Другой путь. Часть 2

Но какова же тогда цена заверениям Ивана Петровича насчет русского дружелюбия к финнам? Грош была им цена, потому что вот оно, их дружелюбие, как выглядело! Я испытывал его на собственной шкуре и мог бы теперь очень обстоятельно рассказать о нем всем, кого это касалось. Только слишком поздно я спохватился. Ветер свистел у меня в ушах от быстрого хода машины, и русские зеленые равнины проносились мимо, заглатывая меня все глубже в свои бездонные недра. Я уже не помнил, сколько десятков селений промелькнуло мимо меня справа и слева от дороги и на самой дороге. Не помнил, сколько мостов прогудело подо мной, переброшенных через реки. Даже два небольших города проплыли мимо, подымив своими фабричными трубами над вершинами лесов у самого горизонта. В такую даль они меня угоняли, чтобы тем легче разделаться со мной.

Да, Юсси, ты был прав! И теперь я тоже вслед за тобой мог бы заявить в полный голос, что нельзя финну попадать к русским. Стоит здесь, у них, появиться финну, как его заманивают в машину и мчат в глубину России на растерзание. Вот как они поступают с финном, когда он попадает в их страшные лапы!

Я не садился на ящик, выдвинутый для меня круглолицым хозяином машины. Я понимал теперь, зачем он его выдвинул. Он хотел, чтобы я сел и, сидя, перестал видеть что-либо, кроме высоких бортов кузова и нагромождения товара под брезентом. Он хотел, чтобы у меня не зародились подозрения. Но я разгадал его хитрость и продолжал стоять, принимая на свое лицо летящий навстречу коварный русский ветер и вглядываясь прямо туда, где меня ждала лютая казнь. Вот какой я был смелый!

Попутно я обдумывал все то, что совершалось. Не обдумывать я не мог, потому что так уж устроены мои мозги. Они всегда очень обстоятельно все обдумывают. Потому-то у меня все так ловко и гладко складывается в жизни. И, обдумав, я спросил себя, не зовут ли этого круглолицего Иваном? Вот о чем я себя внезапно спросил, и от этого вопроса холод пробежал у меня по спине. А вдруг это действительно было так? Пусть он и не очень походил на того страшного Ивана, о котором говорил Арви, но мало ли? Потолстел человек немного от спокойной жизни и под лишним грузом полноты стал ниже ростом. Только и всего. А этот рослый Леха, с его хмурым худощавым лицом, — не побывал ли он в наших лагерях, да еще не в том ли, где начальником был Рикхард Муставаара? О, теперь мне все стало понятно! Тут и таилась вся разгадка их странного поведения. И тут было самое жуткое, на что я мог у них напороться.

Но если так, то приходилось позаботиться скорее о спасении. Не так прост я был, чтобы отдаться им в лапы безропотно, как овца. У меня еще оставался выход, слава богу. Пока они сидели в кабине, я мог незаметно ускользнуть. Вот что я себе наметил выполнить без промедления. И, наметив, я не стал тратить времени даром. Взявшись руками за край кузова, я уже приготовился спрыгнуть с машины, но в это время она влетела в какой-то крупный поселок и остановилась. А круглолицый хозяин машины, выйдя из кабины, сказал мне:

— Стоим полчаса.

— Как?

Я все еще держался за край кузова, готовый спрыгнуть. Но куда было теперь прыгать? Ему на голову? А он добавил:

— Пообедать можете, если пожелаете. Вон там столовая.

И он повернулся ко мне спиной, направляясь к своему Лехе, который тоже в это время вышел из кабины. Я перевел взгляд на Леху. Но и он вряд ли затевал против меня что-либо плохое. Он даже не взглянул в мою сторону. Занятые разговором о каких-то своих делах, они оба вошли в сельскую продовольственную лавку, перед которой остановилась машина. А я еще немного постоял в том же положении, глядя им вслед. Вот как обернулось вдруг дело. Значит, как же это? Ага! Так-так. Ну, ладно. Мало ли что бывает. От них всего можно ожидать, от этих русских.

Как бы то ни было, но я, конечно, не упустил случая пообедать в их сельской столовой, где первым блюдом оказался суп из свежей зелени, вторым — кусок жареной свинины с картошкой и третьим — кофе с молоком.

И опять мы понеслись дальше, пополнившись одним тюком, обернутым в рогожу, и двумя ящиками с мылом. И опять, перед тем как тронуться, водитель ударил ногой по левому заднему колесу. А его круглолицый товарищ сказал:

— Ты тише пинай, Леха, а то и в самом деле прорвешь.

8

Да, они не зря тревожились по поводу колеса. Дорога скоро стала портиться. Правда, груды щебня и песка справа и слева показывали, что люди собирались ее чинить. Но пока еще на ней изрядно встряхивало. И от этого доставалось не только колесам, но и мне. Да и солнце вдобавок все крепче припекало мою непокрытую голову, подбираясь к правой щеке. Но я терпел все это, ибо помнил все время, что еду к ней, к моей женщине. Не беда! Все шло как надо, чего там! К русской женщине я ехал, которая ждала меня и не могла дождаться. Ехал в глубь России прямо к ней, и никакие силы уже не могли меня остановить. Вот как ловко я сумел тут все провернуть! О, я еще кое-что стоил на этом свете!

Да, у них тут, оказывается, можно было развернуться, если действовать с умом. А я обыкновенно по-иному и не действовал. Вот понадобилась мне машина, чтобы догнать мою женщину, и я уже мчался на ней. А хмурый русский Леха вез меня — хотел он этого или не хотел. Так ловко я все это провернул. Захотелось мне пообедать — и я пообедал, подкрепив свои силы их русской пищей, и теперь, с подкрепленными силами, готов был на новые завоевания.

И опять я стоял в кузове машины, пролетая по России, которая для иных, может быть, казалась таинственной и страшной, но не для меня. Я пролетал по ней, а она расступалась и расступалась передо мной, не имея силы меня остановить. Придорожные кусты и деревья мелькали мимо меня справа и слева с такой быстротой, что я не успевал их разглядеть. Прилегающие к ним луга и нивы проскакивали мимо чуть медленнее. И еще медленнее проплывали более отдаленные поля и холмы. А лесистый горизонт за ними, окутанный голубой дымкой, почти совсем не двигался и казался скорее плывущим вперед попутно с машиной, нежели назад.

И от этой разной скорости в перемещении полей и холмов казалось, что все зеленое пространство земли, которую я охватывал глазом с высоты кузова, как бы поворачивалось по кругу. В то время как одна часть этого пространства убегала из-под меня назад, его другая часть, самая отдаленная, торопилась издали предстать перед моим взором поближе. Это русская земля показывала мне себя и так и этак со всех сторон, чтобы я мог ее как следует оценить. Я появился здесь, чтобы завоевать ее, и она, понимая, кто несется по ее поверхности, старалась выставить мне навстречу всю свою привлекательность. О, я знал, как и чем ее взять! Далеко было до меня таким завоевателям, как Арви Сайтури или даже Гитлер. Не тем путем они шли на завоевание России. С меня бы им надо было взять пример — и тогда не провалилась бы их попытка.

Один я сумел найти самый верный способ, как прибрать их к рукам, этих неподатливых русских! Один я сумел без всяких препятствий проникнуть в их страну на такую глубину, на какую не проникал еще ни один из тех, кто решался на них напасть. И не на танке я сюда к ним ворвался, не на бомбардировщике. Нет, я сказал им всего несколько вежливых русских слов — и вот, пожалуйста: они уже мчали меня по своим равнинам, куда мне было нужно. Как это сказано у их великого писателя Гоголя: «Эх, тройка! птица тройка…». У меня она была в руках, эта тройка. И я правил этой тройкой, как хотел.

Небольшая река блеснула впереди. Через нее строился новый мост. А пока он строился, машины должны были спускаться к реке по обходной дороге, а дальше — через временный мост. И мы тоже понеслись вниз, не замедляя хода, только ветер засвистел у меня в ушах. С той же скоростью взлетели мы с разгона на крутой противоположный берег, откуда мне открылись новые просторы России, готовые отдаться моей власти. Ну что ж, отдавайтесь, подчиняйтесь! Так и быть, приму все это под свою высокую руку. Эго-гей!.. Лети, машина! Загребай русские равнины! Гони, Леха, или как тебя там, выполняй мою хозяйскую волю! Хип-хей!