Других у Бога нет
Шрифт:
Вода была прекрасной, берег в этом месте был неглубок, и лучи далёкой звезды, отразившись от пестрого песка, подарили ей своё тепло.
Целый час они плавали и никак не могли насладиться мгновением счастья, выросшим из понимания неминуемо надвигающейся беды. Они целовались, лежали у самой кромки воды, говорили, снова целовались, думали каждый о своём, оставляя за надеждой будущее.
Вечер наступил неожиданно, пригласив сумерки в гости. Маруся, гонимая своим настроением, зажгла в гостиной свечи, усадила мужа в кресло и настойчиво попросила рассказать ей что-нибудь необычное и обязательно – о любви.
– О любви? – переспросил Глеб и, получив в ответ кивок головы и ярко горящие надеждой глаза, начал свой рассказ: – В одном далёком и засыпанном снегом городе, почти у самой кромки леса, там, где лампочка уличного фонаря перегорела много лет назад, жил одинокий мужчина. Его квартира уже давно не видела влажной уборки, белье забыло, как выглядит утюг, а посуда всё чаще и чаще довольствовалась холодной струёй воды. Апатия и потеря интереса к жизни справились с его настроением, а понедельники не приносили ему желаний чего-либо менять. И только одно-единственное ещё немного теплилось и заставляло
– Это что? – перебила его Маруся. – Я про любовь хочу!
– Они расстались уже давно, более десяти лет назад, – Глеб улыбнулся и, не отвечая на вопрос, продолжил: – И первое время он совсем не вспоминал её. Мужчина ходил на работу, по выходным пил пиво с друзьями, наслаждался отсутствием постоянных упрёков в безденежье и криков о его диванопоклонстве. Но время, это непонятное науке существо, ползущее как лава и мчащееся быстрее света, доконало его окончательно отражением в зеркале, ревматизмом, отёчностью ног и плохим сном. «Вот, – сказал он себе однажды вечером, – незаметно и жизнь прошла». Эта мысль чуть коснулась его сознания, но потом стала приходить к нему каждую ночь. А так как размышления, настоянные на бессоннице, имеют способности дрожжевого теста, мужчина очень быстро пришёл к выводу, что именно его старая жена виновата во всех его болях, бедах и проблемах. «Она воровка, – говорил он себе, пересчитывая ложки с ножами и вспоминая большую царапину на отобранном у него комоде. – А человек какой гадкий! Детям не помогает, с внуками не сидит, – загибал он пальцы, подсчитывая её подлости, – к родителям на могилу не ходит, животных не любит, зато хвостом покрутить – это всегда пожалуйста! При мне ещё, сучка, по мужикам бегала… Ну разве это человек? – спрашивал он себя. – Разве такой должна быть порядочная жена? Тридцать лет я чужой бабы нюхом не нюхал и слухом не слыхивал. Копейку к копейке в дом приносил. Чекушку с друзьями только на подработанные деньги покупал. Всё в семью! Пойду на речку – рыбы наловлю, пойду в лес – грибов принесу. А огород? Это ж сколько выращено моими руками! Помидорчики, огурчики – один к одному! – потом моим политы, мозолями заслуженны. Да чтоб ты сдохла, старая стерва!» – шептал он каждое утро, начиная новый день. Но вот как-то раз его ночная «молитва» о жене прозвучала в сознании более ярко, и мысли пришли к пониманию, что пора перейти от слов к делу. Подкараулить у дома, встать где-нибудь в тёмном месте, чтобы никто не увидел, да обухом приласкать. Идея понравилась мужчине, и с каждой следующей ночью она стала оживать вариантами и красками заслуженного наказания жены. Сначала он вспоминал, как выглядит подъезд её дома, и прикидывал, где ему лучше спрятаться. Потом фантазия вела его на второй этаж, он звонил в дверь и, меняя голос, прикидывался соседом, просил открыть дверь. «Что! – кричал он, попадая внутрь квартиры. – Хана тебе, дрянь! Сейчас я тебе всё припомню, особенно слова твои гадкие, такие прямо мерзкие, что до самых гланд достающие и душу выворачивающие. Бездельник, значит, я! Засранец и эгоист!» Мужчина замахивался и бил кулаком по лицу. Она плакала, умоляла простить, винила себя во всём, жалела о разводе и умоляла съехаться и снова начать жить вместе. А он смеялся и радовался, глядя, как жалко и беспомощно лежит она у его ног… Просыпаясь утром, он чувствовал, что с этими мыслями ему становится легче. Появление цели, заключающейся в мщении, стало заметно стимулировать и упорядочивать его жизнь. Посуда после завтрака мылась, тараканы получали своё полотенцем, а топор из чулана перебрался на кухню и занял самое видное место у плиты. И вот в один тёмный вечер, как ружье, висящее на театральной стене, его состояние перешло в последнюю заключительную фазу и он совершенно спокойно, уже по проложенному в голове маршруту, пошёл к дому жены, прихватив с кухни топор. Снег похрустывал, мороз цеплял кончик носа, дым поднимался над трубами, лаяли собаки, показывая своим хозяевам, что их есть за что кормить… а мужчина, ведомый идеей мщения, шагал по дороге, не хоженой им уже много, много лет. Пройдя половину пути, он почувствовал, как тяжелеют его старые ноги, как потягивает болью правое колено, а прокуренный, попавший на холод бронхит проявил себя скрипучим кашлем. «Эх, старость, – произнёс он с досадой, – как тут не озлобиться. Сейчас бы лежал в ванной, жена бы чайку подала с малиной, спинку потёрла. Так нет же, – в его голосе появилась интонация нескрываемой злости, – ушла, бросила одного подыхать, а сама, небось, пряники лопает и наливочку попивает!» Бурча и поскрипывая, мужчина подошёл к дому жены. Прислушиваясь к себе, он не почувствовал волнения, его сердце не стучало тревогой и не проявило сомнения. «Так, – всматриваясь в плохо освещенный вход в подъезд, произнёс мужчина, останавливаясь. – Теперь бы никакого случайного шайтана не встретить. Пожалуй, немного постою и отдышусь», – шёпотом подвёл итог своим действиям мужчина. Тишина и отсутствие на улице случайных прохожих пустили в его голове обратный отсчёт, и он пошёл навстречу своей цели без колебания и страха. Поднявшись на второй этаж, он проверил топор, спрятанный под тулупом, и нажал на кнопку звонка. Но… открылась соседняя дверь. «Вы кто?» – В проёме квартиры стояла девушка, почти девочка еще, школьного возраста. «А тебе что за дело?» – грозно и зло бросил мужчина, понимая, что такого поворота событий в его ночных картинках не было. «Вы к Васильевне? – не замечая настроение хмурого гостя, спокойно произнесла девушка. – Так нет её. Ещё вчера “скорая помощь" в нашу больницу, что на горке, увезла». – «Как это?» – опешил мужчина. «Сердце. Очень тяжелый приступ. Выносили на носилках. Я когда помогала одежду ей надеть, даже о… о самом плохом подумала». – «О как!» – не зная, как относиться к этой новости, громко произнёс мужчина, разворачиваясь к выходу. Обратной дорогой он думал. Предположения наполняли его мысли разными версиями. Казалось, он был очень доволен, что жене наконец-то плохо, и сейчас там, в больнице, ей достаётся, – пусть не от него, но по справедливости
и по полной программе. Однако радости и удовлетворения от своих чувств он не ощутил. Более того, тревога – сначала маленькая, но всё более возрастающая по мере приближения к дому – толкала его как можно быстрее позвонить в приемное отделение и поинтересоваться ее состоянием.Поэтому, вернувшись домой, он, бросив топор в прихожей, не снимая и не стряхивая снега с валенок, прошёл в комнату и тут же начал листать страницы телефонного справочника. Утром, уставший и обессиленный, он поехал в больницу. Морг, стоявший неподалёку от главного корпуса, был такой же старый, как и он сам. Войдя внутрь, он ощутил запах плесени и сырости. На металлическом столе лежала его жена – её одевали и укладывали в гроб. «Завтра. – Услышал он голос санитара и вздрогнул. – Придёте к десяти часам и заберёте тело». – «Завтра», – прошептал он чуть слышно и подошёл к ней. «И вот, для вас записка», – санитар протянул сложенный вдвое листок школьной тетради. Пальцы старика задрожали, влажные от слёз глаза побежали по строчкам, раскрывая смысл сознанию: «Миша, я ухожу. Напоследок хочу покаяться и испросить у тебя прощения. Сейчас я понимаю, какими мелкими и глупыми были наши ссоры. Ты хороший, а главное – очень добрый человек. Всю жизнь я любила только тебя. Прощай». Мужчина свернул листочек, бережно убрал его во внутренний карман старого пиджака, медленно вышел из морга и, сев в автобус, поехал домой. А через два дня на городском кладбище, прямо у оврага, свежая земля отдавала тепло морозу, поднимая слабые струйки пара. В изголовье могилы стоял деревянный крест, а на его табличке, неумело, краской были написаны две фамилии и один день смерти».
– Зачем?.. – произнесла Маруся чуть слышно. – Это плохой рассказ…
Её глаза плакали, лицо отражало страдания и сочувствие. Свечи, заметно уменьшившись, расползлись воском по столу, огонь их подрагивал, заставляя тени от предметов, стоящих в зале, шевелиться.
– Ты даже не знаешь, что ты сейчас сделал… – сказала она громче, встав с кресла и переходя на пол рядом с ним. – Представляешь, нам позвонили родственники и сказали, что умерла моя бабушка, а пока мы ехали на машине, умер дед. Заходим в дом, а там два гроба.
Глеб обнял её, рассказ получился. Её лицо, слова и глаза говорили ему, что маленькие тревоги и проблемы ушли, уступив место размышлениям о великой силе любви.
– Пойдём, – произнёс Глеб, подавая ей руку, – я знал…
Она не дала ему договорить – поцелуй запечатал его рот нежностью, говорящей, что на сегодня время разговоров закончилось.
Второй день разбудил их дверным звонком.
– Ну что, – с порога резко начал говорить Искандер, – я выяснил через своих людей в Москве, что дела твои плохи… но я могу помочь. – Он достал из холодильника водку, закуску, а из кармана – зеленый дипломатический паспорт.
– Мы сейчас выпьем, ты подпишешь бумаги о передаче мне в собственность участков на Озинском месторождении и я… – Он остановился, внимательно посмотрел на Марию. – Вывожу вас на своей машине на турецкую территорию.
Глеб с женой переглянулись.
– Искандер, – начал говорить Глеб как можно спокойнее, – спасибо тебе, конечно, за гостеприимство, но пару ночей в этом доме не могут стоять двухсот гектаров земли. И почему ты решил, что мне нужно убегать с Кипра?
– Да потому что я уверен, что именно ты организовал эту кражу! Я даже догадываюсь – для кого. Ты, конечно, ещё тот фрукт. Думаешь, не знаю, как ты помог бежать из России президенту холдинга СКИФ, а потом, войдя к нему в доверие и проработав на него целых два года, сдал его австрийской полиции. Вот, смотри, – он достал из кармана записную книжку, – это телефоны первых лиц всех наших силовых структур. Я как депутат такие связи имею, такие возможности…
Глеб слушал его и не слушал одновременно. Он хорошо знал этого человека. Папки с аккуратно подшитыми документами, собранные службой безопасности холдинга СКИФ, выписки с его счетов, документы на покупку домов, яхт, автомобилей, огромные суммы наличных денег, передаваемых курьерами под расписки, легальные и не легальные операции с оффшорными компаниями – всё хранилось в его рабочем кабинете под грифом «Криминал».
Он перевёл взгляд на жену, выражение её лица менялось. Растерянность, недоверие и даже страх, появившейся в морщинках лба, говорили ему, что она, как самый обычный человек, воспринимала длинный диалог депутата и тут же примеряла его слова к действительности.
«Молодец, – отметил он про себя, – верит людям, ещё считает, что человек, стоящий у власти или выбранный народом в Государственную Думу, обязательно должен быть порядочным».
– Ну так что? – Искандер протянул ему рюмку водки. – По рукам! Я спасаю твою жизнь. Не хочешь в Турцию, сейчас звоню Послу, и мы перевозим тебя на территорию нашего Посольства, а ты передаёшь мне землю в Москве.
– Конечно! – произнёс Глеб, принимая рюмку. – Только, к сожалению, твоё предложение осуществить невозможно. Меня обвиняют в уголовном преступлении, и посольство не имеет право давать мне убежище, это являться грубым нарушением подписанных между Россией и Кипром соглашений. Но ты можешь помочь мне в другом.
Он сделал паузу, выпил водку, посмотрел на жену, почувствовал её неодобрение, перевёл взгляд на стоящие в углу комнаты морские удочки и понял, что очень давно не был на рыбалке.
– В Пафосе есть почетный консул России на Кипре, киприот, поедем к нему вместе, твой значок произведёт на него должное впечатление, а я буду выглядеть не как русский мафиози, а как человек, которого оклеветали и за него заступается государство.
– Машина стоит около дома, даю тебе на сборы десять минут! – Искандер выпил согретую долгим разговором водку, поднялся и не прощаясь вышел.
– Ты оставишь меня в незнакомом доме? – произнесла Маруся, как только входная дверь за ним закрылась. Её глаза просили, хотели понимания и надеялись на чудо.
– Да, пока другого места я предложить тебе не могу. И, – он обнял её, стараясь даже мысленно передать спокойствие, – с дороги хорошо видно номер нашего автомобиля. Открой крышку багажника, так его будет невозможно рассмотреть.
Она кивнула, отпустила его переодеваться, поцеловала на прощание у дверей, а оставшись в одиночестве, съёжилась на диване, завернувшись в лёгкое покрывало.