Разумеется, смерть в их челюстях была мучительней усекновения головы, но каждому времени и месту свои нравы. К тому же кайманы-людоеды были неплохо обучены и не терзали своих жертв: быстро перекусывали им шею, оставляя все прочие забавы своим собратьям, что встретят казненных грешников на долгом пути в Чак Мооль.