Другое лицо

Серый дневной свет все еще пробивается внутрь сквозь закрывающие окна жалюзи. Скоро лето полностью вступит в свои права. Снаружи светло. Но в душе моей царит кромешная тьма. Прошлое напомнило о себе.

Я достала все необходимое. Убираю волосы назад, надеваю плотно прилегающую шапочку, приклеиваю ее липкой лентой на всякий случай. Встречаю собственный взгляд в зеркале, он спокойный, целеустремленный. Беру кисточку и начинаю придавать лицу нужные черты. Оно медленно меняется. Глаза требуют больше всего времени, в дело идут темные тени, черная подводка, карандаш для бровей. В результате они получились в стиле Одри Хёпберн. Теперь мне нужны румяна и губная помада. Надо заняться ртом, его контуры должны стать идеальными. Я работаю спокойно, сосредоточенно. Методично. Прекрасно знаю, что требуется для полного преображения. И наконец, последний штрих. Я снимаю парик со стоящей на столе головы манекена и надеваю его на себя.

Я прекрасно осознаю, чем занимаюсь, но все равно не могу удержаться от вздоха восхищения, когда вижу собственное отражение в зеркале. Женщина, которая смотрит на меня оттуда, полностью соответствует моим чаяниям. Красивая, обворожительная, сексуальная.

Идеальная приманка для минуты смерти. И прежде всего, меня невозможно узнать. В данном обличье я никогда не видела себя раньше. И даже не могла представить себя такой.

Мое другое лицо.

Я должна сделать это, просто обязана. Можно смотреть на это как на миссию, задание. Пусть речь идет об убийстве. От осознания столь страшной истины волосы поднимаются на руках, и одновременно я чувствую приятный зуд предвкушения в животе. Этого момента я ждала всю мою жизнь. Нет, вру. Я ждала его с 4 мая 1998 года.

Именно тогда все началось.

Хенрик Дальман поднял глаза к потолку и почувствовал, как волна беспокойства пробежала по его телу. Какого черта его потянуло на приключения? Могло ведь получиться самое обычное воскресенье. Две старшие девочки ворвались в спальню вместе с собакой, и все трое запрыгнули на постель. Он сразу оказался в окружении смеющихся детей и все время пытавшегося его лизнуть лабрадора Лабана, безгранично радовавшегося их общению в большой двуспальной кровати хозяина и хозяйки. Судьба подарила ему трех дочерей. Младшей Инез, которую ему родила вторая жена, исполнилось всего два года. Эббу и Ангелику, соответственно двенадцати и десяти лет, он имел от бывшей супруги, и они жили у него каждую вторую неделю. Кроме того, у него была еще приемная дочь Беата, оставшаяся у бывшей жены от прежних отношений, но ей уже исполнилось двадцать, и она съехала из отчего дома. Девушка тяжело восприняла тот факт, что ее приемный отец так быстро обзавелся новой подружкой и та забеременела от него. Они почти не контактировали после его ухода из семьи. Сейчас она жила в Стокгольме.

Хенрик Дальман прекрасно понимал, что ему не стоило жаловаться на жизнь. Он был молодоженом и успешным художником с собственным бутиком и мастерской, а также большой, красивой каменной виллой в Висбю, где они сейчас находились и которой он владел наряду с летним домиком в Льюгарне.

Окна спальни смотрели на городскую стену и ботанический сад. Там все цвело в эту пору. Лето стояло на пороге, приближалась отпускная пора, и жизнь представлялась легкой и простой. Если, конечно, не усложнять ее себе тем или иным образом, чем Хенрик Дальман, собственно, и занимался. И не было пути назад.

Позабавившись какое-то время с девочками и собакой, он оставил их среди подушек и одеял, а сам направился в ванную. Аманда уже давно встала, и он мог слышать, как она гремела кастрюлями на кухне на первом этаже, подпевая лившейся из радиоприемника песне.

Окно стояло открытым, и громкое пение птиц почти полностью заглушало шум газонокосилки, работавшей где-то вдалеке. Он остановился на миг и бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел хорошо сохранившийся мужчина сорока пяти лет с темными густыми волосами, карими глазами и щеками, заросшими привлекательной трехдневной щетиной. Он прикинул, стоит ли ему побриться или можно оставить все как есть. Но решил разобраться с этим вопросом позднее, а пока пошел в душ, вымыл волосы и тщательно намылился. Ему нравилось касаться руками своего крепкого, хорошо тренированного тела. Хенрик Дальман всегда заботился о собственной внешности. И все равно сейчас он находился, пожалуй, даже в лучшей форме, чем в двадцать лет. Он довольно улыбнулся самому себе в зеркале и, обернув толстую белую банную простыню вокруг бедер, спустился к Аманде на кухню.

Она стояла перед большими окнами у стола с серой каменной столешницей и резала дыню на мелкие дольки. Ее распущенные коричневые волосы локонами покрывали футболку на спине, а дополнявшие наряд шорты лишь слегка скрывали загорелые босые с идеально покрашенными бледно-розовым лаком ногтями ноги, на которых отсутствовали какие-либо признаки варикозного расширения вен или целлюлита. Попадавший внутрь солнечный свет сформировал некое подобие нимба вокруг ее головы. Она была почти само совершенство. На полу на одеяле сидела малышка Инез и возилась с несколькими пластмассовыми крышками, которые получила от мамы в качестве игрушек. Он обнял Аманду сзади и поцеловал ее в затылок.

– Доброе утро, любимый, – сказала она нежно. – Я слышала, как вы веселились наверху.

– Да, – ответил он и втянул носом запах ее волос. – Они просто сумасшедшие, все трое.

– Тебе надо ехать?

Аманда повернулась и посмотрела на него большими темными глазами.

– Ничего не поделаешь, – сказал Хенрик. – Меня, конечно, никто не заставляет. Но лучше прокатиться и набросать пару эскизов сейчас, когда у меня масса идей в голове.

– Но так ведь будет продолжаться до самой осени?

– До середины августа, поэтому надо спешить. Они жаждут, чтобы я все закончил к фестивалю детективов Crime Time Gotland, ставшему весьма популярным. В этом году должна приехать тьма иностранных звезд, а значит, будет немало представителей прессы, и они хотят продемонстрировать мое творение.

Хенрик получил заказ создать скульптуру из бетона, которую планировали установить перед Альмедальской библиотекой с целью продемонстрировать, что остров Готланд является местом с богатой историей. Времени оставалось мало, задание он получил в последний момент, но не смог отказаться. Естественно, чтобы творить с полной отдачей, ему был необходим покой, а для этого идеально подходил летний домик в Льюгарне. Там он мог получить вдохновение и работать, не боясь, что его побеспокоят. Но не только этим он собирался заниматься в Льюгарне, о чем его жена, к счастью, даже не догадывалась. Он крепко обнял ее.

– Это всего на несколько дней. Потом приедете вы с Инез.

– Я знаю, но мне просто не терпится отправиться в дорогу. И Лабан наверняка мечтает о деревенской жизни.

Она толкнула мужа в грудь с наигранно недовольной миной.

– Подумай о том, какое чудо я создаю, – пошутил Хенрик и в театральном жесте раскинул руки в стороны. – Ты будешь гордиться мной.

Внезапно совесть напомнила ему о себе. На кой черт ему это, собственно, понадобилось? Может, он сошел с ума? Аманда ведь была самой красивой женщиной, какую он когда-либо знал, они имели замечательную дочь, и она стала фантастической приемной матерью для других его детей. Он любил ее.

В это мгновение он почувствовал вибрацию айфона в кармане. Специально ведь переключил его на беззвучный режим, на всякий случай.

– Я пройдусь с Лабаном, ему надо прогуляться.

– Замечательно, – сказала Аманда и улыбнулась. – А я тем временем позабочусь о завтраке.

Андерс Кнутас сидел на крыльце летнего домика в Ликерсхамне с чашкой кофе в руке и смотрел на сверкавшее в лучах заходящего солнца море. Пришла пора возвращаться домой. Карин была в лагере с женской футбольной командой, которую она тренировала, поэтому только котенок составлял ему компанию все выходные. Заморыш, найденный Карин в сарае пару месяцев назад, сильно вырос, округлился и превратился в маленького разбойника, который только и делал, что прыгал по участку и охотился на птиц. Пестрая шерстка кошки блестела на солнце. Он назвал ее Милагро, испанским словом, означавшим «чудо», поскольку она единственная выжила из своего помета. И ей действительно повезло, поскольку их мамаша по какой-то причине бросила свое потомство, и все братья и сестры Милагро умерли от голода. Он проводил кошечку взглядом и улыбнулся, наблюдая за ее кульбитами в траве.

Кнутас не спешил домой. Он вполне мог подождать до следующего утра. Завернуть к себе на Бокстремгатан и оставить котенка, а потом поехать к зданию полиции. Последние недели в криминальном отделе царила тишина, что оказалось очень кстати после напряженной весны со сложным расследованием, где, помимо прочего, использовалось весьма необычное орудие убийства, а именно болторез. Кнутас вздрогнул, вспомнив о нем. Преступника поймали при драматических обстоятельствах, и вся история сильно задела и его, и Карин. Он сделал глоток кофе. Они с его ближайшей коллегой были вместе уже достаточно долго, и, если он правильно оценивал ситуацию, Карин, похоже, считала, что им пришла пора сделать следующий шаг в их отношениях и съехаться. Несколько раз за последнее время он слышал от нее намеки в таком духе. Конечно, она не говорила это открытым текстом, но он догадался, в чем состояло ее сокровенное желание. И вполне мог понять его, поскольку Карин жила одна всю свою взрослую жизнь и, пожалуй, страстно мечтала исправить ситуацию. Сам он не заморачивался данной мыслью. Прошло всего три года со времени расставания с Лине, а они прожили в браке более двадцати лет и имели двоих детей. Их взрослые близнецы Петра и Нильс уже покинули отчий дом, но в душе надеялись, что родители съедутся снова. И все будет как раньше. Нельзя сказать, что им не нравилась Карин, но мама всегда оставалась мамой. А папа – папой. И семья – семьей. Наверное, все получилось бы проще, если бы у них с Лине отношения складывались не лучшим образом. Если бы они постоянно ссорились, ходили дома с кислыми минами и там царила бы гнетущая атмосфера. Но такого же никогда не было, и, вероятно, для детей осталось загадкой, почему они разошлись. По правде говоря, он сам толком не мог ответить на вопрос, что в конечном счете привело к такому результату. Инициатива относительно развода исходила от Лине. И все произошло очень быстро. Без семейной терапии и подобной ерунды. Она просто собрала свои вещи и переехала в Копенгаген, где получила место акушерки в больнице при университете.