Думать не будем пока ни о чем

И понеслась.

Узнал, что в сравнении с ее проблемами, у меня — просто блажь. Что я ною. Что я мудак, который не видит, как ей тяжело. Что я не даю ей уверенность в завтрашнем дне, потому что не хочу жениться.

Но окончательный гвоздь в крышку гроба моего терпения вбило другое.

Желчь и зависть, с которой Наташа расписывала, как я «выпячиваю свой достаток», которым не хочу делиться с ней. А должен. Потому что ей тоже нужно. Нужнее чем мне.

И вишенка на торт: «Ты своим новым телефоном у меня нарочно перед носом крутишь, да?!»

Я так охуел, что на пару минут даже забыл про боль в шее.

А когда пришел в себя, сказал, чтобы уебывала с моих глаз вместе со своими тряпками, банками и разбросанными по всему дому расческами с пучками волос.

Меня тупо тошнило каждый раз выкидывать их подальше с глаз.

Она свалила, а уже вечером начала названивать и говорить, как жалеет, что не поняла и не услышала, как любит меня и знает, что я тоже ее люблю.

Хрен знает, почему так и не сказал, что на самом деле никогда ее не любил.

Но честно пытался создать все условия, чтобы она стала женщиной, которая подарит мне уют, покой и станет хранительницей очага. Все же в некоторых вещах я немного старомоден.

Три недели Наташа вывозила из моей квартиры свои вещи: то никак не могла найти время, чтобы купить коробки — в итоге я сам купил и сам привез. Потом не могла найти время, чтобы собрать свои тряпки, пока я не пригрозил на хер выбросить на помойку каждую вещь, которая не будет моей. Время резко нашлось. Потом пару дней собирала вещи, нарочно приезжая поздно вечером в надежде застать меня дома. Не вышло. Потом еще неделю не могла вызвать такси, чтобы вывезти свое барахло.

В итоге мне надоело, я бросил все в машину, снял ячейку для хранения, вывез все туда и отдал Наташе ключ-карту. На встречу она приехала как эскортница: макияж, декольте (чем она до сих пор пыталась меня там удивить, я так и не понял), сапоги до колен. Думала, у меня недотрах и возьмет меня тепленьким.

Я не правильный идеальный мужик.

Я бываю той еще язвительной тварью.

Поэтому ее вытянутое лицо после моего «все, разбежались», стало хоть какой-то моральной компенсацией за кошмар последних месяцев.

С того дня и до свадьбы мы с Наташей больше не виделись, но она регулярно писала и названивала. Сначала просто чтобы напомнить о себе и проверить, не остыл ли я, потому чтобы «громко заявить», что встретила мужика своей мечты, а потом я уже перестал вчитываться. Даже то сообщение с приглашением на свадьбу цепанул взглядом совершенно случайно.

Когда я подъезжаю к дому, на который указывает маркер навигатора, Йен как раз караулит перед воротами. На ней какая-то очень объемная кофта с меховым капюшоном, волосы снова небрежно собраны.

Замечает мою машину.

Останавливается, вынимает руки из карманов — и снова их прячет. И снова достает, чтобы открыть ворота. Идет впереди, показывает, куда можно поставить машину. Во дворе не очень много места, так что приходится постараться, втискивая свое «ведро» между тремя тачками. «Мерин» явно Наташкиного благоверного — еще и номера коллекционные. Что за дешевые понты?

Когда выхожу, Очкарик продолжает топтаться в стороне.

А ведь я правда хотел ее увидеть. Со всеми этими странными реакциями, попытками спрятать куда-то руки, преодолеть стеснение и неловкость. С ней ни хрена не будет просто. Скорее всего, будет сложнее, чем я думаю. Но у меня в жизни хватало простых женщин. Самое время попробовать замороченную.

«И прекращать спать с дурами», — напоминаю данное себе обещание.

Из машины выхожу с твердым намерением поцеловать свою замороченную малышку: языком по этим поджатым губам и потом в рот, между зубами, чтобы почувствовать ее на вкус. Хули там, пора и хочу! Даже если ее строгий батя, бывший военный, потом настучит мне по голове.

Очкарик поднимает руки ко рту и крадется в мою сторону боком, как забавная зверушка.

Жаль, что в одной руке у меня «Мартель», а то бы пожамкал за задницу с огромным удовольствием.

Тьфу, тупое слово.

— Привет, мой уставший мужчина в погонах, — неуверенно, ища в моем взгляде молчаливое согласие разрешить так меня называть.

— Привет, малыш.

Она не дает ничего сделать — порывисто, дрожащими руками, обнимает меня за талию. Прижимается и уже знакомым движением прячет лицо мне в плечо.

Притягиваю ее к себе.

Можно даже ничего не говорить, а постоять так, пока мой Очкарик не перестанет трястись.

Глава двадцать шестая: Антон

— Прости, — немного успокоившись, говорит Йен, — это просто нервы.

— Точно?

Не знаю, что бы я делал, если б узнал, что за тот час, пока добирался, Наташка успела ее обидеть. Наверное, какую-то злую хуйню. Или очень злую хуйню. И по хрену на крутыша Александра и все семейство Сергеевых.

— Точно. — Очкарик поднимает голову, и с третьего раза у нее даже получается улыбнуться. — Типичный невроз творческого человека. Я не очень хорошо справляюсь с внешними раздражителями.

По-моему, так вообще не умеет давать бой, но это нормально: не все в жизни пробивные и упоротые. Кто-то рожается тихоней, кто-то заучкой, а кто-то матерящимся следаком.

— Я соскучилась, — как-то быстро перепрыгивает на другу тему Йен.

Через секунду понимает, что сказала, и снова пытается спрятаться, но на этот раз я успеваю придержать ее лицо за подбородок. От нее все так же пахнет колючими белыми цветами, а стоит наклониться ближе — над удивленно приоткрытыми губами появляется легкий запах сладкого муската.

— Кто-то пьяненькая? — подмигиваю я.

Кивает.

— Если твои родители не разрешат нам спать в одной постели, ночь проведем в моем «ведре». Там целый диван сзади.

Ее нужно на что-то переключить, расслабить, вытащить из паники. Тем более, что даже не приходится ничего нарочно придумывать — я реально хочу потрахаться с ней сегодня. Хотя бы в формате «лайт» — взаимный петтинг, мой язык у нее между ног.

— Ну ни хрена себе… — влезает как будто между нами молодой женский голос.