Думаешь бьётся?

Прощайте самообладание и здравый смысл. Наступаю ему на ногу, со всей силы. Он делает шаг назад. И тут же ему прилетает пощечина звонкая. Чувствую боль в руке. Пофиг. Пофиг. Пофиг. Ненавижу его. Из — за него чувствую себя низительно.

— Ты на другой женился, Артём! За два месяца дело состряпал. Или быстрее? Управился. На, Алёна, посмотри, как ты мне была дорога.

— Ты меня кинула, — произносит с досадой, но уже спокойнее.

— И правильно сделала! Как тебя вытерпеть можно? Тебя жена дома ждёт, а ты мне тут пытаешься руку в трусы засунуть. По — твоему это нормально? Так себя ведут зрелые, взрослые люди? Да я бы убила тебя на её месте!

Эмоции верх берут по всем фронтам. Опадаю на пол, руками колени обхватываю, лицом в них зарываюсь.

Боже, если бы хоть один человек на свете знал, как я хотела когда-то быть на ее месте. Подыхала от отчаяния и тоски. Самолюбие, уязвлённое и жалость к себе не позволили его просить сразу. Но как я хотела. Мучительно. И сдохнуть хотела. И возможно бы… Если бы тогда с Наташей не сблизились, то я бы счудила как и она. А так вытянули друг дружку.

— Без шансов, Алён?

Я плачу беззвучно, он возвышается надо мной в полуметре. Судя по звуку — щеку свои натирает. Человек, который между столами в одиночку ноги двадцатикилограммовые спокойно переносит туда — сюда, скорее всего и бьет не слабо, но не жалко его.

— Да пошёл ты, — всхлип слышится, как только рот открываю.

Дверь в комнату распахивается настежь, звучно бьется о стену. Я даже испугаться не успеваю. Костя в комнате появляется. Смотрит на меня, затем на Артёма. В вошедшем чувство гневного раздражения вспыхивает. Мгновенно. Оно во всем читается, во взгляде, в позе, в движениях.

Ловлю себя на мысли, что рада! Рада, что с ним всё хорошо. Но то, что он стал свидетелем этой сцены — печалит, на долю секунды, потому что в следующую меня ужас охватывает. Одна картинка меняет другую, и вот уже Костя бьет Артёма по лицу кулаком.

Зажмуриваюсь. Боже! Только школьницам и бабам глупым может быть приятно, когда из-за них такое случается. А мне и в школе не нравилось! Сейчас же я просто в замешательстве.

— Я тебя предупреждал. Говорил, чтобы ты Алёну не трогал, — глухо Костя произносит, хватая за грудки Артёма.

После того, как Артём слышит моё имя у них начинается полноценная драка. Пиздец. Я в диком шоке. Делаю шаг в их сторону, но слышу от Кости строгое:

— Алёна, не вмешивайся. Выйди.

У обоих на рубашках вижу пятнышки крови и меня мутить начинает. Приплыли. Меня? От вида крови? Голова кружится. Глаза прикрываю.

— Пойдем, милая, — слышу откуда-то голос Коли, и тут же мне на плечи его руки ложатся. — На воздух пошли. Им давно уже надо было всё обсудить, — обсудить?! — Давайте, мужики, беспощадно! — подшучивает над коллегами.

Глава 47

Даже на утро состояние странное. Мой внутренний пацифист пережил катарсис. Видя каждый день море боли и страданий, мозг отчуждает любые проявления насилия.

Есть и положительный момент — Костя в целости и сохранности. Во всяком случае, был, когда я последний раз его видела. По каким — то таинственным причинам меня это радует.

Артём никогда спокойным нравом не отличался. Но такой бешеной кипящей ярости я не ожидала, ни от одного, ни от другого. Чувства неоднозначные. Единственное что я для себя поняла, свидетелем таких сцен в будущем я быть не хочу.

В далеком прошлом, когда ещё дедушка с бабушкой были живы, мы часто у них гостили с сестрой. Дедуля делал вино каждый год, при нашей с Аней «поддержке». Обожремся винограда, измажемся с головы до ног соком, и мой нас потом на улице со шланга. Бабушка занималась хозяйством домашним, курочки, уточки, несколько кроликов. Всё это было у них для души.

Как-то раз, в один из приездов, сестра уговорила их съездить на птичий рынок, купить ей рыбку живую. Меня оставили на хозяйстве. Не помню уже, зачем и почему, но у бабушки во дворе часть подросших цыплят сидела в большой картонной коробке, под сеткой. Я тогда, лет семь мне было, их боялась. Жутко. Любых птиц. Даже малышей в руки не брала, а эти подросшие. Птеродактили. Дотронуться до них — равно, что сердце остановить. Они начали драться, ну как драться — толпой одного клевать рьяно. Кто бы только знал, как я плакала, выла, рыдала, на помощь звала. Видимо, на всю улицу. Ко мне никто не пришел, но дедуле позвонили. Он примчался, весь в мыле. Я была очень спокойная, сдержанная, и моё «спасите — помогите» приравнивалось к чему-то страшному. Для них с бабушкой куриная драка не была из ряда вон выходящим событием. Подумаешь… ну, глаз выклевали и что? Не помер же. А я на всю жизнь запомнила — мой страх помешал мне помочь живому, слабому существу. То чувство беспомощности и отчаянья в моей голове отложились ярким воспоминанием, казалось бы.

Очень долго тот случай не давал девочке маленькой, мне, покоя. С тех пор любые фобии в себе я искореняю. И не люблю насилие в любых его проявлениях. И дело не с петушке, это был просто повод задуматься.

Выхожу из подъезда, голова просто гудит. Вдобавок ко всему, за десять лет, каким бы ни было наше общение с Артёмом, мы никогда внимания к себе не привлекали. А тут картина маслом — из-за меня (свободной) подрались два мужика (женатых).

Что там из клумбы придомовой слышится? Шлюха? Да — да, именно так. Рано я в отпуск сходила. Сейчас бы не помешал. Привет, малодушие. На работу идти не хочется, такое у меня редко случается.

Стучу в дверь и напоминаю себе, в доме ребенок. При Пете его папу ругать нельзя. Кто я такая чтоб авторитет отца в глазах ребенка рушить?

Жанна при мелком уже и так озвучивала кто я такая.

Дверь, к моему облегчению, открывает мама Кости. Интересуется надо ли сына будить. Под утро вернулся в странном состоянии, ничего не объяснил и лег спать. В голосе женщины слышится облегчение, радуюсь.

— Петя Вас, Алёна, ждет. Проходите, — жестом приглашает меня вглубь квартиры пройти, рукой в стороны ванной комнаты указывая. Я уже у них ориентируюсь. Чувства неоднозначные. — Я пока нам чай заварю или Вам кофе? Наверняка не успели дома позавтракать.

— Если можно, то лучше кофе с молоком, без сахара, — я и раньше не успевала. А теперь и подавно.

Ожидающий, сидящий на кровати и телепающий из стороны в сторону ножками, сонный Петя — это кайф. Чистота и непосредственность выглядят именно так.

«Алёна, пора уже активизироваться. Скоро рожать будет поздно» — память, некстати, подкидывает высказывания мамы.

Помню, мамуль. Я в процессе.

— У тебя новые наклейки появились, — обращаю внимание на то, что на панно над кроватью в Пети стало больше картинок.

— Да, мы вчера ходили с бабулей. Она мне купила. И принцесс, — сообщает воодушевленно, залазит на кровать и тянется мне показать.

И правда. Среди огромного количества различных динозавров, в нижних уголках приклеены две фигурки принцесс. Хм. Неожиданно.

— Красивые, — тяну медленно. Что тут скажешь ещё?

— Да, тоже беленькие. Как и ты, — иногда малыш забывает, как ко мне обращаться, то и дело переходит на «ты» переходит. — Бабушке кажется, что эта на тебя больше похожа, — в правый угол показывает. — А мне эта, — ручка тянется к левому углу. — Это Принцесса — Лебедь и Золушка. Они добрые.