Дуэт с Герцогом Сиреной

Когда я уже почти дошла до первой лозы, она начинает вянуть и провисать в сторону от двери. Я хватаюсь за нее и изо всех сил тяну. Она напрягается. Раздается ужасный звук, разрывающий дверь. Но тут же все заканчивается. Одна из прутьев клетки Леллии исчезла.

На дверце, под тем местом, где когда-то была лоза, остался след от ожога — дерево почернело, как будто сгорело. Я представляю, что эта лоза была инвазивным видом, который на века перекрыл циркуляцию воздуха.

Наши атаки останавливают, когда земля вокруг нас вздрагивает и содрогается. Из глубины морей доносится стон, сопровождаемый ревом. В это же время из ближайшего к замку туннеля вырываются воины, возглавляя хор. Шеель вступает в бой.

— Крокан знает, — вздыхаю я, слишком сосредоточенный на Леллии, чтобы беспокоиться о чем-то еще.

Илрит оглядывается назад и снова вперед.

— Должны ли мы…

— Продолжай! — уверенно говорю я. — Крокан будет здесь, чтобы забрать ее, как только она освободится. Он идет к нам, и это значит, что все получилось. — Я знаю это до мозга костей. Я чувствую растущую близость старого бога, и песня в моей голове становится громче с каждой секундой. Но Илрит перестал рубить. — Илрит?

Хор и его воины угрожают шеренге Шееля.

Илрит хватает меня за плечо.

— Продолжай, Виктория. Освободи ее.

— Но ты…

— Я буду сдерживать их, пока могу. — Он бросает свой топор и начинает спускаться к Шеелю.

— Илрит! — кричу я, поворачиваясь от двери. Он сталкивается со мной, и я бросаюсь к нему, обнимая за шею. Удар моего тела о его тело едва не сбивает его с ног.

Я целую его со всей силой.

Обхватив меня за талию, он открывает рот, углубляя поцелуй. Его твердое тело прижимается к моему, и на мгновение бушующее море, трясущаяся земля и вся неопределенность исчезают. Когда мы отрываемся друг от друга, я вижу только его в обрамлении серебристых листьев, падающих, как проливной дождь.

— Я люблю тебя, ты знаешь, — шепчу я.

— Я знаю.

— Я очень, очень не хотел этого.

— Я знаю. — Он ухмыляется. Почему-то это высокомерие ему идет.

— Я не знаю, что нас ждет в будущем. Сможем ли мы вообще быть вместе. А если и сможем, то я сомневаюсь, что буду хороша для тебя и…

Он крепко целует меня, заставляя замолчать.

— Перестань так волноваться, Виктория. Если нам удастся отменить тысячелетнюю историю, освободить старого бога и не разрушить при этом мир, я не буду слишком беспокоиться о том, с чем еще нам придется столкнуться в будущем. — Илрит отпускает меня. — А теперь иди. Освободи Леди Леллию.

Мы расходимся, и я бегу обратно к Дереву Жизни, поднимаю топор и снова замахиваюсь. В это же время Илрит мчится на шум сирен, доносящийся из туннеля. Фенни бросает ему Рассветную Точку, и он ловит. А я все это время продолжаю размахивать руками.

Сирены ведут между собой песенную войну. Из глубины доносится грохот Крокана. Леллиа кричит. В общем, какофония. Ужасная, громкая и раздирающая.

Не обращая внимания на голоса, я продолжаю раскачиваться, продолжаю отрывать прутья. Мой топор бьет в ритм дереву. Снова и снова. Неустанно. Битва бушует позади меня. Но я продолжаю идти, пока…

Пока не отпадет последняя лоза.

Впервые за много веков дверь открыта, и на мгновение мир замирает, когда топор выскальзывает из моих пальцев. Моря спокойны, и ветер больше не воет. Пение затихает, и все и вся затаивают дыхание, когда я распахиваю дверь в то место, которое стало для Леллии невольной тюрьмой.

Глава 52

Я ослеплена светом. Плита дерева, отслаивающаяся через века, шипит, как последний выдох усталого, раненого зверя. Нити мембраны и слизи цепляются между дверью и корой ствола дерева, пока я продолжаю ее открывать.

Ослепительный свет исчезает, и перед нами предстает маленькая, хрупкая фигурка старого бога. Леллиа почти ребенок, но в ней чувствуется та же атмосфера безвременья, что и в Лорде Крокане. Четыре ее руки обхватывают колени, по три пальца на каждой руке сжимают бока, и она дремлет в позе эмбриона. У нее два глаза, но они большие и круглые, как у стрекозы. Крылья из золотистых перьев оторвались от ее плеч, слившись с коконом, в который она была заключена. Листья покрывают предплечья и кисти рук, как перчатки. От висков отходят древесные рога, соединяющие ее с самим деревом.

Она не шевелится. Она не просыпается и не открывает глаза, когда первый ветерок касается ее щек. Мир пребывает в состоянии жуткого покоя. Даже ее песня смолкла, и сердце заколотилось от страха, что, пытаясь спасти ее, я создала шок, который стал смертельным ударом.

Позади меня раздается рокот сирен.

— Леди Леллиа.

— … Леллиа…

— Наша Леди мертва…

— Мы убили ее.

— Гниль произошла от ее разложения…

Я оглядываюсь через плечо. Все воины упали на колени в середине боя. Хор тоже. Все головы склонились к песку в знак почтения. Одинокая, печальная песня скорби доносится до них. Я чувствую их тревогу и скорбь в своей сердцевине, они оплакивают смерть всего, что знали и любили.

Но они не видят того, что вижу я. Они слишком далеко. Так близко я вижу, как подергиваются утолщения на спине, где когда-то соединялись крылья. Я вижу, как двигаются глаза под веками, как будто она пытается проснуться. Я вздыхаю с облегчением, которое выливается в гул.

Она не умерла и не умрет. Она борется со всем тем упорством, с которым борется жизнь. Жизнь — вещь одновременно и изящная, и дерзкая. Жизнь не сдается. Ее можно ломать снова и снова, и она не сдается. Дрожа и слабея, она продолжает петь. Она держится, ожидая воссоединения с мужем. Ждет покоя.

Я протягиваю руку.

В сердцевине дерева древесина мягкая и слегка податливая. Она подвешена в толстой серебристой мембране, в которую погружаются мои руки. Она твердая и мягкая, как теплый жир. Как будто втягиваешь в себя луч солнечного света.

Тело Леллии — сплошное серебро, но удивительно легкое. Ее вес и размер позволяют легко обхватить ее обеими руками. Наклонившись назад, я освобождаю ее от божественной плазмы и прижимаю к своей груди. Она все еще не шевелится, но я чувствую, как ее сердце бьется о мое. Ее голова тяжело лежит на моем плече, тело напряжено и остывает от морского бриза.

Я поворачиваюсь, и впервые за тысячи лет смертные смотрят на богиню.

Жизнь вырывается из самого мира. Я иду, и последние нити и прядки мембраны отслаиваются от меня и Леллии. Ее маленькая грудь вздрагивает, словно она пытается сделать первый за много веков вдох.

Сирены не останавливают меня, пока я продвигаюсь по остаткам их поля боя. Они смотрят на меня глазами, полными слез, с выражением покорности. В них есть ярость и гнев, но даже те, кто презирает меня, не поднимаются, чтобы попытаться остановить меня. Слишком поздно для их сопротивления. Хорошо это или плохо, но мой подход победил. Мой план сработал.