Другой

— Казимир Маркович Замолин, — объявил он. — Астролог.

Лохматов дообъяснил:

— Работает, Алёна, на мафиозные, а порой на бандитские, но серьезные структуры. На братков. Крупный грабеж, к примеру, без консультаций Казимира Марковича у них редко обходится. Братки эти совершенно напуганы. Им нужны точность и небесная крыша. Казимир Маркович пунктуален, как бес, и свое дело знает.

Казимир Маркович чуть покраснел:

— Сравнение с бесом неуместно, Трофим Борисович. При всем уважении к вам и зная, как вежливы к вам звезды, все-таки вынужден вам по этому единственному пункту возразить. А в остальном — не жалуюсь, платят хорошо, а мы только крупными делами занимаемся.

— Братки в нем души не чают, — раздался свиреповатый голос с другого конца стола, — но если раз ошибется кардинально — прирежут.

— Мысли не допускаю, — вежливо ответил астролог и сел.

Алёна между тем села на свободное место за столом около совершенно полудикого человека. Впрочем, ощущение сумасшедшего дома почему-то исчезло. Взгляд Лохматова, направленный то на одного гостя, то на другого, был до неописуемости мрачен, что означало высшую точку веселья.

Он ткнул пальцем в сторону довольно смешливого человека, стройного, молодого, но одетого почему-то в почти шутовской наряд. На голове у него красовался колпак.

— Представься, Удод, — вкрадчиво произнес Лохматов. Гость замешкался.

— Удодов я, — выдавил он из себя.

— Не скромничай, Гарик, — поправил его Лохматов. — Встань. Вот так. Он, Алёнушка, — просто киллер, профессионал высшего класса. А в миру работает клоуном в цирке. Любит он это дело.

Алёна охнула, стараясь не подать виду.

— Не думай, Алёна, что он мрачен, — продолжал Лохматов, пока Удодов кланялся Алёнушке, — наоборот. Он очень смешлив. И вообще считает, что смерть — это всего лишь шутка, а не какое-то большое событие в нашей личной жизни.

Удодов прямо-таки расплылся в блаженной улыбке.

— Если б я считал, что смерть большое событие, то я бы никого не мочил, даже за крупные деньги. Как можно!? — возмущенно прикрикнул он на себя, вознося руки к потолочным небесам. — А шутка — другое дело. Пошутить всегда полезно. Не на ученом совете живем.

— Садись. Молодец, — оборвал Лохматов, и взгляд его слегка повеселел. — Теперь у нас Ларион.

Встал мужчина средних лет, но очень нежного телосложения, с голубыми, но совершенно безразличными глазами и чуть ли не девичьим румянцем на щечках.

— Хаденов, — представился Ларион, и, не давая Лохматову возможности объяснить кто он такой, сам затараторил: — Работаю на серьезных людей. Разные замысловатые поручения, требующие порой душевной тонкости. И всегда на стороне угнетенных. Приведу пример. Недавно в одном приличном дачном поселке под Москвой, — не буду оглашать название, хотя все здесь свои, но я осторожен, до предела осторожен, — и Хаденов даже изогнул свою спинку. — Так вот в этом дачном поселке, Алёна, крупные боссы, буржуи, одним словом, решили расшириться за счет участков обездоленных и опущенных людей. Конечно, долларов сто-триста за участочек предлагали, а что? Я считаю, для них справедливо — для них и сто долларов невесть какие огромные деньги. Но в противном случае, если не соглашались, обещали сжечь. Иные от страха соглашались. Я в этой работе участвовал по линии уговоров. Да нашлась старушка, упертая, хоть и одинокая. Шеф разозлился, он был на тело жирный, но вспыльчивый, и велел сжечь. И старушка меня умоляла — сжигать будете, предупредите меня, я тогда из домика выскочу. И пошел ей навстречу. Дом сожгли, старушка жива, да еще сто долларов получила. Шеф расширился… Лохматое веселел, Хаденов испугался и сел.

— Я теперь к этой старушке чай пить хожу. Очень занятная, — хихикнул он. — Поселили в коммуналке, правда, сам черт не разберет где. Я устроил. Шеф такими вещами не занимается, — и Хаденов умилился.

Трофим посмотрел на Заблудову.

— Ну, с Наденькой ты, Алёна, надеюсь, познакомилась, — пробурчал он. — Ты и сидишь рядом с ней. А вот другой твой сосед слева — человек особый. Пользуется моей личной протекцией.

Алёна оглянулась на этого человека, показавшегося ей сначала полудиким. Внешне он действительно выглядел странно: простецкий пиджак, роскошная рубашка, галстук, а штаны вообще какие-то ненадежные. Волосы всклокочены, но когда Алёна заглянула ему в глаза, то отшатнулась: до того они были умны. Человек был в летах, но не очень, лет около пятидесяти, даже меньше на вид.

— Известен я в этих кругах, — и он окинул взглядом присутствующих, — под именем Доктор. Так и называйте меня, Алёна. К слову, в других кругах я известен как доктор психологии, ученый, написавший ряд глубокомысленных книг. Эти книги — живые существа. Но сейчас — я в подполье и нахожусь под крышей уважаемого всеми Трофима Борисовича Лохматова. Эта крыша позволяет мне изучать неведомый мир российского криминала.

— Если б не эта крыша, был бы ты, парень, давно с перерезанной глоткой, — прозвучал голос человека, весьма цивилизованного и ледяного на вид. Он сидел около Лохматова и ничего не ел.

Ученый вздрогнул, но преодолел дрожь.

— Мои изыскания, — скромно добавил он, — касаются только психологии и высших запросов, которые возникают в среде нашего криминалитета. Криминалитета, конечно, в широком смысле слова. Меня, Алёна, тянуло и тянет в любую яму. Не могу я жить, чтобы не измараться психологически. Горе мне, горе.

И Доктор присел, чуть-чуть сник, но оживился, когда Алёна с благодушием посмотрела на него. Наденька захохотала. За столом пили и ели умеренно, как будто были на ужине в королевском дворце. Порой мелькали вышколенные девицы с подносами.

Следующий встал сам.

— Каричев Константин, — просто сказал он. Ничем особым не отличаюсь. Пью, играю на гитаре. Коллекционирую фотографии слонов. На кого работаю и кем — не имею права разглашать. Интеллигенцию ненавижу. Пожалуй, все.

Алёна спонтанно пожала плечами.

Оставался последний. Тот, кто сидел рядом с Лохматовым. Холодный его взгляд ничего не выражал, кроме холода. Он и не думал представляться.

Лохматов сделал это за него.

— Назовем последнего по счету гостя — господин Евлин, — грузно провозгласил Трофим. — И не будем обсуждать его. Этот человек — крепость. Он делает деньги и ничего кроме этого не хочет знать. Господин Евлин, собственно говоря, и состоит из денег. Они ему заменяют все органы тела.

Лицо Евлина по-прежнему ничего не выражало.

Каричев из своего угла вдруг зааплодировал. Другие хранили торжественное молчание.

Так или иначе, общее знакомство состоялось.

С ужасом Алёна заметила на стене свою картину.

И вдруг Удодов, киллер по призванию, вскочил. Гости поняли его намерение. Удодов вышел на середину зала, и все внимание приковалось к нему. Только нежно-змеиные глаза Наденьки смотрели вкось на Алёну.

И Удодов стал танцевать. Гадючно-спортивное тело его вытянулось, задвигалось, руки он вскидывал вверх, но лицо его оставалось каменным, с чуть нездешним оттенком.

Это был не танец, а скорее пляс, обращенный в никуда. Тело извивалось с необыкновенной быстротой, но взгляд застыл. Норовил он также приблизиться к картине, дрыгая ногами, словно обещал задеть ее ногой.

Лохматов при этом приближении веселел, и тогда хлестал плеткой подвернувшуюся девицу.

Алёна пыталась уловить смысл глаз Удодова. Они выглядели ледяными, но нежданно пробуждалась сквозь них шутливость. Внезапно в руках Удода оказались острые стальные ножи, похожие скорее на убойные кинжалы. Такими можно было убивать и слонов. Их было не то два, не то три, и Удод ловко жонглировал ими, подбрасывал их, управлял ими как хотел.