Дураки

Строчку про формы собственности вычеркивали в процессе согласования проекта раз пять — на каждом уровне у чиновников, «призванных» защищать государственныеинтересы, срабатывал инстинкт самосохранения. Но Капуста и это продавил...

Немцы были готовы на все, даже платить. Согласившись иметь дело с государством в лице Коли Слабостарова и получив от него такую плюху, они все же не до конца отказались от своих намерений. Но теперь они хотели получить какие-то гарантии.

Такой гарантией для них могло бы стать юридически оформленное право собственностина этот жалкий гектар земли под предприятие, строительство которого тут же началось бы.

Но как раз этого не мог им позволить премьер-министр независимого государства Михаил Францевич Капуста. Ну не мог он продать немцам хотя бы пядь земли! Даже для Доневера! Даже в порядке исключения! И не мог ему помочь здесь и Верховный Совет со всеми народными депутатами вместе.

— Все они выросли здесь, и каждый так воспитан, — сказал Дудинскасу фермер Карпович, — что при слове «собственность» он сразу начинает плохо слышать, а от выражения «собственность на землю» перестает и соображать. Тут ведь каждый призванный(неважно — назначен он или народно избран)понимает: вся его власть — от земли.А кто же власть отдает? Большевики когда-то пообещали дать землю и заманили народ в коммунизм... Но никогда никому — ни своим, ни чужим — не отдали больше двух квадратных метров. И этихрен отдадут.

И обожаемый Дудинскасом господин Доневер, и горячо любимый им фермер Анатолий Карпович готовы были на многое, но только не на то, чтобы закапывать свои деньги в чужую землю.

куда денешься?

Ушел-то Карпович вовсе не из-за неудачи с картофелем — к таким неудачам он всегда был готов.

— Соратники ваши — слабоваты, особенно те, что в городе. Люди хорошие, но вас они плохо понимают.

С приходом Карповича в душе Дудинскаса засветилась надежда: спихнуть Дубинки на его могучие плечи. Вот он и задумал оставить управляющему не только девяносто процентов прибыли от подсобного хозяйства, но и право собственности на все построенное в Дубинках.

Как ни странно, этот замысел вызвал недовольство у правленцев да и у всего коллектива. Зачем ему коровник в личной собственности, если приносит он одни убытки, а продать его невозможно, потому что не найдешь дурака, который купит?

— То есть мы упирались, а он будет владеть? — Владимир Алексеевич Лопухов, выражая на сей раз общее мнение, обиженно сопел.

Решение о передаче Дубинок еще не было принято, когда Вовуля примчался, чтобы злорадно сообщить Карповичу, что строить теперь он здесь будет все сам, то есть за свои.

— Ты теперь полновластный хозяин, прибыль почти вся твоя. Вот и будешь строить. За прибыль. Карпович добродушно засмеялся:

— Разве в землю вкладывают для того, чтобы получать прибыль? Нет, братец, совсем для другого...

— Ну просвети, просвети меня! Ну расскажи мне, для чего!

— Да чтобы жить...— вполне миролюбиво ответил Карпович. — Работать и жить.

И решил укладывать чемоданы.

Сразу он не ушел, оставался управляющим до февраля, чтобы полностью, как он выразился, завершить сельскохозяйственный цикл. Но работал скучно.

— На вас я горбатитьсяне собираюсь, — уходя, сказал Карпович. — Вы построили эти сараи и забыли о них, а мне теперь упираться всю жизнь?

символ свободы

Уехав, Карпович снова стал фермером в соседнем районе. Построил и запустил заводик по переработке картофеля, ходил по начальству, просил продать ему несколько гектаров земли. Нет, так хотя бы выделить в пожизненное владение,как это стало по новым законам называться [56] . Но земли ему не давали. В конце концов он засеял пустующее поле колхоза «Красное знамя» самовольно, не дождавшись оформления. За такое он и по судумог бы быть наказан. И был наказан. Только без суда. Поздно осенью его поле запахали вместе с неубранной гречихой. Чтобы неповадно.В газете об этом написали под названием «Символ свободного фермерства».

56

То есть как бы в собственность — купить можно, продать нельзя.

непреложное правило

Своим уходом Карпович подтвердил и еще одну догадку Виктора Евгеньевича, отнюдь не добавившую ему оптимизма: если у человека к тридцати пяти годам ничего своего нет, то он и в «соратниках» Дудинскасу не нужен: у такого ничего не выйдет. А если у него уже что-то есть, то никакие Дудинскасы ему не нужны.

куда денешься?

Тем не менее строить Виктор Евгеньевич продолжал. И деньги в деревню вкладывал с безрассудным упорством. И глотку рвал на каждой мелочи. Однажды в обычной семейной ссоре, когда не обходится без перечисления известного ряда «достоинств» друг друга, жена сказала ему, что все кончится тем, что народ от него разбежится и он останется один на один со всеми своими бреднями.

— Ну ладно, — насупился Дудинскас, — пусть так. Но мельницу-то я дострою [57] .

— А куда ты денешься?!

Деваться действительно было некуда. Дудинскас называл это проклятьем начатого дела.

Виктор Евгеньевич собирался поселиться в Дубинках с уходом на пенсию. Не закончить мельницу для него означало испортить себе остаток дней.

Вскоре после Карповича ушел и Вовуля.

Жить в Дубинках он не собирался, отчего они его только раздражали. И эта никому не нужная мельница, этот никому не интересный музей...

57

В ту пору они переделывали механизм ветряка уже в третий раз.

— Вы оставайтесь, а мне хочется и пожить. И не в ваших сраных Дубинках, из-за которых вы всех тут готовы угробить.

старые дураки

Уходя, Вовуля, а он был одним из учредителей «Артефакта», ухитрился получить свою долю,сговорившись с главбухом Людмилой Васильевной, которую он в «Артефакт» когда-то перевел из своего кооператива, начислил всем дивиденды,показав для этого в балансовом отчете баснословную прибыль. Получил Вовуля из этого много, а «Артефакт» потерял впятеро больше, потому что пришлось заплатить налоги.

Когда он ушел, Виктор Евгеньевич попросил Людмилу Васильевну все посчитать и подготовить справку: все долги поставщикам, все налоги, платежи, кредиты, все, что нужно выплатить, включая текущие расходы. Выслушав поручение, Людмила Васильевна исчезла на три дня.

Через три дня исчезла вся бухгалтерия.

Начислив себе отпускные за год вперед, все дружно уволились, благо Вовуля им предусмотрительно выдал на руки трудовые книжки.

На столе у Дудинскаса остался маленький листок, на которой рукой главного бухгалтера было выведено только: 150 000 000.

Сто пятьдесят миллионов долга. Вот, собственно, и все, что они с Вовулей наработали. Этого было вполне достаточно, чтобы уже никогда не выплыть.

Минут пятнадцать он стоял у стола в глубоком раздумье.

Потом засмеялся. Сначала тихо, потом громче, еще громче, спустя минуту он уже хохотал. Так громко, что вошла испуганная Надежда Петровна.

Увидев хохочущего шефа, улыбнулась. Так вот Виктор Евгеньевич смеялся не часто. Если быть точным, во второй раз.

— Старый дурак? — спросила она сочувственно, может быть, впервые позволив себе переступить грань официальности.