Дуэт с Герцогом Сиреной

Но он не дает мне возможности возразить.

— Тогда я желаю тебе спокойной ночи.

Илрит начинает уплывать, отталкиваясь веслами. Наши глаза заперты. Он как будто ждет.

То, как он прикоснулся ко мне…

Это было только для помазания.

Было и все остальное.

Случайные прикосновения.

— Илрит, подожди, — говорю я, несмотря на здравый смысл. Не зная, что скажу дальше.

Он останавливается в углу моей кровати.

— Да?

Эти его глаза… Я могла бы потеряться в них навсегда. Я могла бы жить только за счет их напряженности. Возможно…

Слова «использованная женщина», произнесенные голосом Чарльза, эхом отдаются в моем сознании.

Нет. Я больше не позволю Чарльзу диктовать мне свой внутренний голос. За эти годы я дала ему слишком много власти над собой. Настолько, что даже трудно определить, что в моем собственном голосе, а что он посеял во мне.

Мне осталось жить всего несколько недель. Как я хочу их провести? Не труся от страха. Не жалея, что не сделал что-то по-другому.

Я утихомириваю свою внутреннюю борьбу — пусть это будет единственное, что не дает мне спать сегодня ночью. Я преодолеваю расстояние между мной и Илритом и хватаю его лицо обеими руками, целуя его с такой яростью, о которой я и не подозревала.

Глава 30

Илрит не отстраняется. Наоборот. Он хватает меня за бедра и с силой притягивает к себе. Дюжина бесплотных голосов одновременно звучит в моем сознании, когда наши рты встречаются в великолепной гармонии.

Я отстраняюсь, заставляя себя остановиться. Мои губы дрожат, я все еще жажду его. Дрожа от страсти, которую я едва сдерживаю. Прикоснись ко мне, кричит все мое существо. Интересно, слышит ли он это, ведь его ладони впиваются в мякоть моих бедер.

— Скажи мне, что мы не должны этого делать. — Мои пальцы скользят по мышцам его шеи. Наконец-то, наконец-то они прослеживают метки, нанесенные на его кожу. Наконец-то я позволила себе прикоснуться к ним и боюсь, что никогда не захочу остановиться.

— Мы не должны этого делать, — соглашается он, но его слова ничуть не убеждают.

— Скажи мне, что это закончится катастрофой, — требую я, прекрасно понимая, что это правда. С этим фактом я смирилась уже давно.

— Это наверняка закончится катастрофой, — утверждает он со всей уверенностью человека, который думал об этом столько же, сколько и я. И все же его руки крепко обхватывают меня. Подушечки его пальцев впиваются в мою плоть. — Я не надеюсь, что мое сердце переживет встречу с тобой без потерь. Хотя я знаю это уже много лет.

— Много лет? — шепчу я.

— Много лет. С тех пор, как я впервые увидел тебя. Даже если я отказывалась признать это. Ты овладела мной. Необъяснимо и без усилий стала объектом моих желаний.

— Но ты… Я не была… Как? Почему я?

Он отпускает мою руку, чтобы погладить меня по щеке. Он отводит от моего лица выбившуюся прядь волос так нежно, как отгоняют бабочку. Одна рука с нежностью касается меня. Другая все еще обвивает меня, обхватывая так крепко, что мышцы дрожат, словно он насильно удерживает себя от того, чтобы взять меня здесь и сейчас.

Я жажду его с такой яростью, какой никогда раньше не знала. Я хочу, чтобы он двигался медленно, чтобы бережно относился к моему разуму и сердцу. Чтобы он бережно относился ко всем моим нежным ранам. Но в то же время я хочу, чтобы он вырвался на свободу, чтобы он опустошил меня и оставил бездыханной.

— Почему восходит солнце, Виктория? Почему приливы и отливы вздымаются или рыбы плавают группами? Некоторые вещи просто существуют. Это силы природы, и подвергать их сомнению было бы оскорблением божественной красоты этого мира. Я не хочу сомневаться.

— Ты заботишься обо мне, хотя знаешь, что я каким-то образом была связана с другим? — осмеливаюсь спросить я. Хотелось бы этого не делать. Но я хочу. Я должна сказать ему, что была замужем… Он имеет право знать, не так ли? Но, может быть, это неважно. Может быть, достаточно знать, что у меня были серьезные отношения с другим. Может быть, это не будет иметь значения вскоре, когда я забуду все, что связано с Чарльзом…

— Мне не угрожает человек, которого ты пыталась вычеркнуть из своей памяти. — У него почти высокомерная ухмылка. Эта уверенность, легкость, с которой он остается таким неуязвимым, не может быть более привлекательной. — История — это просто история, Виктория, история. Единственное, что она имеет отношение к настоящему, — это то, чему она научила тебя и что ты решила перенести в будущее. Я бы не поменял ту женщину, которой ты сейчас являешься, ни за какие моря.

Я закрываю глаза, прижимаясь щекой к его руке. Его большой палец нежно поглаживает меня, так же легко и нежно, как и знаки, которые он рисует на моей плоти.

— Илрит, скажи, что мы не можем этого сделать.

— Я уже сказал тебе, что мы не должны. — Его пальцы слегка изгибаются на мне, как бы маня еще раз. В одном его вкусе я услышала песню страсти, наслаждения, всех благ мира, которые раньше были для меня запретными. И я захотела еще.

— Скажи мне, что мы не можем.

— Ты знаешь, что мне запрещено даже прикасаться к тебе. — Это не мое воображение, он притягивает меня ближе. Обе его руки тянут меня вниз.

— Тогда мы не можем.

— Я этого не говорил. — Он слегка наклоняется ко мне, его глаза поглощают мои. — Это может быть запрещено, но мы, конечно, все еще можем.

— Я не хочу причинять тебе такую боль… — Я закрываю глаза. Мое сердце тоже будет разбито в клочья, если мы сделаем это. Но у меня есть совсем немного времени, чтобы вытерпеть это. А у него — годы.

И все же, несмотря на все это, я не отстраняюсь. При всех причинах, по которым мы не должны этого делать… я могу придумать одну, единственную причину, которая превосходит все остальные: Я не хочу останавливаться. Я эгоистична, жестока и нуждаюсь в помощи.

— А что, если я дам тебе разрешение? — Его слова громко бьются о мои мысли, как будто они исходят из моего собственного разума. — А что, если я хочу этого?

— Ты хочешь душевной боли?

— Я хочу тебя — все риски и наслаждения, которые с тобой связаны.