Дуэль. Всемирная история

«Кафе-Фуа» в Пале-Руаяле представляло собой главное место рандеву для прусских офицеров. В него частенько наведывались французские офицеры на половинном жалованье в поисках ссор с иностранными захватчиками. Шпаги там выхватывались быстро, и частенько ситуации заканчивались кровавыми заварушками^{647}

В то время во Франции происходило множество дуэлей. Одной из наиболее печально знаменитых стала встреча между полковником Барбье-Дюфэ — несгибаемым бонапартистом и завзятым дуэлянтом со стажем — и молодым гвардейским офицером, известным истории только как Рауль. Полковник, особенно ненавидевший реставрацию, как-то вечером намеренно спровоцировал молодого гвардейского офицера на вызов. Когда же в конце концов они сошлись на шпагах, Барбье-Дюфэ быстро обезоружил Рауля. Затем полковник предложил продолжить поединок с кинжалами в руках в коляске, которую поведут вокруг Карусели секунданты. Несмотря на совершенно необычные и на самом-то деле неприемлемые по нормам кодекса условия, Рауль согласился. Когда коляска остановилась, Рауль был мертв, а Барбье-Дюфэ тяжело ранен^{648}.

Примерно в то же самое время британского офицера, известного только как лейтенант Дж …, находившегося со своей частью в Камбре, спровоцировал на дуэль недовольный положением дел французский офицер. Британец погиб, причем при условиях, заставляющих подозревать француза в возможном ношении доспехов — сильнейшее нарушение дуэльного этикета. В 1816 г. французский адмирал де ла Сюсс сошелся в поединке с одним немцем в результате какой-то пустяковой ссоры на балу в Фобур-Сент-Оноре. Когда они встретились в Буа-де-Булонь, немец выстрелил первым, но промахнулся, адмирал же попал в противника, но того от раны спасла «плотно подбитая кираса». Несколько лет спустя молодой француз, Пинак, погиб на дуэли с неким англичанином после ссоры из-за «заметки на манжетах». Британский офицер написал на полях рассказа о битве при Тулузе [79] , что «каждая мысль здесь лжива, ибо лорд Веллингтон одержал полную победу, и французская армия не была предана мечу лишь по причине его (Веллингтона) великодушия». Как только замечание это попалось на глаза Пинаку, он тут же вызвал автора на дуэль.

79

В битве при Тулузе 10 апреля 1814 г. англо-испано-португальская армия фельдмаршала Веллингтона (54 тыс. человек) одержала победу над французской Пиренейской армией маршала Сульта (36 тыс. человек), занимавшей оборонительные позиции вокруг города. Применив обходный маневр, Веллингтон сумел обратить в бегство одну из французских дивизий, вследствие чего Сульт был вынужден начать отвод своих войск и на следующий день оставить Тулузу. Однако союзникам пришлось недешево заплатить за свою победу: их боевые потери оказались больше, чем у французов (свыше 4600 солдат и офицеров против 3200). Прим. ред.

Когда выдохлась дуэльная лихорадка первых лет с момента реставрации Бурбонов, дуэль начала принимать форму, в которой ей предстояло, что называется, в добром здравии прожить следующие сто лет. Во Франции секрет успеха дуэли как явления состоял в обращении к более широким слоям общества, где она встретила надлежащий отклик: понятиями о чести, на которых основывалась дуэльная практика, пропитались буржуазные круги, что увеличило количество желающих драться между собой в поединках. Очень симптоматичным получается сравнение ситуации во Франции с той, которая складывалась в Британии, где в то же самое время на дуэль все больше начинали смотреть как на пережиток прошлых и менее цивилизованных времен, а отчасти даже сделали объектом насмешек. Во Франции дуэль — неотъемлемый атрибут ancien r'egime — не только пережила радикализм революции и модернизации, но вышла из этого чистилища куда более сильной. Для Роберта Ная, работа которого служит освещением истории дуэли во Франции девятнадцатого века, секрет такого успеха дуэли заключался в следующем:

В проникновении обычаев и ощущения понятий чести в более глубокие слои городской буржуазии, где категории эти перемешались с эгалитаризмом (то есть поборничеством равенства. — Пер.) и национализмом, которые процветали в этих кругах^{649}.

Как видится явление Наю: «В первые десятилетия века произошло всеобъемлющее социальное и политическое амальгамирование (то есть сращивание. — Пер.) старого нобилитета и буржуазии»^{650}. Дуэли во Франции как институту удалось демократизироваться.

Во Франции, как и в большинстве стран, главными бастионами дуэли служили военные и нобилитет, в среде которых обычай этот всегда особенно берегли и лелеяли. В эпоху ancien r'egime, когда доступ в офицерский корпус оставался открыт преимущественно для нобилитета, дворянство и офицерство служили почти неразрывными понятиями. Во время революции и при империи потребность в живой силе для вооруженных сил по причине постоянных войн вызвала необходимость в нахождении дополнительных источников пополнения рядов армейских и флотских командиров. Наполеоновские маршалы суть самый яркий пример того, сколь далеко за кормой всего за несколько лет остались общепринятые критерии набора кадров для офицерского корпуса. Мюрат был сыном трактирщика, Массена — красильщика, Ланн — крестьянина-фермера, а Ней — бондаря^{651}. Аристократов среди высшего командного звена наполеоновской армии надо еще поискать. Талант и напористость — вот что служило главным пропуском к самым высоким армейским постам. Маршалы, конечно же, представляли собой только самую верхушку айсберга, как нельзя лучше отражая процессы, которые происходили в нижних эшелонах армии.

Процесс продолжался и после реставрации, причем до такого уровня, что из 6474 офицеров на службе в период между 1848 и 1870 гг. около 88 процентов приходилось на людей незнатного происхождения. В отличие от этого, в 1860 г. в прусской армии 86 процентов офицерского корпуса являлись представителями нобилитета, и даже в 1913 г. уровень этот все еще оставался высоким — 52 процента^{652}. Одним из факторов, послуживших перемене характера социального статуса личного состава офицерского корпуса вооруженных сил Франции, следует назвать практику производства в офицеры военнослужащих старшего сержантского состава. При Луи-Филиппе одна треть офицерских чинов резервировалась как раз для бывших унтеров, что привело к тому, что к 1848 г. три четверти офицеров в армии вообще оказались выходцами из солдат^{653}.

Французские офицеры в целом зарекомендовали себя как завзятые дуэлянты. На заре девятнадцатого столетия они «мало помышляли о (возможной) смерти» и дрались на дуэлях по самым банальным поводам. Только в 1857 г. впервые отмечался случай, когда офицера разжаловали за убийство человека на дуэли. Однако тот факт, что спустя год его снова восстановили в звании, а путь свой он закончил генералом, есть, вероятно, самый лучший индикатор, показывающий то, какое отношение к дуэлянтам превалировало тогда, по крайней мере, в вооруженных силах^{654}. Во французской армии, как бывало и в британской, офицера могли даже выгнать со службы за отказ принять вызов. И в самом-то деле, большую часть периода военная дисциплина «в значительной мере основывалась» на дуэли. Срочнослужащих, которых заставали дерущимися друг с другом, заставляли разрешать противоречия на рапирах — благодаря такой практике среднегодовой уровень дуэлей на полк составлял примерно 50 случаев^{655}.

Военное лихолетье революционного периода и империи значительно потрепало офицерский корпус французской армии, в изрядной мере выкосив аристократическую составляющую. Дуэль — до 1789 г. прерогатива аристократов — продолжала процветать. В широком смысле — то есть среди невоенных — во Франции происходило то же самое. «Совершенно ясно, что потребность в дворянизации в обществе с революцией не прекратилась», — пишет Теодор Зельдин. До революции насчитывалось, вероятно, что-то около 12 000 благородных фамилий. К середине двадцатого века остается всего где-то между 3600 и 4400 такими родами, которых, однако, дополняют еще 15 000 фамилий, безосновательно притязающих на звание представителей нобилитета, хотя в общем и целом признаваемых таковыми^{656}. Ни революция, ни республиканское переустройство, совершенно очевидно, не погасили в французах инстинкта стремления к величию, а потому не будет безосновательным и утверждение, что успех, которым пользовалась дуэль в тот период, служил признаком того же самого феномена. Дуэли рассматривались как аристократический обычай и потому (отчасти потому) брались на вооружение теми, кто притязал на статус благородных людей. Во Франции девятнадцатого века дуэль «получила второе дыхание за счет стремления средних классов подняться до уровня нобилитета»^{657}. Пользуясь современным жаргоном, дуэль являлась побочным продуктом тяги определенных слоев к общественным высотам.

Помимо чистого снобизма, существовали, конечно же, и другие факторы, способствовавшие поддержанию популярности дуэльной практики. Одним из наиболее могущественных являлась неспособность или нежелание власти подавить явление, что само по себе в значительной степени служило следствием беззубости законодательной системы. При ancien r'egime монархи предпринимали столь же бессчетные, сколь и неудачные попытки искоренить дуэли, ничего не изменилось в этом отношении и в республиканской Франции. Между 1819 г. й концом столетия отмечалось девять отдельных попыток запретить дуэли — надо ли говорить, что ни одна так и не увенчалась успехом^{658}. Одним из камней преткновения выступало то обстоятельство, что те же самые люди, которым, казалось бы, полагалось возглавить движение за отмену явления, стать этакими дуэльными аболиционистами, то есть законодатели, оказывались наиболее выдающимися апологетами дуэли. Как замечает Роберт Най: «Внешняя сторона жизни парламентария, когда стиль человека был столь же важен для его политического успеха, как его убеждения и союзники, делал маловероятной перспективу объявления войны дуэлям со стороны членов французских законодательных собраний»^{659}.

В 1836 г., стремясь как-то компенсировать сдержанность органов законодательной власти и явную неготовность их поставить решительный барьер на пути дуэлянтов, Андре-Мари Дюпен, занимавший тогда, в период правления короля Луи-Филиппа, пост генерального прокурора, объявил, что отныне и впредь дуэли будут рассматриваться как один из видов попытки убийства, а их участники — караться соответствующим образом. Он предупредил, что дуэлянтов — в зависимости от обстоятельств и степени виновности каждого — ожидает целый спектр приговоров от оправдания до смертной казни^{660}.

Намерение свое власти быстро подкрепили судебным прецедентом, и действительно очень похоже, что это оказало влияние на число смертельных исходов на дуэлях. Опубликованные в 1846 г. статистические данные Министерства правосудия показывают, что в 1828 г., как стало известным, в поединках погибло 29 человек. В 1833 г. число составляло 32 убитых. А вот в 1839 г. уровень упал до шести погибших, в следующем году отмечалось дальнейшее снижение до трех, тогда как в 1841 г. — вновь подъем до шести^{661}. Уменьшение количества летальных исходов на дуэлях не сопровождалось, судя по всему, ростом стремления жюри приговаривать дуэлянтов к тяжелым наказаниям. Апологет дуэли замечал в статье в 1845 г., что между 1837 и 1842 гг. французские суды слушали 34 дела о дуэлях, причем во всех случаях оправдали фигурантов^{662}.