Дублет из коллекции Бонвивана

Ройтс суетливым движением, бросив руку к карману, вытащил нож в кожаных ножнах, которые он тут же снял и засунул в карман. В тусклом свете единственной лампочки, которая светила вместо люстры, блеснуло длинное узкое жало финки. Он развернулся на звук и, видимо, вовремя: из приоткрывшейся двери, хищно скаля зубы, с прижатыми к голове ушами, в комнату влетел Форд. Без звука он пружиной обвился вокруг утреннего гостя и мгновенно сомкнул челюсти на его шее. Человек и собака рухнули на пол, но через мгновение Форд оказался сверху и мощно принялся терзать Ройтса. Тот выворачивался и все время делал попытки сделать ножом замах, однако ему мешала ножка стола, возле которой происходила борьба.

Рощинский, чтобы не взбурлить еще больше ток крови, стал медленно слезать с кровати. Когда он откинул одеяло, на свет появился «франкот».

Толстяк подошел к Ройтсу, которого все еще терзала собака, и несколько раз ударил пяткой по откинутой руке налетчика. С крехом нагнулся и вырвал из руки нож. Снова отошел к кровати и оттуда скомандовал: «Форд, фу! Сидеть!»

Овчарка, рыча, нехотя разжала зубы. Но она все еще порывалась снова вцепиться в горло пришельца. Высунув язык, Форд часто дышал., и с его обнаженных молодых клыков стекала струйка слюны и крови.

Ройтс лежал в скомканной позе, вряд ли до конца осознавая, что битва за Эльдорадо безвозвратно им проиграна. На его попытку высвободить руку собака хищно отвечала злобным рычанием.

— За свои шестьдесят с лишним лет, — начал обвинительную речь Рощинский, — я перевидал столько разного человеческого хлама, что не могу тебе передать словами. Но я тебе могу сказать одну откровенную вещь: не будь придурком и не лезь туда, куда тебя не приглашали. И особенно не суйся к людям, которые угробили всю свою жизнь на приобретение желтого металла…

— Не учи жить, паскуда, — вдруг огрызнулся Ройтс, но Форд был начеку.

Рощинский, проигнорировав эту реплику, продолжал говорить.

— Да, парень, я за свою жизнь кое-что сшиб, и есть на что ночью полюбоваться. Но запомни: все, что у меня есть, — мое! Мое! И если тебе того же охота, иди и заработай, а не открывай свою грязную шумовку на чужое.

— Отгони скотину, — не очень твердо попросил Ройтс.

— Это еще надо посмотреть, кто здесь скотина. Я думаю, мой Форд, по сравнению с такими как ты засранцами, благородный рыцарь. Форд, ко мне! — отдал команду хозяин.

Ройтс стал подниматься с пола и дважды поскальзывался на том, что скапало из пасти собаки. Встав на ноги, Таракан пришибленно поплелся на выход. Однако на пороге он притормозил и вполоборота бросил: «Люди уходят и возвращаются, запомни это динозавр».

— Поторопись, маргофон, а не то мы с Фордом можем передумать, — он взял в руки обрез.

Скрипнула, затем хлопнула дверь. Рощинский уже с кухни видел, как Ройтс пересек двор и вышел через калитку. За ним вился белесый дымок сигареты.

— Чертовы иждивенцы! — пробормотал Рощинский и принялся готовить Форду завтрак. За хорошую службу он дал ему порядочный кусок любительской колбасы.

Когда собака, уже накормленная, вновь отправилась в кладовку, Рощинский подошел к телефону.

— Иждивенцы! — выругался он. — Работать не хотят, а красиво жить любят. Сами вы динозавры и век ваш недолог…

И Толстяк начал крутить диск аппарата…

Глава четырнадцатая

Они встретились в кегельбане. Это был элитарный уголок джентльменов удачи. Здесь, не спеша, переговаривались, всласть затягивались дорогими сигаретами, смаковали напитки высокой пробы и уверенно, хотя несколько картинно, бросали шары.

Сначала ни у Пуглова, ни у Ройтса игра не клеилась. Отчасти это объяснялось их поздним открытием кегельбана, когда большинство модных мальчиков с красивыми девочками уже как следует поднаторели в игре. Но в бар заходили и члены конкурирующих криминальных кланов. Они много пили, громко разговаривали, чем в значительной степени нарушали тонкую видимость благопристойности.

Особенно в игре выделялся Мишка Родимчик, с большим родимым пятном на кадыке. Высокий, одетый в черный, из тонкой лайки, костюм, неулыбающийся и никогда не смотрящий в глаза собеседнику. У него узкая, но очень цепкая кисть, серый меткий глаз. Его игра нравилась Пуглову и он невольно ему подражал. Альфонс был свидетелем, когда в руки Мишки перекочевала крупная сумма денег. Пуглов тоже поставил на кон сто пятьдесят долларов, но тут же их проиграл. Однако, обладая отменными физическими данными, он довольно скоро освоил игру и часто стал побеждать.

У Ройтса шея была заклеена пластырем.

— Никак следы жаркой любви? — весело полюбопытствовал Пуглов.

Игорь смутился.

— Ерунда, неосторожно побрился. Я думаю, это не смертельно.

— Я тоже так думаю…Сыграем?

На входе в игровой зал появилась группа молодых парней, затянутых в темные плащи. В одном из пришедших они узнали Юрку Королева. При виде его у Ройтса напряглись плечи и челюсти, помимо воли, сомкнулись в смертельной сцепке.

— Шушваль, — процедил сквозь зубы Ройтс, — сам пикадор лезет на рожон.

— Не греби, Таракаша, на волну, с ним Каратист, — предупредил Альфонс.

Каратистом звали Олега Ефимова. Бывший самбист, не раз выступавший на международных соревнованиях. Он одним из первых в городе освоил каратэ.

Третьим в компании был Артист — Аркадий Звень. Человек не без способностей, но которого за пьянку выдворили из дворца Мельпомены. Двух других, с короткой стрижкой, Пуглов видел впервые.

Компания каратиста подошла к игровым дорожкам. По разгоряченным лицам Пуглов понял — братва гуляет от вольного. Артист с купюрами в руках отправился в бар отовариваться. Каратист, подхватив лежащий на подставке шар, запустил его в створ кегельбана. Мишка, наблюдавший за такой самодеятельностью, подошел к каратисту.

— Что все это значит? — спросил Мишка. — Кто из нас играет — я или ты?

— Пока тебя не шворят, не подмахивай, — осадил Мишку стоящий рядом Король. — Сейчас все равно играть будем мы.

Ройтс, наблюдавший эту сцену, почувствовал как в кулаках начинает чесаться темная жажда мщения. Рука Игоря, помимо воли, коснулась рта, где недоставало одного зуба.

— Вы будете играть тогда, когда подойдет ваша очередь, — спокойно заявил Мишка и пошел на позицию.

Он уже изготовился бросать шар, когда вышедший вперед Король выставил на дорожку ногу. И в этот момент произошло такое, чего Пуглов с Ройтсом давно не видели: с виду субтильный Мишка, которого, казалось, можно перешибить бумажной скрепкой, сделал шаг в сторону Короля и левой отвесил тяжелый апперкот. Король с миной удивления на лице попятился, оступился и рухнул на пол. Хотел тут же вскочить, но его новые на коже полуботинки все время скользили по надраенному паркеты. И Король, словно бычок на льду, был смешон и беспомощен. Однако, преодолев земное притяжение, он бульдозером попер на своего обидчика. Но когда разгоряченное тупое тело Короля поравнялось с Ройтсом, тот, не совладав с собой, выставил вперед ногу, и разъяренный Король вынужден был еще раз поцеловать паркет.

В несколько мгновений все у дорожек смешалось, и, вышедший из бара Артист, в руках которого висела гроздь бутылок, с немым изумлением взирал на коллективную потасовку.

Прибежавший откуда-то швейцар дядя Коля своим слабым прокуренным голосом закричал: «Ах ты, буфетная интеллигенция, что ты, курва, со мной вытворяешь?! — И, обращаясь в сторону бармена, истуканисто застывшего за стойкой, приказал: — Альфред, мать твою, звони Бурину — кодла взбесилась».

Кегельбан — частная собственность Бурина, которая обошлась ему в двести пятьдесят тысяч долларов.