Дружба, зависть и любовь в 5 "В"

Кому он это говорит? Почему остановился у её окна? Почему так враждебно и странно смотрят на неё девчонки? И Оля, и Оксана, и маленькая Людка, которая вдруг тоже оказалась с ними и держит Олю под руку? Что происходит?

А происходит совершенно невероятное. Максим – сам Максим! – остановился возле Тани и говорит Тане:

– Ну что ты на меня глаза вытаращила? Я тебя дело спрашиваю, а ты как глухонемая. Ты упражнение по русскому написала? Написала или нет? Не добьёшься толку.

Таня отвечает, а сама не слышит своего голоса, как бывает во сне – хочешь сказать, а голос не слушается.

– Написала. – Она кивает. Глаза у него смеются. Она покашляла и повторила: – Написала.

– Дай тетрадку. Посмотреть, какие там окончания надо подчёркивать волнистой чертой.

На негнущихся ногах Таня идёт в класс. Она похожа на цаплю. Достаёт из парты портфель, из портфеля тетрадь. Максим опять стоит рядом. Она протягивает ему тетрадь и пытается уговорить себя, что ничего особенного не случилось. Надо человеку подчеркнуть окончания волнистой чертой, вот и всё. И ничего больше. И никаких других соображений. Но что-то подсказывает ей, что совсем не только в волнистых чёрточках дело, не только в них, нет, не только в них. Много девчонок было вокруг, а он подошёл к ней, а не к одной из них. Вот в чём дело. А они шептались и злились. Не из-за волнистых чёрточек, не из-за тетрадки. А из-за чего? Вот в том-то и дело.

Какой сегодня особенный, счастливый день. И солнце проглядывает сквозь серые тучи. И снег блестит на крыше. А Максим сидит за своей первой партой, склонил свою светлую голову и переписывает упражнение из её, Таниной, тетради. А не из чьей-нибудь ещё. А Оля Савёлова, сама Оля, смотрит из двери на Таню. И шепчутся Оксана и Людка про Таню. Наверное, они говорят, что у неё нос набок или ноги кривые. Какая радость, что они так говорят! Как прекрасно, что нос у неё не набок и ноги не кривые!

А перед самым звонком Максим возвращает Тане тетрадь и крепко стукает её учебником по затылку. Её! А не кого-нибудь другого. Хотя вон он, полный класс разных затылков.

Вот так неожиданно к Тане пришло счастье.

Гиене не нравится клетка

Максим пришёл на станцию юных натуралистов. Он любит сюда ходить. Это не то что бассейн – пахнет хлоркой, холодно вылезать из воды, а тренер ещё велит принимать душ после тренировки. И в ушах всегда хлюпает вода. Нет, бассейн Максим пропускает часто. А станция юннатов – весёлое место. Небольшой дом посреди парка. По деревьям прыгают белки, на ветках щёлкают синицы. Максиму нравятся синицы – непоседливые, настороженные птицы с синими спинками и жёлтыми щёчками. А Максим синицам не нравится. Они больше любят степенных старушек, у которых плавные движения, тихие голоса. Старушки кормят синиц подсолнухами. А у Максима подсолнухов нет, движения резкие, голос звонкий и переходы настроений тоже резковатые.

Максим сегодня проходит мимо синиц, и они вспархивают с голого куста сирени все дружно, а потом все дружно садятся на соседний куст.

Вот Максим остановился возле вольеры, где бегает взад-вперёд зверь, похожий на собаку, – низенький, длинный, лохматый. Когда Максим пришёл сюда в первый раз, ещё осенью, он не знал, кто это. Руководитель кружка зоологов, Валерий Павлович, сказал:

– Думаешь, собака? А на нос внимательно посмотри. – Нос был чёрный поросячий. – И вообще научись как следует присматриваться к общему облику. Какая же это собака?

«На дворняжку похожа», – хотел сказать Максим, и хорошо, что не сказал.

– Гиена! – с гордостью произнёс Валерий Павлович. – Настоящий дикий зверь! Тебе поручается уход за гиеной. Справишься?

– Что я, гиен не видел? – пробурчал Максим. Валерий Павлович почему-то засмеялся и дал Максиму книжку про гиен.

– Почитай всё-таки. Договорились?

– Ладно, – согласился Максим.

Гиена продолжала бегать по клетке, совала в углы свой поросячий нос.

– И помни: если сунешь палец в клетку – откусит под самый корень. Ты уже взрослый, соображай.

Максим соображал.

Подошёл взрослый парень, класса из седьмого. Поглядел на Максима, на гиену, опять на Максима и сказал лениво:

– Новеньким всегда гиену дают. Её зовут Генриетта. Я за ней тоже ухаживал, когда новеньким был. В этой книжке всё сказано подробно – как кормить и вообще. А у меня теперь филин. Знаешь, какой умный.

Максим спросил:

– А она разве глупая?

– Она – не знаю. Бегает, ищет чего-то. Ты ей мяса дай, вон там возьми, в холодильнике.

Максим кормил Генриетту. Она ела, пила воду из миски, бегала по клетке и не посмотрела на Максима ни разу за все дни.

Сторожиха Таисия Степановна как-то сказала:

– Клетка любому не нравится. Свободы просит зверь.

С того дня Максим стал обдумывать свой план.

Сегодня он пришёл на станцию юннатов, как всегда. Но это только со стороны казалось, что – как всегда. В кармане у Максима собачий ошейник и поводок.

Вечер. Притихли в парке воробьи, а вороны каркают, скандалят, устраиваются на ночь на голых верхушках берёз. Снег вокруг лежит голубоватый, нетронутый, только беличьи следы остались на тропинке.

Сторожиха Таисия Степановна ворчит:

– Все юннаты как юннаты – давно уж дома. А ты всё здесь. Ступай, ступай.

Он ничего не отвечает, смотрит на свою гиену. И сторожиха наконец отходит. Наблюдает Максим за зверем – пускай себе.

– Цыпа, цыпа, цыпонька! – умильно зовёт Таисия Степановна. – Кушайте, кушайте, цыпоньки. Прибежал малохольный парень на ночь глядя. А чего прибежал? Чего ты прибежал? – Она высовывает голову из сарайчика, где живут куры.

– Ещё только восемь. Мне надо гиену проведать.

– Нашёл тоже радость. Проведать её. Злая, хуже тигры. Я вообще этих всех зверей терпеть не могу.

Она захлопнула дверь сарая, куры забеспокоились, затрепыхались, закудахтали.

– А если вы животных не любите, зачем вы сюда пошли работать? – Максим ведёт с Таисией Степановной спокойный умный разговор. Ему надо, чтобы она ничего не заподозрила. Генриетта мечется по клетке. – Можно и в другом месте работать, не обязательно здесь.

– В другом! Больно ты умный. А курей держать где? Я из-за курей здесь третий год терплю! У меня раньше здесь недалеко свой домик был, участочек, редисочка, петрушка. Куры. А потом всё кувырком пошло. Дом снесли, квартиру дали. С ванной. Ванна – это хорошо. А курей где мне держать? В ванной? На пятом этаже?.. Цыпа, цыпонька, цыпа.

Петух в сарае вдруг истошно заорал. Забеспокоились в клетках кролики, белые мыши, морские свинки. Ещё тревожнее заметалась Генриетта. Павлин выдернул маленькую голову из-под крыла и взвизгнул противным голосом.

Максим тихо позвал:

– Гена, Гена, Генриетта. Это я пришёл, узнала меня? Не бойся.

Она всегда смотрит вниз. А тут подняла голову, маленькие неприветливые глазки взглянули на Максима. Что они выражали?

Он тихо, бесшумно отпер дверцу клетки, на цыпочках подошёл к гиене, накинул ей на шею ошейник, прицепил карабинчик поводка. Будет рваться Генриетта? Не понравится ей на привязи? Нет, терпеливо стоит, не рвётся. Значит, понимает. А шерсть у неё жёсткая, пыльная. Полосатая гиена, только полосы при неярком свете лампочки почти незаметны.