Другой дом

— Мой успех будет значить, что вы получите свое, я понял. Но, позвольте, что получу я? — внезапно спросил Пол.

— Вы? — Она побагровела от возмущения, услышав этот вопрос. — Как что? Вы получите Джин Мартл!

Он отвернулся, не сказав ни слова, а она в тот же самый момент увидела, как в отдалении особа, чье имя только что было произнесено, спускается по широким массивным ступеням. Роза тут же выскользнула за пределы круга кресел и торопливо подошла к своему собеседнику, который замер как вкопанный при ее приближении. Роза посмотрела ему прямо в глаза.

— Если вы подарите мне покой, на который я так уповаю, я все для вас сделаю!

И он остался смотреть, как она спускается к реке, с маленького мостика через которую махал ей шляпой Тони Брим, шедший к ним со стороны другого дома.

XVII

Тони вскоре присоединился к Розе Армиджер, и они вместе поднялись по лужайке туда, где уже стояла, беседуя с Полом, Джин Мартл. Когда хозяин Баундса приблизился, молодая леди встревоженно спросила, неужели Эффи так сильно нездоровилось, что он не смог взять ее с собой. Она ожидала встретиться с ней тут, а не найдя ее, решила, что Тони придет вместе с ней.

— Я оставил окончательное решение на усмотрение няни, дорогая моя Джин, — ответил Тони. — Ее нарядили как куклу от макушки до пяточек, а потом, при первом же признаке легкого недомогания, всю красоту разобрали и оставили ее раздетой и разочарованной. Бедный, безвинно страдающий ягненочек. Когда я уходил, к ней снова приступили с лентами и веночками; но такие дела быстро не делаются, и я бы не поручился, что, стоит ей один раз чихнуть, все снова не вернется в исходную точку. На то воля божья. Я не мог больше ждать.

— Вам не терпелось оказаться наконец в нашем милом, приятном обществе, — подсказала Роза.

Тони с лету подхватил этот тон легкой комедии, улыбнулся и сделал поклон.

— Мне не терпелось оказаться в вашем обществе, мисс Армиджер.

По истечении четырех лет он все еще носил траур, который стал уже таким привычным, что даже не казался неуместным в этом сельском уголке в летний послеполуденный час. Но этот же траур допускал прежнюю непринужденность в общении с женщинами, явно врожденную и безотчетную, удачно сочетавшую изящество лести без избитых фраз и легкой насмешливости без наглости. Он стал чуть старше, но не стал скучнее; утратил былой лоск, но не потерял шарма. Его присутствие всегда и везде оказывалось к месту, как бой часов в нужную минуту. Маленькие глазки Пола Бивера после появления Тони остановились на Розе с тем выражением, с каким пристально следят за кругами, расходящимися по воде после падения в нее тяжелого предмета. Никакая рябь на глади прекрасного лица его второй, более юной дамы, судя по всему, его не волновала.

— Я рада, что эти слова обращены не ко мне, — весело сказала Джин, — ведь, боюсь, я должна немедленно лишить вас моего блистательного общества.

— Кого же вы тогда им осчастливите?

— Сейчас — вашу дочь. Я должна сама пойти и узнать, как она себя чувствует.

Тони посмотрел на нее уже с большей серьезностью.

— Если вы так беспокоитесь за нее, я пойду с вами. Вы исключительно добры; мне сказали, что вы уже были у нее этим утром.

— Ах, вы были с ней этим утром? — спросила Роза у Джин, явно стремясь, чтобы вопрос этот прозвучал как можно более буднично, но было в ее тоне что-то, заставившее особу, к которой она обратилась, повернуться к ней с легким недоумением. Джин стояла на лужайке в черном платье, исполненная прелести и чистоты; удивление не омрачило несравненного сияния ее молодости.

— Я никогда с ней надолго не расстаюсь. Разве вы не знали, что я сделала ее предметом моего особого всеобъемлющего попечения?

— Под предлогом, что тем самым спасаете ее от грядущих адских мук, — добавил Тони. — Считается, что я рискую разбаловать ее, но Джин балует ее ничуть не меньше, и в результате наносимый ей вред удваивается.

— Как бы там ни было, прошу вас, не уходите, — принялась Роза мягко его уговаривать. — Вы же знаете, я и так вас почти не вижу, и как раз сейчас мне очень нужно поговорить с вами.

Тони тут же уступил ее просьбе, и Роза, провожая взглядом Джин, которая после этих слов молча развернулась, чтобы двинуться в сторону моста, напомнила Полу Биверу, что, как он сам ей только что сказал, у него также есть настоятельная необходимость о чем-то особенном переговорить с мисс Мартл.

Услышав это, Пол залился густой краской.

— О да, я бы очень хотел поговорить с вами, пожалуйста, — сказал он Джин.

Она остановилась на полдороге к реке и посмотрела на него; взгляд ее был ясным и теплым.

— Прямо сейчас?

— Как только у вас будет время.

— Я освобожусь, как только схожу к Эффи, — ответила Джин. — Я хочу привести ее с собой. Ее здесь ждут четыре куклы.

— Милое дитя, — бесцеремонно воскликнула Роза, — дома у нее все сорок! Разве вы не дарите ей новую каждый день — или через день? — обратилась она к Тони.

Но тот не слышал ее вопроса, заинтересованный договоренностью между Полом и Джин, с которой не сводил глаз.

— Ну что ж, тогда идите да возвращайтесь поскорее к нам. И приведите малышку! — весело воскликнул он.

— Я пойду переоденусь и, вероятно, в недолгом времени встречусь с вами здесь же, — вставил Пол.

— Мы без сомнения встретимся, дорогой Пол. Я мигом! — отозвалась девушка и легкой походкой двинулась дальше, тогда как Пол зашагал к дому, а двое, оставшиеся на лужайке, еще какое-то время смотрели вслед Джин. Несмотря на черное платье, тонкую и пышную ткань которого развевал летний ветерок, она, казалось, сияла в свете послеполуденного солнца. Они видели, как она дошла до середины моста, обернулась и помахала им платком, после чего спустилась на другую сторону и исчезла из виду.

— Налить вам чаю? — спросила Роза. Она кивком головы указала на столик, являвший собой яркую демонстрацию гостеприимства миссис Бивер. Тони с благодарностью принял ее предложение, и они бок о бок неспешно направились к нему. — Почему вы перестали называть меня Розой? — вдруг спросила она.

Тони вздрогнул и резко замедлил шаг; Роза тут же остановилась.

— В самом деле, моя дорогая? Я не замечал…

Он посмотрел на нее и, не отводя глаз, густо покраснел: он выглядел как человек, чьим глазам предстало нечто, заключающее в себе явное предостережение. А предстало глазам Тони Брима обстоятельство, которое он до сих пор если и замечал, то лишь мельком. Однако по какой-то причине сейчас оно явилось ему с такой наглядностью и вещало о себе так назойливо, будто перед ним красовался печатный плакат во всю стену. Он как будто смотрел на большое ярко-желтое рекламное объявление, создатели которого не поскупились ни на какие типографские уловки, чтобы привлечь как можно больше внимания к своему посланию. Этим посланием было само лицо Розы Армиджер, прелестное и трагическое в своей мольбе, отмеченное печатью чувствительности почти жалкой и нежности почти неистовой. На какое-то мгновение мольба эта зазвучала с особенной силой, и в том, что Тони почувствовал, внимая ей, не было ни тупого самодовольства, ни тщеславия. Она породила в нем только чистейшее сострадание. Тони казался сбитым с толку, но не ожесточившимся, и глаза его спутницы загорелись от ощущения, что, наконец, пусть даже из одной только жалости, он как-то откликнулся на ее призыв. Роза будто давала ему понять, что все время с момента своего нынешнего приезда в Истмид она тщетно ждала хотя бы такого отклика.

— Когда я гостила в Баундсе четыре года тому назад, — сказала она, — вы звали меня по имени, а эту нашу приятельницу, — она указала в сторону, куда ушла Джин, — не звали никак. Теперь вы зовете по имени ее, а меня не зовете никак.

Тони не на шутку задумался над ее словами.

— Разве я не зову вас «мисс Армиджер»?

— Какие могут быть сравнения? — продолжала настаивать Роза. — Вы же сами понимаете: разница просто огромная.

Тони поколебался и двинулся вперед.

— Между вами и Джин?