Друзья и возлюбленные

Миссис Арлингтон не шла у профессора из головы. Несколько раз, украдкой посматривая через стол, он ловил на себе насмешливый взгляд Мальвины. Видно, его попутал какой-то проказливый бес. Тысячи лет Мальвина, насколько известно, вела примерную и безупречную жизнь, усмирив в себе и оставив в прошлом роковую страсть менять людей. Надо же было додуматься воскресить ее! И королевы Гарбундии нет рядом, некому даже приструнить Мальвину. Пока профессор чистил грушу, у него возникло отчетливое ощущение, что его превращают в морскую свинку, – ему показалось, что ноги стали заметно короче. Впечатление было настолько ярким, что профессор невольно вскочил и бросился осматривать себя в зеркале над буфетом. Но даже отражение его не успокоило. Может, виновато зеркало – старинное, в раме сплошь из позолоченных шариков, – в котором профессор будто бы увидел, как у него растет нос. Мальвина выразила надежду, что профессора не поразил внезапный недуг, и спросила, может ли что-нибудь сделать для него. В ответ он взмолился: пусть она даже не думает об этом.

Профессор научил Мальвину играть в криббедж, и обычно по вечерам они играли партию-другую. Но в тот вечер профессор был не в настроении и Мальвине пришлось довольствоваться чтением. Особенно любила она древние летописи. У профессора их накопилась целая полка, в том числе оригиналы на французском. Притворившись, будто и он читает, профессор вдруг услышал, как Мальвина жизнерадостно расхохоталась, подошел и заглянул ей через плечо. Это была история о том, как она обошлась с хозяином оловянных рудников – престарелым джентльменом, любителем ложиться рано, – превратила его в соловья. Профессору подумалось, что до случая с миссис Арлингтон упоминание давнего инцидента заставило бы Мальвину застыдиться и раскаяться, а теперь она, похоже, веселилась.

– Дурацкий фокус, – с жаром выпалил профессор. – Никто не имеет права так поступать с людьми. Создавать путаницу, в которой они не могут разобраться. Ровным счетом никакого права.

Мальвина подняла глаза и вздохнула.

– Ради собственного удовольствия или из мести – да, – ответила она кротким тоном, в котором слышались угрызения совести. – Конечно, это неправильно. Зато можно превратить их ради собственного же блага – даже не превратить, изменить к лучшему.

– Маленькая лицемерка! – пробормотал профессор себе под нос. – Она вновь пристрастилась к давним фокусом, и только Господу известно, когда она теперь угомонится.

Остаток вечера профессор рылся в своей картотеке в поисках последних сведений о королеве Гарбундии.

Тем временем о происшествии в доме Арлингтонов узнала вся деревня. Видимо, близнецы не сумели сохранить тайну. Да и Джейн, которую рассчитали, рассказала миссис Малдун свою версию событий, случившихся в четверг вечером на кухне у Арлингтонов, и сама миссис Малдун, исполненная предчувствий, могла невольно обронить какой-нибудь намек.

Мэриголды узнали подробности, встретившись с Арлингтонами в воскресенье после утренней службы. Точнее, встретились они с мистером Арлингтоном и младшими детьми – к тому времени миссис Арлингтон с двумя старшими дочерьми уже успела посетить раннее богослужение, в семь. Миссис Мэриголд была обаятельной и миловидной дамочкой десятью годами моложе супруга. Кое-какой умишко у нее имелся, иначе она бы так ничего и не поняла. Подающему надежды политику Мэриголду следовало бы, конечно, выбрать супругу, способную помочь ему строить карьеру, но он влюбился в миссис Мэриголд, увидев ее по другую сторону монастырской стены в нескольких милях от Брюсселя. Мистер Арлингтон бывал в церкви не часто, но на этот раз решил, что он в долгу перед Творцом. В свою изменившуюся жену он по-прежнему был влюблен. Однако не слепо. Позднее ей могло понадобиться руководство. Но прежде следовало дать только что проросшим семенам пустить корни. Дела призывали Мэриголда в город воскресным вечером, часть пути до станции они с миссис Мэриголд проделали вместе. Возвращаясь через поля, она догнала близнецов Арлингтон. Потом, видимо, заглянула в коттедж и разговорилась с миссис Малдун о Джейн, которая, как слышно, искала новое место. Незадолго до заката доктор видел, как она поднималась по тропе, ведущей к Уоррену. В тот вечер Мальвина к ужину не явилась. А когда вернулась, казалась довольна собой.

VI. И как все скоропостижно завершилось

Спустя несколько дней, а может, и неделю – точная дата забылась – член парламента Мэриголд заглянул к профессору. Они обсудили таможенную реформу, потом Мэриголд встал, лично убедился, что дверь плотно прикрыта, и заговорил:

– Вы знаете мою жену. Мы женаты уже шесть лет, и все это время нашу жизнь не омрачало ничто, кроме одной тучки. Конечно, умом она не блещет. То есть по крайней мере…

Профессор подскочил.

– Послушайте моего совета, оставьте ее в покое. – Эти слова вырвались у него убежденно и пылко.

Мэриголд вскинул голову.

– Именно этого и я желал бы всей душой. Во всем виноват я один.

– Если мы готовы признавать собственные ошибки, – заметил профессор, – для нас еще не все потеряно. Отправляйтесь прямиком домой, молодой человек, и скажите ей, что передумали. Объясните, что она дорога вам, несмотря на отсутствие блестящего ума. Скажите, что без него она даже лучше. Заставьте ее поверить, пока еще не поздно.

– Я пытался, – признался Мэриголд. – Но она говорит, что я опоздал. Что на нее низошел свет и теперь уже ничего не поделаешь.

Пришла очередь профессора уставиться на него. О воскресных встречах он понятия не имел и безосновательно надеялся, что происшествие в доме Арлингтонов останется тайной, известной лишь ему самому да близнецам. Поэтому он старался думать о чем угодно, только не о случившемся.

– Она вступила в Фабианское общество [5] , – мрачно продолжал Мэриголд. – И ее определили работать в ясли. И в Общественно-политический союз женщин. Если пойдут слухи, к следующим выборам мне придется подыскивать себе другой округ. Вот так-то.

– Откуда вы про нее узнали? – спросил профессор.

– Ничего я про нее не знал, – отмахнулся Мэриголд. – Иначе не поехал бы в город. По-вашему, это правильно – поощрять… такие выходки?

– А кто ее поощряет? – возразил профессор. – Если бы некие глупцы не считали, что им позволено исправлять всех прочих, кроме себя, ничего подобного мы бы и не слыхивали! У Арлингтона была милая покладистая жена, а он, вместо того чтобы благодарить Бога да радоваться, извел ее придирками – мол, хозяйка из нее никудышная. Вот и получил настоящую хозяйку. В среду я встретил его, гляжу – а у него на лбу шишка размером с яйцо. Говорит, запнулся о коврик. Нет, не бывает так. Нельзя изменить в человеке лишь что-то одно, что тебе хочется, и этим ограничиться. Или уж оставьте его в покое, или меняйте на свой страх и риск, потому что каким он станет – неизвестно. На вашем месте благоразумный человек был бы только благодарен за жену, которая не сует нос в его дела и с которой незачем обсуждать мудреную политику. А вы, похоже, не уставали напоминать ей, как сглупили, выбрав жену без мозгов. Вот у нее и появились мозги, и она пустила их в ход. Так почему бы ей не вступить в Фабианское общество и Общественно-политический союз женщин? Это явное свидетельство независимости натуры. Лучшее, что вы можете предпринять, – самому вступить туда же. Чтобы работать бок о бок с женой.

– Прошу прощения, – Мэриголд поднялся, – я не знал, что вы на ее стороне.

– С чего вдруг? – рявкнул профессор. – Я вообще в чрезвычайно нелепом положении.

– Наверное, – нерешительно начал Мэриголд, взявшись за дверную ручку, – все попытки увидеться с ней самому бесполезны?

– Кажется, ей нравится бывать у Крестных камней на закате, – сообщил профессор. – Выбор за вами, но я бы на вашем месте как следует подумал.

– Мне бы хотелось узнать, – продолжал Мэриголд, – если я лично попрошу ее об одолжении, не согласится ли она вновь встретиться с Эдит и убедить ее, что это была просто шутка?

Профессор начинал понимать, в чем дело.

– Так что же произошло, как вы думаете? – спросил он.

– Я полагаю, что ваша иностранная гостья встретилась с моей женой, они разговорились о политике, а результат нам уже известен. Ее дар убеждения поразителен, но потеря одной новообращенной вряд ли много значит, тем более что я мог бы возместить эту потерю… иным образом. – Сам того не замечая, он заговорил воодушевленно и страстно. Это растрогало профессора.

– Видимо, это означает, – подытожил он, – что при условии согласия всех сторон миссис Мэриголд станет совершенно такой, как прежде, и навсегда забудет свой интерес к политике.

– И я был бы весьма признателен за это, – добавил Мэриголд.

Очки профессора куда-то запропастились, но ему показалось, что в глазах Мэриголда блеснули слезы.

– Я сделаю что смогу. Только не спешите радоваться. Возможно, заставить женщину мыслить проще, чем остановить, даже для… – Профессор вовремя спохватился. – Я поговорю с ней.

Мэриголд пожал ему руку и ушел.

Визит оказался более чем своевременным. Масштабы деятельности Мальвины за эти несколько недель в середине лета, до возвращения коммандера Раффлтона, вряд ли когда-нибудь удастся установить. По мнению доктора, слухи о ней чудовищно раздуты. Кое-кто утверждал, будто бы полдеревни разобрали на части, преобразили, исправили, а затем отправили по домам в таком душевном состоянии, что их не узнали родные матери. Доподлинно известно, что академик Доусон, которого все, кроме жены, обычно называли милейшим коротышкой, чей единственный изъян, пожалуй, неизлечимая привычка каламбурить, причем чаще невпопад, однажды утром вдруг расколошматил о голову миссис Доусон интерьер работы голландского мастера, размерами пятнадцать на девять дюймов. С интерьером, болтающимся на шее, его супруга поразительно напоминала библейские изображения головы Иоанна Крестителя, и, чтобы избавить ее от этого украшения, раму пришлось распилить. Что же касается истории о том, как тетушка миссис Доусон застукала академика целующим горничную за бочкой для сбора дождевой воды, то это, по мнению доктора, чистейшее невезение, какое может случиться с каждым. А вот вопрос о том, причастен ли он к необъяснимому опозданию Долли Калторп на последний поезд, – совсем другое дело. До всех этих событий миссис Доусон, хорошенькая обладательница пылкого темперамента, была вправе считать, что Доусон ниспослан ей в наказание, хотя и тут возникает резонный вопрос: зачем вообще было выходить за него замуж? Но по мнению миссис Доусон, есть разница между мужем, в котором от природы недостаточно мужского, и мужем, в котором мужского слишком много. Усмирить подобные наклонности непросто.