Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг

— Да хрен тебе. Я сплю, как маленькая сказочная принцесса.

— Ты тоже иногда храпишь, — говорит Бекка и краснеет от собственной смелости. — В прошлый раз, когда я у тебя ночевала, я прямо чувствовала твой храп, вся комната вибрировала.

Тут Джулия торжествующе показывает Холли средний палец, Селена хохочет, и Холли тоже улыбается и уже дождаться не может следующего воскресенья.

Чип-чип-чуррр, напоследок поет птичка, лениво и протяжно, впадая в дрему. И смолкает.

1

Она сама меня разыскала. Обычно люди стараются держаться от нас подальше. Неразборчивое бормотание по номеру горячей линии, В 95-м я видел, как… никаких имен, и щелчок отбоя, если попросишь уточнить. Письмо, набранное на компьютере и отправленное из другого города, на конверте и бумаге никаких отпечатков. Если человек оказывается нам нужен, приходится долго его вычислять и выслеживать. Но она — она сама пришла, и именно ко мне.

Я ее не узнал. Я только что поднялся по лестнице и спешил в свой отдел. Майское утро, а по ощущениям — лето, солнце шпарит сквозь стекло, ярко освещая трещины на оштукатуренных стенах. Я мурлыкал на ходу песенку, подпевая мелодии, звучавшей в голове.

Конечно, я не мог ее не заметить. Она устроилась на обшарпанном кожаном диване в углу, нога на ногу, скрестив руки. Платиновая блондинка, волосы завязаны в длинный хвост; строгая школьная форма: юбка в сине-зеленую клетку, синий пиджак. Я подумал, что это просто чей-то ребенок, ждет, когда папа поведет ее к дантисту. Дочка старшего инспектора, например, — да кого угодно с большей, чем у меня, зарплатой. Дело не только в гербе на школьном блейзере. Изящно-небрежная расслабленная поза, надменно вздернутый подбородок, как будто это место — ее по праву, если ей вдруг взбредет в голову заняться канцелярской писаниной. Я прошел мимо — коротко кивнув на случай, если она и впрямь дочка начальника, — и направился в отдел.

А вот узнала ли меня она? Может, и нет. Прошло целых шесть лет, она была совсем ребенком, а во мне ничего примечательного, кроме рыжих волос. Забыла, должно быть. А может, и признала, но не подала виду по собственным причинам.

Она дождалась, пока секретарша объявила, указывая карандашом в сторону дивана:

— Детектив Моран, с вами хотят поговорить. Мисс Холли Мэкки.

Я резко развернулся, солнечный зайчик блеснул, ослепив на мгновение. Ну разумеется. Глаза-то должен был узнать. Большие, ярко-синие, и в придачу утонченные полукружия век: люди-кошки, бледная девушка с сережкой со старинной картины, тайна.

— Холли, — протянул я руку. — Привет. Давно не виделись.

Несколько секунд эти немигающие непроницаемые глаза пристально изучали меня, впитывая информацию. Потом она встала. Руку она все еще пожимала по-детски, торопливо выдергивая ладошку.

— Привет, Стивен.

Приятный голос. Ясный и спокойный, без этого мультяшного повизгивания. Выговор высший класс, но без понтового карикатурного аристократизма. Отец ей никогда бы не позволил таких выкрутасов. Сразу долой форменный блейзер и марш в муниципальную школу.

— Чем могу помочь?

Немного тише:

— Я вам кое-что принесла.

Тут я растерялся. Десять минут десятого, школьная форма — она прогуливает, это непременно обнаружат. И пришла она явно не с поздравительной открыткой, столько-то лет спустя.

— Да?

— Ну не здесь же.

Она выразительно покосилась на секретаршу: разговор будет конфиденциальный. Девочка-подросток, смотри в оба. Дочь детектива, будь вдвойне настороже. Но это Холли Мэкки — впутай кого-нибудь, кто ей не по душе, и пиши пропало.

— Давай поищем место, где можно поговорить спокойно.

Я работаю в отделе нераскрытых преступлений, висяков по-нашему. Когда мы беседуем со свидетелями, им кажется, что это не всерьез, не настоящее расследование убийства, без пистолетов и наручников, ничего такого, что врывается в их жизнь, как торнадо. Дело прошлое, размытое, полузабытое, расплывающееся по краям. А мы подыгрываем. Наша комната для допросов похожа на уютную приемную стоматолога: мягкие диваны, на окнах жалюзи, на стеклянном столике стопка зачитанных журналов. Отвратительный чай и кофе. Можно и не заметить видеокамеру в углу и одностороннее зеркало за шторкой, если не хочется их видеть, а им, конечно же, не хочется. Не волнуйтесь, сэр, всего несколько минут, и вы спокойно пойдете домой.

Туда я и привел Холли. Другая на ее месте вертела бы головой всю дорогу, но для Холли тут не было ничего нового. Она шла по коридору, как по своей квартире.

А я наблюдал за ней. Она, конечно, потрясающе повзрослела. Среднего роста или чуть ниже. Стройная, очень стройная, но выглядит естественно, никакой голодной истощенности. Формы уже обозначены. Не ослепительная красавица — во всяком случае, пока еще нет, — но и ничего уродливого, никаких брекетов, прыщей и прочего, а благодаря глазам она не казалась еще одним клоном образцовой блондинки, на нее хотелось оборачиваться.

Ухажер ударил? Лапал, изнасиловал? И Холли предпочла прийти ко мне, а не к незнакомцу из отдела сексуальных преступлений?

Кое-что принесла. Улику?

Она прикрыла за собой дверь комнаты для допросов, огляделась.

Я небрежным движением включил камеру.

— Садись.

Холли осталась на месте. Провела пальцем по зеленым потертостям дивана.

— Эта комната симпатичнее, чем те, что были раньше.

— Как вообще поживаешь?

Она продолжала изучать комнату, на меня не смотрела.

— Нормально.

— Хочешь чаю? Или кофе?

Качнула головой.

Я ждал.

— А вы возмужали, — сказала Холли. — Раньше были похожи на студента.

— А ты была маленькой девочкой, которая ходила на допросы с куклой. Клара ее звали, верно? — Это вынудило ее таки повернуться ко мне. — В смысле, мы оба повзрослели, я об этом.

Она впервые улыбнулась. Намек на улыбку, в точности как я запомнил. В этом было что-то очень трогательное и тогда, давно, всякий раз меня цепляло. И вот опять.

— Рада вас видеть, — сказала она.

Когда Холли было девять-десять лет, она стала свидетельницей в деле об убийстве. Дело вел не я, но именно я с ней беседовал. Я зафиксировал ее показания, подготовил ее к появлению на суде. Она не хотела туда идти, но все-таки согласилась. А может, ее папочка-детектив заставил. Кто ее знает. Даже когда ей было девять, я не питал иллюзий, что могу ее понять.

— Я тоже.

Короткий решительный вздох, так что плечи приподнялись, кивок — самой себе, словно что-то щелкнуло. Она уронила на пол школьный рюкзак. Подцепила пальцем лацкан форменного блейзера, демонстрируя мне вышитую на нем эмблему.