Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
Шрифт:
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка.
Стр. 169—170.
«Мы иногда играли с Горовицем в четыре руки, я получала большое наслаждение. Часто играли мы в четыре руки и с Генрихом Густавовичем, этим ограничивались мои занятия музыкой – заботы и радости материнства отнимали у меня все мое время».
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 259. Строгость «ограничений», надо сказать, весьма специфическая.
Кто поверит, что Горовиц или Нейгауз могли играть с кем-то, кто играл тупо? Это было бы просто невозможно – Зинаида Николаевна просто не могла не играть талантливо. Он мог быть невеликим, ее талант, но в ней должна была быть безупречно естественная музыкальность.
Декабрь, 1931 год.
Там же. Стр. 270.
Туманная фраза, которую из-за простоты, прямолинейности (в том смысле, что сближает их с примитивностью) ее литературного слога трудно понять. А сама резкость постановки вопроса заставляет часто это высказывание цитировать. Вряд ли сама Зинаида Николаевна стала бы писать такое о себе, если бы Нейгауз разгадал, что ее любовь к нему (то, что осталось от любви к нему, и то, что осталось от Пастернака) находилась в зависимости от подтверждения – хорошим качеством очередного концерта – его статуса. Остается другое – Нейгауз признавал за ней способность так равновелико ему и честно оценивать его творчество, что она становилась сама ровней ему, и ему еще надо было ее заслуживать. Если так было киевской зимой, скорее всего так было и киевским летом, и в Ирпене на веранде Пастернак видел кумира своего Нейгауза и равную ему Зинаиду Николаевну.
Первое, за что Пастернак возненавидел бы Зинаиду Николаевну, разлюбив, была бы ее немузыкальность, в ее неповторимом случае, узурпаторство, она же была замужем за воплощенной для Пастернака музыкой – и он бы настаивал, чтобы его оправдали.
Зинаида Николаевна была из самородков, из тех, кто начал поздно – лет в шестнадцать, сейчас в эти года уже вовсю идет профессиональная карьера. Наверное, гораздо больше таких самородков остается в безвестности, поражая окружающих какими-то глубинами и откровениями, теряющимися в хаосе отсутствия и школы и общей культуры. Они – из феномена Маугли, который никогда не научится говорить, если не сделал этого в подходящем возрасте, а Рихтер с Нуреевым – из Ильи Муромца. Это – сказочно, но сказочным были и Нуреев с Рихтером. Зинаида Николаевна?
«…готовилась к выпускным экзаменам. В этом же году я стала заниматься музыкой с преподавательницей, которую прислал и оплачивал Николай (растлитель Лары Кома-ровский). Я занималась с большим увлечением и делала успехи. Когда я с серебряной медалью окончила институт, я держала экзамены в консерваторию и была принята сразу на средний курс к профессору Лембе, ученику Блуменфель-да к которому все стремились попасть как к лучшему профессору. Экзамен принимал Блуменфельд (впоследствии я вышла замуж за Г.Г. Нейгауза, его родного племянника). После экзамена Блуменфельд подошел ко мне, ласково поздравил, рекомендовал заниматься с Лембой и обещал на старшем курсе взять меня в свой класс. Успех с музыкой потряс меня своей неожиданностью, и я стала серьезно заниматься. Любовь, увлечение – все заслонила музыка, и я дала себе слово никогда не выходить замуж и посвятить ей всю мою жизнь».
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 242.
«Больше всего на свете я любил музыку… »
ПАСТЕРНАК Б. Охранная грамота.
О разнице масштабов. Женя: «Она любила БЛ. подлинной сильной любовью, которая пережила Б Л Потеря его была для нее горем, надломившим ее жизнь и заслонившим все уколы женского самолюбия» [Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. Стр. 137
(воспоминания Е. Черняк)]. А Зинаида Николаевна – «Он рассказывал, что Зинаида Николаевна совершенно сгорела в романе с ним» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка… Стр. 528).
Не только с ним. Ее предыдущий роман – и еще более предыдущий, тот, который Пастернак переживал гораздо более сильно, и ревновал к его герою куда жгуче, чем
к любезному Генриху Густавовичу, – они тоже требовали душевных сил. Два великих человека влюбляются в нее самой страстной любовью, а потом самые заурядные личности шарахаются от нее, разве что в карты садятся рядом играть. Прожиты жизни или промерены пропасти несравненно большего калибра, чем у удобно и требовательно устроившейся рядом с совестливым бывшим мужем Евгении Владимировны.Зинаида Николаевна – женщина, судьба которой рождала бы Пруста в каждом отдельно взятом мужчине, который был бы с ней знаком на протяжении какого-то достаточно большого количества лет. Пастернак постоянно читает Пруста (вернее, все никак не может дочитать, а бросить не хочет: еще в 1924 году захлопнул на пятой странице – и оставил своим важным писателем), о его размышлениях над ним постоянно пишут мемуаристы и биографы. И сам объем, и такая сладкая русскому взору беллетристичность, и именно из-за этого все возрастающая непонятность – все вынуждало и вынуждало Пастернака высказывать свое мнение о Прусте. Пруста Пастернак прочел до конца только в 1959 году. «Он хотел узнать, что такое найденное время у Пруста, и понял, что это одновременное присутствие в каждом моменте настоящего двух времен, прошедшего и наличного, и через ежемгновенно существующее просвечивает как воспоминание прошлое, связанное с происходящим невидимыми нитями ассоциаций. Такое понимание всегда было очень близко ему самому… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 546.
Когда он видел Зинаиду Николаевну на переделкинской даче: «У Зинаиды Николаевны много тучных плеч и очень много тучной, черной от солнца спины: она в сарафане» <> «Плечи и руки у нее сильные, как у борца» note 25 , то просвечивало ли для него вот это: «Яхорошо помню, как на одном из концертов Нейгауза, когда Борис Леонидович уже ухаживал за Зинаидой Николаевной, я увидел их в комнате перед артистической в Консерватории. Зинаида Николаевна сидела, подняв лицо к Пастернаку, а он, наклонившись к ней, что-то говорил. Я никогда не забуду этого поворота головы, ее профиля. Так она была прекрасна» (Ц. Воскресенская. Что вспомнилось… Стр. 145. Цит. по: Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак. З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 7).
Note25
Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. Стр. 413 (воспоминания Л. Чуковской)
А когда у тебя по дому ходит «верещащий кусок мяса» (это наблюдение Андрея Синявского, но оно ядовито и неопределенно настолько, что можно заподозрить, что верещали на него и никто не заступился) или по крайней мере «чистый носорог, и эти фестончики, которые она носила всю жизнь!» (БЫКОВ Д.Л. Борис Пастернак. Стр. 413), – просвечивает ли «Она была так юна, так несказанно притягательна… кузен ее, гвардейский офицер, водит ее под вуалью в отдельные кабинеты ночных ресторанов!.. » (это сам Пастернак фантазирует о том, что ему не досталось).
Непререкаемы ли, как физические, законы обязательности просвечивания времен, или такой был многослойный взгляд у Пруста (осознанный, ведь это он открыл этот закон) и Пастернака (он его чувствовал, но не хотел подчиниться, не хотел любить Зинаиду Николаевну как девочку под вуалью), так что даже близкие смотрели на то, что постоянно было перед глазами Пастернака, его взглядом. Есть и другие, например, взгляд Вильмонта – ему, наверное, просвечивание было явственнее сегодняшнего рисунка:
«Я не раз видел Зинаиду Николаевну в самых мучительных положениях и всегда вспоминал сказанные о ней пастернаковские строки. Я застал ее в Переделкине, постаревшую и изнуренную тяжкой болезнью. Она лежала в постели. Но на подушке высилась все та же гордая итальянская голова (рожденная Еремеева, дочь русского генерала инженерной службы, умершего еще до революции, она по матери – итальянка). На одеяле покоились ее обнаженные, все еще в меру полные руки, удивительно, по-античному изваянные природой. Все о ней сказанное поэтом оставалось в силе. Такова точность Искусства».