Дунай. Река империй

С Воеводиной тем не менее связано одно из самых сильных моих дунайских впечатлений. Как-то ранней осенью в хорошей компании я направлялся из Белграда в Нови-Сад, это путешествие от одного большого города к другому недлинное, не будет и сотни километров. На полпути мы отклонились от шоссе и, попетляв по зеленым лужайкам, грунтовой дорогой выбрались к старому руслу Дуная, заброшенному не только людьми, но и природой и оттого, наверное, смиренному. На берегу стоял беленький домишко с черепичной крышей, из трубы вился дымок, в кирпично-железной пеке (это такая печка) у плетеного забора подрумянивался поросенок, а в большом котле над костром булькал сдобренный пряностями рыбный суп. Заведение – только для своих, поскольку чужому ну как сюда попасть, – называлось “Край света”. Здесь не было ни асфальта, ни глупой музыки, ни электричества, ни ресторанного меню; здесь вообще не обнаруживалось никаких следов неправильной цивилизации; здесь была тишина, которую позволено нарушать только птицам, лягушкам и комарам, были лихорадочный закат да высокая простонародная кухня, обязанная своими достоинствами не новым технологиям, а натуральным продуктам и легким рукам повара. Мы сидели рядком за грубым столом в тени деревьев и хлебали обжигающую чорбу из глиняных мисок. Хлеб ломали руками. Сидели молча, потому что не надо было ничего говорить; случаются такие моменты, когда созерцание важнее беседы.

Русло реки покрывала тонкая ткань водорослей, вода остановилась, потому что ей уже некуда было течь, она добралась до края света. А на другой свет через старый Дунай уходили широкие деревянные мостки, в никуда, в полупрозрачное марево ряски и воздуха, потому что солнце слепило глаза и дальнего берега не было видно. Этот, наш мир заканчивался миской похлебки и чугунным казаном, а тот существовал в ином измерении, нематериальном, рождался из непонятного зеленого свечения.

У Иво Андрича, в творчестве которого идея разделения и объединения народов, как пишут литкритики, является чуть ли не основной, есть духоподъемное эссе “Мосты”, короткое, всего-то на две странички и один абзац. “Они принадлежат всем и каждому, одинаково относятся ко всем, – поет автор осанну мостам, – полезные, воздвигнутые всегда осмысленно, там, где в них возникает наибольшая нужда, они более долговечны, чем прочие сооружения, и не служат ничему тайному и злому”. Текст отлично написан, но каждый его вывод легко обратить в противоположность, потому что искусство свободного обращения со словом позволяет литератору вести мысль читателя едва ли не в любом направлении. В этом своем эссе Андрич выражает веру в благородное человеческое начало, мосты для него – “стремление людей связать, примирить, соединить… дабы избежать раздела и разлуки”. Ой ли?! А что, если это вовсе не так? А если задача в том, чтобы “завоевать, подчинить, поработить”? Ведь именно поэтому император Траян строил мост через Дунай на пути в Дакию, а Людовик VII – на пути к Господнему Гробу. А если мосты недолговечны, если их разрушает советская артиллерия или натовская ракета, пусть даже в целях борьбы с мировым злом?

Дальнее движение представляется романтику Андричу единственной достойной стремления целью, поскольку “наша жизнь – переход, мост, края которого уходят в бесконечность… А вся наша надежда на той стороне”. И вот я глядел на ту сторону реки, но не видел другого берега, мне мешали теплые солнечные лучи. Почему же все-таки наша надежда не на этой стороне, не на этом – ближнем, своем – краю света?

11 Дунай. Русские берега

Гром победы, раздавайся!

Веселися, храбрый Росс!

Звучной славой украшайся.

Магомета ты потрёс!

............................

Воды быстрые Дуная

Уж в руках теперь у нас;

Храбрость Россов почитая,

Тавр под нами и Кавказ.

Гавриил Державин. Гром победы, раздавайся! 1791 год

Для простоты давайте будем считать, что Киевская Русь – средневековое государство, возникшее в результате объединения восточнославянских и финно-угорских племен под властью княжеской династии Рюриковичей, – основана в 862 году. Именно тогда, если верить “Повести временных лет” летописца Нестора, послы уставших от междоусобиц чуди, ильменских славян, кривичей и племени весь призвали из-за моря в Ладогу и Новгород варяжского конунга Рюрика (от древнескандинав. Hrorekr – “славой могучий”). Или же варяги попросту завоевали славянские земли. “Славой могучий” явился в районы будущего княжения не один, но вместе с братьями Синеусом и Трувором, а также со всем своим родом, названным в летописях русь. Самое известное (выдуманное художником и скульптором академиком Михайловым) изображение Рюрика – трехметровая бронзовая скульптура на среднем ярусе памятника “Тысячелетие России” в Новгороде: суровый дядька в остроконечном шлеме, запаянный в кольчугу, поверх которой накинута звериная шкура, опирается на щит с надписью “Лета 6370”. Эта дата в переводе с византийского счисления как раз и обозначает “начало земли русской”. Смотрит новорусский князь на юг, как следует из символики монумента, в сторону Киева. И в сторону Дуная.

Сведения о раннем детстве нашего Отечества основаны на мифических и полумифических сказаниях. Быть может, “начало русской истории” стоит сдвинуть на десятилетие вперед или назад (как это сделал автор 29-томной “Истории России с древнейших времен” Сергей Соловьев). За два года до официальной даты “полюбовной сделки” варягов и славян итальянские и византийские хронисты зафиксировали, возможно, первый набег руси на окрестности Царьграда. Известно даже число – 18 июня: “Пришли росы на двухстах кораблях, которые представительством Всеславнейшей Богородицы были повержены христианами, полностью побеждены и уничтожены”. “Представительство Всеславнейшей” – это божественная риза Девы Марии, которую окунули в море напуганные варварами византийцы, после чего Босфор разбушевался и разметал русские корабли. Варвары убрались на север без решительной победы, хотя и с богатой добычей. Ушли тем же путем, которым пришли: не по суше через Балканы, а на ладьях-дубасах по Черному морю и Днепру.

Дунай представлял собой рубеж по дороге на Константинополь, который русь и русские намеревались покорить, да так и не покорили. В 943 году князь Игорь (Ingvarr – “охраняющий имя Бога”), в очередной раз отправившийся вместе с союзниками-половцами воевать Царьград, встретился с византийскими послами “где-то на Дунае” и достиг с ними договора, согласившись за отказ от похода взять “злато и паволоки”. В 957 году вдова Игоря княгиня Ольга (Helga), впоследствии русская святая, совершила благочестивое путешествие в Константинополь, где, по-видимому, и была крещена.

Киевская Русь тянулась к югу. Князь Олег (Нelgi – “святой”), тот самый, чей “щит на вратах Цареграда” [76] , покинув после смерти Рюрика Новгород, утвердился в Киеве; внук Рюрика Святослав покинул и Киев, отправившись еще дальше покрай моря. Дневнерусский порыв не ослабевал десятилетиями, поскольку в основе его лежало стремление взять под надежный контроль водный торговый маршрут от Балтики до Проливов. Этот процесс военного, торгового, духовного тяготения примитивных северных соседей к блестящей Византийской империи французский историк поэтически назвал “медленным скольжением к солнцу”. Солнце, как известно, манит, но обжигает. Морская часть путешествия “из варяг в греки”, по которому ежегодно отправлялись славянско-варяжские караваны, проходила вдоль румелийского берега. Для выхода из устья Днепра в Черное море долбленым судам требовалась дополнительная оснастка; одним из пунктов, приспособленных для установки новых парусов, был остров Фидониси (теперь Змеиный) в 35 километрах от дельты Дуная. Путь “из варяг в греки”, оформившийся в середине IX века и утративший значение после разграбления в 1204 году Константинополя крестоносцами и монголо-татарского нашествия, имел многочисленные ответвления, в том числе западное: по Дунаю в глубь Европы.

76

Победоносный поход князя Олега на Константинополь в 907 году упомянут только в древнерусских летописях, поэтому некоторые историки ставят это событие под сомнение. “Повесть временных лет” сообщает: часть русского войска добиралась до Царьграда на кораблях, конница – берегом моря, форсировав Дунай. Чтобы избежать неминуемого разорения своей столицы, продолжает Нестор, униженные ромеи вынуждены были по прихоти захватчиков пошить для их кораблей паруса из драгоценных тканей.

Первые значительные русские боевые кампании на берегах Дуная провел князь Святослав. В 968 году византийский император Никифор Фока за пятнадцать кентинариев (450 килограммов) золота купил древнерусское союзничество в борьбе с Болгарским царством. 26-летний Святослав тут же вторгся в Болгарию “и взял их городов 80 по Дунаю, и сел княжить в Переяславце, беря дань с греков”. Местонахождение Переяславца (Малого Преслава) науке неизвестно, новая столица Святослава так и осталась мифическим городом. Одни историки отождествляют Переяславец с дунайской крепостью Доростол (теперь Силистра), другие – с тогдашним центром Первого Болгарского царства Велики-Преславом, иные указывают, что город располагался в дельте Дуная. В любом случае в своей задунайской резиденции князь пробыл недолго: получив тревожное известие об осаде Киева печенегами, русская дружина поспешила к Днепру.

Печенеги ушли от Святослава в степь. Для верности князь совершил быстрый поход на хазаров, чтобы, справив тризну по скончавшейся летом 969 года матери, Ольге, вернуться на Дунай. “Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце Дунайском. Там – середина моей земли, там собираются всякие блага: от греков – золото, ткани, вина и плоды, от чехов и угров – серебро и кони, из Руси – меха, воск, и мед, и рабы”, – цитирует князя летописец. Русское войско в тридцать или шестьдесят тысяч ратников, сопровождаемое конницей венгров и печенегов, снова явилось на челнах к Доростолу, но в крепости не задержалось. Киевский князь не согласился с новым византийским императором, армянином Иоанном I Цимисхием, в вопросах выплаты дани, и русская армия опять двинулась на юг. Византийцы пытались убедить Святослава покинуть Болгарию, но князь вознамерился прочно обосноваться на Дунае. Тогда в апреле 971 года флот ромеев блокировал устье реки; гоплиты и катафрактарии пленили в Преславе болгарского царя Бориса II, перебив русский гарнизон крепости. Святослав неважно подготовил и оборону Доростола, однако все-таки смог продержаться в осажденной с воды и суши цитадели больше трех месяцев. Наконец князь смирил гордыню и предложил переговоры. Состоялось свидание с Цимисхием: Святослав обязался не воевать с Византией и уйти с придунайских земель, а император отпускал противников восвояси.

Варварская рать оставила Доростол. Для Святослава дунайская экспедиция оказалась роковой, в Киев он не вернулся: у днепровских порогов русское войско угодило в устроенную печенегами засаду. Из черепа убиенного князя хан Куря повелел изготовить оправленный в золото кубок. Обидчик Святослава Цимисхий просидел на троне еще четыре года, пока его не отравили придворные. Николай Карамзин называл Святослава “Александром Македонским нашей древней истории”, но походы этого храброго и кровожадного князя не превратили Нижний Дунай в реку, разрезавшую русские земли пополам. С той поры и до сегодняшнего дня на протяжении тысячи лет истории Дунай оставался для Руси-России локтем, который не укусишь, как ни старайся.

После крещения князя Владимира, сына Святослава, в отношениях Руси и Византии вражда долго перемежалась с сотрудничеством. С одной стороны, по крайней мере до начала XI века в составе императорской армии сражался корпус варяжско-славянских наемников. С другой стороны, от мечты о взятии Константинополя в Киеве не отказывались. Один историк-византинист сказал о чувствах ромеев к славянским варварам цветисто: “На протяжении больше чем ста лет русские занимали выдающееся место в комнате страхов, сотворенной богатым воображением византийского народа”. Последний древнерусский поход на Босфор организовал Ярослав Мудрый в 1043 году. Византийцы тогда разбили киевский флот в сражении у маяка Истресту. Каждому пленному отрубили правую руку – и выставили отнятые конечности на стенах крепости. Всего через три года после этого Константинополь и Киев заключили очередной договор о союзничестве.