Другая сторона Эвереста
Шрифт:
Перила извивались между двумя ледовыми выступами и исчезали где-то слева над нами у подножья крутой трехсотметровой стены. Когда мы наблюдали в бинокль за другими группами, проходящими этот участок маршрута, мы даже удивлялись их медленному темпу. Я видел, как одна группа потратила почти час на преодоление пятидесяти метров перил. Теперь, испытав на себе в полной мере влияние высоты, я тоже продвигался очень медленно, желанные пятнадцать шагов без отдыха превратились в десять, потом в пять.
Через три часа восхождения по ледовому склону мой темп снизился до двух-, трехминутного перерыва между каждым шагом. Я стал часто опираться
На половине маршрута мы перешли через заполненную снегом трещину, а затем склон стал положе, образовав ровную полку, достаточную, чтобы на ней могли отдохнуть десять-пятнадцать человек. Я повалился на эту полку и допил оставшуюся жидкость.
С этого места во всем своем величии открывался ледник Восточный Ронгбук, изящно вытекающий, подобно реке, из объятий Эвереста, устремляясь на север. Слева, под северо-восточным гребнем Чангцзе, виднелись едва различимые цветные точки палаток передового базового лагеря.
Когда Брайан добрался до полки, ему было плохо. Он повалился на бок, кашляя, и потом зашелся в приступах рвоты. Барни помог ему снять рюкзак и протянул ему бутылку с водой.
— Возьмите кто-нибудь мой рюкзак, — голос Брайана звучал, как жалобный хрип.
Барни и Саймон обсудили положение и пришли к выводу, что только без рюкзака Брайан сможет достичь седла. Но кто понесёт его рюкзак? Чтобы помочь Брайану, они решили вызвать одного из шерпов из лагеря 4, и вскоре к нам спустился Кипа Шерпа. Он уже поднимался на седло сегодня, и я был поражён, с какой безотказностью он принял поручение, которое вынуждало его работать намного дольше, чем он ожидал. Он взвалил на плечи рюкзак и пошёл вверх по перилам с феноменальной скоростью.
Брайан отдохнул, восстановил дыхание и продолжил подъём значительно быстрее и веселее, чем с грузом на спине.
До лагеря 4 мы сняли ещё только одни эпизод — пятнадцатиметровый ледовый участок, который, несомненно, является самым трудным на всем переходе. Я знал, что у нас получится хороший метраж, если нам удастся снимать альпинистов сверху на фоне простирающейся под ними долины. Я также предполагал, что для многих альпинистов этот участок потребует большого физического напряжения, и им будет не до камеры, что даст возможность получить неотразимый эффект.
Через четыре часа лазанья мы подошли к крутому участку. Был полдень, жара достигла апогея, превращая твердый лёд в гранулированный снег, ещё больше замедляющий наше движение. Мы траверсировали склон под угрожающим сераком. Я двигался с максимальной для себя скоростью, не доверяя снегу, который, как я мог судить, созрел для схода лавиной. Каждый неловкий шаг вызывал мини-лавинки, некоторые из них катились по склону метров пятнадцать и только потом останавливались.
Снег приобрёл консистенцию полурастаявшего мороженого, и вырубленные в нём ступени, на которые мы рассчитывали, обтаяли. Пару раз моя нога соскальзывала в откровенную слякоть. Я втыкал ледоруб поглубже для большей надежности и двигался как можно быстрее.
Перед началом крутого участка я отдохнул минут пять, чтобы восстановить дыхание. Грудные мышцы начинали болеть от тяжелой ноши.
Ал был уже на половине крутого участка, и я последовал за ним, вставив перильную верёвку в зажим, полагаясь на силу своих рук. Это была самая тяжелая работа, с которой нам приходилось
сталкиваться. Ступени здесь тоже оказались разрушенными жарой, и приходилось с силой вколачивать ноги в замерзшую под слякотью твердь.— Мы слегка припозднились, нам надо выходить раньше, — окликнул меня Ал.
У меня не хватило дыхания, чтобы ответить.
Наконец, я добрался до верха и пристегнулся к ледовому крюку для страховки. Ал уже вырубил для себя небольшую площадку, с которой собирался снимать. Его работоспособность на большой высоте была поистине впечатляющей, и пока вся команда приближалась к основанию крутого участка, Ал уже был готов к съемке.
Интересно, что Брайан оказался одним из сильнейших исполнителей в этой трудной сцене, гораздо сильнее, чем Роджер, Сандип и Тор, которым пришлось так же тяжело, как и мне. Его тело было создано дня этой тяжелой физической работы, он поднимался мощными толчками, глотая огромные порции воздуха сквозь стиснутые зубы.
— Туристы, вы похожи на жалких туристов, — кричал Ал вниз.
— Мы идем в лоджию Кхумбу, — кричал в ответ Саймон, — мы правильно идем?
Роджер поднялся на самый верх крутого участка, тяжело дыша, и оперся о свой ледоруб.
— Самое плохое, — сказал он, когда вновь обрел дыхание, — это то, что я за всё это заплатил.
Он выдавил из себя улыбку и пошёл траверсом по более пологому склону, ведущему к седлу и гостеприимному убежищу — лагерю 4.
Сандип и Тор подошли без слов, занятые одним серьёзным делом — снабжением своих легких воздухом.
Я был очень рад, что съемочный день оказался столь плодотворным, но для его завершения надо было отснять прибытие команды в лагерь 4. Я пошёл вперед, чтобы занять удобную позицию для съемки. До цели оставалось пройти одну верёвку.
Дойдя до седла, я был удивлен его малым размером по сравнению с южной стороной. На картинах Южное седло изображали, как огромное плато, занимающее акры территории. На Северном седле количество мест, пригодных для лагеря, было ограничено, командам приходилось вжиматься в узкую полоску на подветренной стороне гребня, получая, таким образом, желанную защиту от преобладающих западных ветров.
Стеснённость усложнялась наличием большой трещины, которая разверзлась прямо под гребнем. Из месяца в месяц она расширялась, невольно напоминая, что лагерь на Северном седле разбит на вершине огромного куска льда, который в один прекрасный день может обрушиться. Я успокаивал себя мыслью, что полный вес нашей экспедиции ничто по сравнению с весом миллионов тонн льда, и он ни на йоту не ускорит этот процесс.
Я проходил мимо палаток других экспедиций, приветствуя, знакомые по ПБЛ лица. Дело шло к вечеру, и многие палатки уже были заполнены изможденными альпинистами и шерпами, которые вернулись после заброски грузов в лагерь 5.
Прибывшие первыми заняли лучшие места на седле, оставив нам дальний и менее защищенный конец гребня. К моему приходу клубящиеся облака срывались с гребня в наши палатки.
Отсюда просматривался маршрут по северному гребню и далее по северному склону к вершинной пирамиде. Гребень купался в последних лучах заходящего солнца, и, пока я наблюдал, они угасали, оставляя лёд непривлекательным и серым как сталь. Маршрут казался бесконечным, и наш сегодняшний тяжкий подъём на седло вдруг показался мелким и незначительным. Мне даже не удалось увидеть ни лагерь 5, ни 6, они были слишком далеко для невооруженного глаза.