Другие цвета

Корреспондент:Вы говорите, что хотели быть современным писателем, писателем-экспериментатором. Что вы вкладываете в эти понятия?

Памук:Тогда я не считал Толстого, Достоевского, Стендаля или Томаса Манна великими писателями. Моими кумирами были Вирджиния Вулф и Фолкнер. Сейчас я бы добавил к этому списку Пруста и Набокова.

Корреспондент:Роман «Новая жизнь» начинается фразой: «Однажды я прочитал книгу, которая изменила мою жизнь». Была ли в вашей жизни такая книга?

Памук:Да, была. «Шум и ярость». В возрасте двадцати одного — двадцати двух лет я купил дешевую книжку издательства «Пингвин». Я мало что понимал, особенно учитывая мой плохой английский. Но существовал и отличный турецкий перевод, так что я клал рядом турецкий и английский экземпляры и читал сначала один, а потом другой варианты. Эта книга оказала на меня огромное влияние, она пробудила какой-то внутренний голос, к которому я постоянно прислушивался. И вскоре я начал писать от первого лица единственного числа. В большинстве случаев мне гораздо приятнее отождествлять себя с каким-нибудь из персонажей, чем писать от третьего лица.

Корреспондент:Вы сказали, что прошло много лет, прежде чем ваш первый роман напечатали?

Памук:До тридцати лет у меня совершенно не было знакомств или связей в литературных кругах, я не принадлежал ни к одной из литературных группировок Стамбула. Единственное, что я мог сделать, это представить рукопись для участия в литературном конкурсе неопубликованных произведений, который проводился в Турции. Я представил рукопись и выиграл главный приз: мой роман должен был выйти в одном из ведущих, крупных издательств. В те годы экономика Турции переживала нелегкие времена, поэтому мне сказали: «Да, мы подпишем с вами контракт», но, увы, публикацию отложили.

Корреспондент:А как обстояли дела со вторым романом?

Памук:Вторая книга относилась к жанру политического романа, но ее никак нельзя назвать пропагандистской. Я работал над ней — вообще я писал ее около двух с половиной лет и ожидал выхода первой публикации. Но в 1980 году в стране произошел военный переворот. И на следующий же день издатель романа «Джевдет-бей и сыновья» сообщил мне, что не собирается издавать его, хотя у нас был подписан договор. Я понял, что, даже если завтра закончу вторую книгу, военное правительство не допустит ее публикации в течение пяти или шести лет. Я размышлял: в двадцать два года я решил стать писателем и писал на протяжении семи лет, надеясь издать что-нибудь в Турции… И ничего. Сейчас мне почти тридцать, и нет возможности публиковаться. А в одном из ящиков стола лежат двести пятьдесят страниц незаконченного романа на политическую тему.

Поскольку я боялся впасть в депрессию, спустя несколько дней после того, как произошел переворот, я начал писать третью книгу, «Дом тишины». Когда наконец в 1982 году вышел «Джевдет», которого приняли хорошо, я работал именно над ней. Успех «Джевдета» означал, что я смогу опубликовать «Дом тишины», которую я пишу. Таким образом, третий роман издали раньше второго.

Корреспондент:Почему публикация романа оказалась невозможной в годы военного режима?

Памук:Потому что героями моего романа были революционно настроенные молодые люди, дети из состоятельных семей. Их родители предпочитали отдыхать на дорогих курортах, они жили в роскошных домах, и им нравилось чувствовать себя революционерами — сражаться, подозревать друг друга и планировать покушение на премьер-министра.

Корреспондент:Революционно настроенная «золотая молодежь»?

Памук:Юнцы с привычками богатых людей и претензией на ультрарадикализм. Но я не осуждал их, напротив, я, скорее, романтизировал свою юность. Однако идеи о покушении на премьер-министра оказалось достаточно для того, чтобы книгу запретили.

И я ее не закончил. Но в процессе создания книги человек меняется, меняется личность писателя, и он уже не может писать как раньше. Каждая книга — это определенный период жизни автора, некий этап его духовного становления и развития. Нельзя войти в одну реку дважды, нельзя снова и снова возвращаться назад.

Корреспондент:Когда вы размышляете над идеей нового романа, его замыслом, структурой, что является для вас определяющим?

Памук:У меня нет рецепта на все случаи жизни, но я взял за правило никогда не повторяться. Вот почему многие читатели часто говорят мне: «Мне очень понравилась ваша книга. Как жаль, что остальные романы не похожи на нее» или «Мне никогда не нравились ваши книги, но эту я прочитал с удовольствием». В большей степени это относится к «Черной книге». Я люблю экспериментировать с формой, структурой, стилем, языком и настроением. Это своего рода вызов — каждый раз создавать совершенно разные, непохожие произведения.

Замысел романа может возникнуть вдруг, сам по себе.

Когда я задумывал «Меня зовут красный», я хотел написать о своем желании стать художником, но, к сожалению, не с того начал: я полностью сфокусировался на одном художнике. Затем я превратил этого художника в нескольких художников, работающих в одной мастерской. Концепция изменилась. Сначала я думал писать о современном художнике, но потом решил, что подобный персонаж может оказаться слишком уж примитивным, плоским, слишком подверженным влиянию западной культуры, поэтому я окунулся в историю, решив писать о художниках-миниатюристах. Так я нашел свой сюжет.

Некоторые сюжеты неизбежно влекут за собой определенные инновации формы или стратегии повествования. Иногда, например посмотрев какой-нибудь фильм или прочитав книгу, вы вдруг решаете написать рассказ от имени собаки или дерева. Так рождается идея, которой будет подчинено дальнейшее повествование или которая определит структуру произведения. И ты понимаешь: ты первопроходец, новатор.

Должен сказать, что замыслы романов я вынашиваю годами. Кое-что я обсуждаю с друзьями, кое-что записываю в тетради и храню их. Это не означает, что я непременно напишу книгу, но если я открываю записную книжку и начинаю делать какие-то заметки, именно так, как правило, и происходит. У меня могут быть идеи, я рассказываю о них моим близким друзьям, а потом, если я открываю тетрадь и начинаю записывать свои идеи, похоже на то, что я напишу этот роман. Случается, что я, заканчивая один роман, обдумываю сюжет другого и через пару месяцев начинаю работать над новой книгой.

Корреспондент:Многие писатели не любят говорить о книгах, над которыми работают в данный момент. Вы из их числа?

Памук:Видимо, да. Я никогда не обсуждаю незаконченный роман. Если же возникает необходимость что-то отвечать, как правило, ограничиваюсь одной-двумя фразами, например, говорю, что действие происходит в современной Турции. Я открываюсь очень немногим людям, и только в том случае, если уверен, что они не причинят мне вреда. Я могу напустить туману, могу серьезно порассуждать о ничего не значащих мелочах — мне нравится наблюдать за реакцией слушателей. Я часто так делал, когда писал «Стамбул». Это своего рода озорство, выходка ребенка, старающегося доказать отцу, что он взрослый и умный.

Корреспондент:Критики часто пишут, что вы тяготеете к постмодерну. Мне кажется, однако, что вы исходите из классических традиций, обращаясь в своем творчестве, например, к «Сказкам тысячи и одной ночи» и другим литературным памятникам Востока.

Памук:Все началось с «Черной книги», хотя я прочитал Борхеса и Кальвино раньше. В 1985 году я поехал с женой в Соединенные Штаты — именно там я впервые познакомился с американской культурой и смог оценить ее бесконечное многообразие. Я, начинающий писатель, турок, приехавший из совершенно иной страны, был ошеломлен и раздавлен. Я растерялся, и эта растерянность вынудила меня обратиться к корням. Я понял, что именно мое поколение должно стоять у истоков создания современной национальной литературы.