Дублер Казановы

– Ничего, подлечат. От того, чего нет, много не убудет.

– И то верно. Еще дурнее она уже вряд ли станет, - куда уж дурнее-то! Лишь бы фейс не повредила, свое единственное сокровище.

– До встречи, подруга. Мне пора.

– Пока, мать. Давай, трудись во славу всех отечественных бизнес-дам, дай мужикам жару. Мы покруче многих, пусть знают наших! Aut Caesar, aut nihil!

Лариса повесила трубку, сунула мобильник в сумочку, быстро оделась и нанесла повседневный макияж.

Вот ведь болтушка Алка! Хлебом не корми - дай приколоться. Почти час трепалась. Из-за неё она даже не успевает выпить кофе. Ну, да ладно, партнеры обязательно предложат - этика деловых переговоров обязывает.

Дон крутился под ногами, заглядывая в глаза, но Лара урезонила его:

– Ну, как тебе не стыдно! Ты ведь уже гулял! Видишь же, что мне некогда.

Пес с тяжким вздохом улегся у двери. Картина, которая повторяется почти каждое утро. Хотя Миша специально встает на час раньше, чтобы дать собаке вволю набегаться, но этот хитрюга разыгрывает перед хозяйкой спектакль, как он несчастен, когда она уходит, и чаще всего, Лара смягчается и ещё раз выводит его на прогулку. Но сегодня со временем просто затык - удружила болтливая подружка - так что псу ничего не светит.

Подхватив сумочку, Лариса заперла дверь и через три минуты уже сидела в своем "Мерседесе".

"Ну, с Богом", - пожелала она себе и тронулась с места.

Через полчаса Лара была в офисе "Калинки". По правилам хорошего тона женщине позволительно опоздать на семь минут. Правда, это деловые переговоры, а не любовное свидание, и задержалась Лара не на семь, а на десять минут, но партнеры отнеслись с пониманием. Ездить по Москве стало очень трудно, везде пробки, никогда не угадаешь, где застрянешь.

Лариса в темпе провела переговоры и в половине первого подъехала к институту "Скорой помощи", которую в просторечии все именовали "Склифом". Алла была уже там. Как всегда, коммуникабельная подруга быстро договорилась с охранниками, и им разрешили въехать на территорию больницы. Припарковав свои машины и поставив на сигнализацию, подруги вошли в здание. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Лара успела спросить:

– Алка, а с чего ты примчалась к Натке, как угорелая? Мы ведь даже не подруги, почти не общаемся. Ни я, ни ты её никогда особенно не жаловали.

– Да она таким жалобным голосом просила прийти, что я не могла отказать. Сама хорошо помню, как валялась на больничной койке, любому посетителю радовалась. С утра ждешь врачебного обхода, чтобы перекинуться словом. С больными-то разговаривать - одна тоска, все талдычат про свои болячки, неустойчивый стул и плохие анализы. Потом с нетерпением ждешь, когда кто-то навестит, а время тянется, как резиновое.

Подруга перенесла три тяжелых операции. Лариса всегда была рядом. Про то время вспоминать тяжело... Видеть, как Алку везут из операционной с запрокинутым сине-белым лицом... А потом отход после наркоза в реанимационной палате. Алка с закушенной губой, когда её везли на перевязку - шов нагноился. Когда её привозили с перевязки, та материлась. С тех больницы подруга ненавидит.

– Тут и врагу обрадуешься - все ж новая рожа, - продолжала Алла.
– У меня-то друзей-приятелей вагон с большой тачкой, да и то я в больнице смертельно скучала, а у Натки друзей нет. Так что только мы с тобой можем проявить альтруизм, от нас ведь не убудет, верно?

Действительно, Наташа, их бывшая одноклассница, сменив несколько мужей и несчетное количество любовников и сожителей, по сути была одинокой. Где они все сейчас? Ее отец - пьяница, мать - замученная жизнью женщина, а мужчины использовали Натку лишь как подстилку.

Открыв дверь в отделение, Алла втянула воздух и тут же с отвращением сморщила нос. Типичный больничный запах оживил её воспоминания. В отделении пахло как во всех старых больницах, где много тяжелых больных. Непроветриваемые палаты, в которых лежат несколько человек, запах затхлости и многих немытых тел, пропахшего потом постельного белья, неубираемых суден, туалета, смешанный со специфическим запахом лекарств.

– Зараза! Ненавижу эти богадельни!
– шепотом выругалась она.
– Здесь смердит горем, болезнью, унынием и смертью.

Лариса лишь пожала плечами. Что делать?! Наша медицина всегда была падчерицей бюджета. Ведь в конечном итоге все упирается в деньги. Если бы чиновники их не разворовывали, это отделение можно было бы превратить в конфетку. Конечно, лежать пластом в любой больнице тягостно, но одно дело находиться в душной палате среди десятка таких же страдающих больных, когда одних храпит, другой не спит и стонет, третий идет в туалет, к четвертому приходит медсестра делать уколы, - и совсем другое - в чистой отдельной палате. Сколько высокопарных слов о бедственном положении нашего здравоохранения, а толку ни на грош. Ведь те, кто произносят красивые слова с высоких трибун, сами лечатся в других больницах.

Неунывающая Алла легко переключилась со своих воспоминаний и занялась делом. Быстро договорилась с персоналом - деньги, как известно, открывают почти все двери. Хотя время для посещений было неурочное, подругам выдали халаты и провели в палату, где лежала пострадавшая.

Бедная Наташа! В убогой больничной обстановке она уже не выглядела милашкой. Раньше казалась почти девчонкой, - огромные, широко распахнутые глаза, взиравшие на мир и мужчин с наивностью простушки, яркие пухлые, всегда полуоткрытые губы, готовность всему верить и изумляться, - а теперь постарела на десяток лет. Без косметики лицо казалось полинявшим. Ее пышные волосы были туго стянуты косынкой, а без белокурого ореола явственно обозначились и морщинки, и тени под глазами, и отеки. Бледные губы плотно сжаты, на лице страдальческое и одновременно отрешенное выражение, веки сомкнуты. Она даже не открыла глаза на скрип двери.

Подруги остановились в растерянности.

– Давай не будем её беспокоить, - шепнула Лариса.
– Положим передачу на тумбочку и тихо уйдем. Натке сейчас не до разговоров.

Стараясь не цокать каблуками, подруги на цыпочках приблизились к кровати, но тут Наташа открыла глаза и еле слышно прошептала:

– Здравствуйте, девочки.

– Привет, болезная, - так же шепотом отозвалась Алла.
– Как это тебя так угораздило? Пьяная, что ли, за руль уселась?

– Не знаю, девочки, - вздохнула Ната.
– Ничего не помню. Голова просто на части раскалывается. Распирает и изнутри на глаза давит. Ничего не соображаю, ни о чем не могу думать.

– Ладно, не напрягай мозги, - грубовато-ласково оборвала её Алла. Они у тебя и в здоровом состоянии не очень приспособлены к думанью, а сейчас и подавно.

– Намочите мне полотенце, - жалобным голоском попросила Ната.

Лариса сняла со спинки кровати вафельное полотенце, намочила его в умывальнике и положила больной на лоб. На фоне белого полотенца лицо той казалось серым. У Лары сжалось сердце. Натка выглядела такой несчастной... Потерянная, несчастная девочка, а не искушенная в плотских утехах тридцатипятилетняя женщина...