Дурдом

Врачи в основном были незнакомые, и где-то краешком сознания пронеслась у Елены тоскливая мысль: "Хоть бы Нина Алексеевна здесь была!" Но Сосниной, увы, в этом кабинете не было…

— Здравствуйте! — деревянным голосом поздоровалась Елена с членами врачебной комиссии.

— Здравствуйте! — тихо ответил ей главный врач, и, всмотревшись в его лицо, Елена с почти мистическим ужасом поняла, что ведь это — тот самый студент-медик Володя, что ходил когда-то к ней на свидание в психушку, и партийный папа которого так запросто и навсегда разрушил их дружбу.

По лицу главного врача она поняла, что и он ее узнал, но ничего в его будущих решениях специалиста и руководителя это, разумеется, не изменит.

Елена совсем было растерялась. Но, представив, что вся эта белохалатная компания только и ждет от нее какой-нибудь выходки, срыва, она, стиснув зубы, мысленно приказала себе; "Держись! Ради всего святого, держись!"

— Итак, вы знаете, зачем вас сюда пригласили? — бархатным, спокойным голосом спросил главврач.

— Да, конечно.

— Ну, что ж, очень хорошо. Как вы себя чувствуете?

— Нормально.

— Ну, "нормально" — понятие растяжимое. Как вы спите? Есть ли колебания настроения? Не возникает ли у вас, как когда-то, навязчивое желание покончить счеты с жизнью?

— Сплю нормально. Колебания настроения? — Ну, бывают, конечно, когда не все гладко получается в работе или моих личных делах. О смерти давно не думаю. Мне некогда об этом думать. Я, видите ли, ломаю голову над тем, как бы мне побольше времени уделять на самоусовершенствование, на повышение своих профессиональных качеств. В то время, как весь наш советский народ дружно работает над великими свершениями, предначертанными нашей великой коммунистической партией, ведомый к новым вершинам идеями нашего вождя и учителя Владимира Ильича Ленина, долг каждого рядового гражданина нашей страны неизмеримо возрастает: все мы должны вносить свою посильную лепту в славное дело строительства коммунизма! Все мы должны принимать посильное участие в развитии гласности, демократизации нашего общества и плюрализма мнений!

В кабинете стояла зловещая, звенящая тишина. Но ни один мускул не дрогнул на лице главврача…

— Ну, что ж, вы просто замечательно понимаете свой долг перед обществом, я рад за вас!.. Ну, а как вы сами считаете, сейчас вы здоровы психически?

— А вы считаете, что я хоть когда-то была психически больна?

— Хм… вопрос несколько бесцеремонный, может быть, но… ведь вы же хотите, чтобы ваша книга вышла в свет?

— Разумеется.

— Тогда к чему эта конфронтация с нами? Мы же искренно хотим вам помочь. Значит, вы считаете, что по нашей части вы здоровы?

— Я здорова по всем частям.

— Хо-ро-шо… тогда ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос, вернее, я хочу задать вам несколько вопросов… Как вы понимаете пословицу "Как потопаешь, так и полопаешь"?

Едва-едва не сорвавшись, но вовремя вспомнив, что права на это у нее просто нет, Елена, старательно улыбаясь, ответила:

— Ну, наверное, это, прежде всего, ко мне относится… Насколько я смогу быть сегодня вежливой и любезной с вами, настолько благоприятными будет ваше заключение на мой счет. И — наоборот.

И опять ничего не дрогнуло в безмятежном лице главного врача.

— Та-ак… Ну, а чем отличается дерево от столба?

— Одно — еще растет. Другой — уже не растет.

— Угу… ну, а "пьяному море по колено" — это как понять?

— Это? — Это, видимо, объявление на пункте проката водных лыж. Намек, что на всех лыж не хватает, так пьяные и без них, мол, обойтись могут.

Тишина в кабинете главного врача. Только труба парового отопления под окном вдруг взвыла низким, полузадушенным басом, и у всех присутствующих невольно искривились лица, как от зубной боли.

— Интересный вы человек, товарищ Ершова! — наконец нарушил нестерпимое молчание главврач. — Ну, ладно… С кем же вы сейчас живете?

— С матерью и сыном.

— Вот как… Сколько же сыну лет?

— Пятнадцать.

— Какие у вас с ним отношения?

— Самые наилучшие. Мы уважаем и любим друг друга.

— Угу. Вы довольны своей личной жизнью, своей работой?

И она, прямо глядя ему в глаза, твердо ответила:

— Вы даже представить себе не можете, как я довольна!

— Ну, а почему вы так агрессивно настроены к нам? Мы ведь не желаем вам зла, мы только хотели бы вам помочь.

— Помочь — вы? Мне? Да неужели же вы сами не чувствуете всей нелепости этой ситуации! Ну, вот поговорили мы с вами. И что, вы пошлете в обком партии справку: "ВТЭК областного психоневрологического диспансера сим удостоверяет, что гр. Ершова может быть автором поэтического сборника" — так, что ли?

Врачи переглянулись.

— Ну, зачем же так утрировать? — пожал плечами главврач. — Свое заключение мы, конечно, дадим, не в форме дело.

— А в чем?

— В сути конечно.

— Ну и как, я, по вашей сути, гожусь в поэты?

— Годитесь! — кивнул главврач. — Вполне. Я бы вас попросил… — тут его голос предательски дрогнул, и на миг прежний Вовка-студент выглянул из холодной белоснежной оболочки, прочитайте, пожалуйста, нам два-три стихотворения.

— Сейчас?

— Да, Пожалуйста…

— Хорошо…

Смотрю с любовью и тоской на все больное, непростое: над Минском, Киевом, Москвой несется вопль: "Плоды застоя!" Как мы ударили в набат! — И как не бить? — ведь разрешили… И обличает брата — брат, а сын — отца с российской ширью. О, обличительства размах, и мутный смысл понятья: "ВОЛЯ"! Разгул и в душах, и в умах… "Идем вперед. Чего же боле!" Россия, Родина и мать, больная, кровная держава, ты учишь старое ломать, и строить новое, пожалуй. Но в шумном грохоте идей, в разгуле облеченья, ломки, не потеряй своих людей, ведь проклянут потом потомки! Как нелегко себя блюсти во вседозволенной горячке! Прости нас, прошлое, прости, прости всех зрячих и незрячих! Дай сил мне, Родина, понять ЧЕГО и ПОЧЕМУ я пленник… Дай силы этот груз поднять, и не свалиться на колени! Врачи, застыв, изумленно слушали ее… О время выбора дороги!.. Весь город митингами сжат. На всех углах, как недотроги, средь нас оракулы визжат. О время выбора!.. До драки, когда, порою, с ног летишь, ты и при свете, и во мраке под грузом выбора кряхтишь. Друг другу мысли поверяем, друг друга яростно корим, своих товарищей теряем, и — говорим, и говорим! Заговорили быль и небыль, смешались в кучу правда, ложь… Оратор руку поднял к небу — так поднимают к горлу — — нож, так голову склоняют, — к плахе, так с колокольни льется звон, так бинт пластают из рубахи, так душу выпускают — вон! О время выбора!.. До брани, до звона стекол и монет… Как будто все мы — на экране, как будто нас на свете — нет! Довольно митингов и бреха, пора за дело, наконец!.. Молчит потерянно эпоха, как заблудившийся малец!

Одна врач — молоденькая, конопатая, совсем еще девушка, по-детски приоткрыв рот, поглядывала то на Елену, то на главврача, то на старших коллег, видимо, не могла сориентироваться, как ей на все это реагировать… И Елена, улыбнувшись этой девочке в белом халате — врачевателю душ! — продолжала:

"…Мы — красные ка-ва-ле-рис-ты, и про нас"… Мы глотки рвем неистово в который раз. О, как мы озабочены судьбой страны — вопим на всех обочинах, грозны, странны. Орем на всех собраниях — их не объять! — с неистовой бранью: "Стрелять!"… "Стрелять!!!"… "Стрелять!" — кто не согласные, согласных — тож. Тревожно и опасно взлетает нож. "Стрелять!" — юнцов и бабушек, детей, отцов — "Стрелять!"… Мне кажется, пора бы уж всем нам понять: пришла пора обуздывать себя от слов, от непотребной музыки нелепых снов, и прятать шашки-жала в пыль чердаков давно пора, пожалуй, от чудаков! "Мы красные кавалеристы, и про нас"… Грустят экономисты, рабочий класс! Пока исходим воплями, орем: "Даешь!" — и хлеб мы свой, и топливо кладем под нож. Весь город — место лобное… И снова глядь,— мы слышим гневно-злобное: "Стрелять!"… "Стрелять!!!"… Очнись, страна огромная, уймись, народ! — Не с криками и громами пойдем вперед, а лишь с напором бешеным рабочих дел, с решеньем, честно взвешенным… Меж черных тел кружит, кружит по митингам беды повтор… Взбесившиеся винтики крушат мотор! И сокрушат, неистовы, Его сейчас… "…Мы — красные ка-ва-ле-рис-ты, и про нас"…

…Когда Елена замолкла, главный врач, как-то странно помотав головой, внезапно охрипшим голосом попросил: "Ершова, выйдите, пожалуйста, из кабинета!"

Елена вышла. Из-за плотно закрытой за ее спиной двери до нее донесся гневный голос давнего Володи: "Господи, коллеги, да что мы тут с вами делаем?!"

Она отошла от двери подальше, несколько раз прошлась бесцельно по коридору, но везде сидели ожидавшие приема больные, и она снова встала у стены.

К счастью, долго ждать не пришлось: буквально минут через десять ее пригласили зайти в кабинет.