Дурная компания

Я с интересом осматривался по сторонам. Пассажиры, летевшие в Москву, резко отличались от людей, которых я видел перед глазами в течение последних лет. Кроме нескольких бизнесменов, большую их часть составляли бывшие советские граждане, к которым я присматривался с особенным интересом.

Мимо меня прошла дама средних лет с крупными бедрами, мускулистыми ногами, в юбке и пиджаке. Весь ее облик вызывал во мне ассоциации одновременно с инспектором РОНО, преподавателем истории КПСС и с начальником отдела кадров какого-нибудь крупного секретного учереждения. Дама была полна чувства собственной значимости и превосходства над окружающими. В руках она несла огромную хрупкую коробку для дамских шляп, всю разукрашенную лентами и кружевами. Я представил себе, как, сидя где-нибудь в министерском кабинете за столом с зеленым сукном, она будет доставать эту шляпку и примерять перед зеркалом, а потом, спрятав ее в шкаф, проводить рабочие совещания. Тем временем дама с опаской обследовала отделения для багажа, выбрав из них самое свободное и осторожно задвинула коробку со шляпой в угол одного из них.

Следовавшие за дамой персонажи словно вышли из той славной поры, когда крупные деятели районного масштаба ездили на огромных черных машинах и проводили заседания, посвященные битве за урожай. Первым шел пожилой мужчина со скуластым, слегка отекшим лицом, закутанный в серое добротное пальто и почему-то в каракулевой шапке. За ним семенил мужик помоложе, в таком же пальто, с пробором и угодливым лицом, по виду человек явно подчиненный первому.

– А все-таки, Николай Иванович, - сказал он, - хорошо, что с голландцами о сотрудничестве договорились. И договорчик подписали о намерениях, надо будет непременно Трофиму Федоровичу показать.

Начальник оставил это замечание без внимания. Он указал на набитый бумагами кожаный пузатый портфель и сухим голосом сказал:

– Петр Семенович, потрудитесь определить портфельчик.

– Сейчас, сейчас, Николай Иванович, - засуетился второй, сейчас быстренько определим. Он открыл дверцу багажного отделения и принялся засовывать туда портфель. Раздался хруст картона и одновременно стон дамы -инспектора РОНО.

– Товарищ, товарищ!
– визгливо закричала она, - Осторожнее, там шляпа!

– Да вы своей шляпой, понимаете, всю секцию заняли, надо и с другими пассажирами считаться!
– неожиданно агрессивно отвечал Петр Семенович, продолжая деловито засовывать портфель. Дама в отчаянии вскочила со своего места и низким грудным голосом закричала на весь салон:

– Граждане, ну скажите же ему!
– Она посмотрела на меня, явно ища поддержки, но импортный плащ и растерянное выражение лица видимо смутили ее.
– Ничего не понимают, басурмане!
– раздраженно буркнула она, и, вскочив, ловко оттолкнула Петра Семеновича, с необычайной легкостью выхватила у рук из него портфель, вытащила из секции слегка помятую коробку со шляпой и положила ее себе на колени, раскрасневшись и раздраженно сопя.

– Вы, гражданочка, поосторожнее.
– заметил Петр Семенович.
– Так вот, Николай Иванович, - продолжал он, - вы уж обязательно по приезде доложите Трофиму Федоровичу о договорчике. И совещаньице надо собрать, а то как бы Александр Гаврилович не подсуетился, он ведь у нас из рук работу выбить может!

Николай Иванович как-то не очень хотел показать подчиненному, что он внимательно слушает его и отвечал в своей довольно сухой и неопределенной манере:

– Да, Петр Семенович, будет вам. Обсудим с товарищами, обмозгуем, Александру Гавриловичу рука коротка до нас дотянуться!
– Неожиданно голос его поднялся и взвизгнул: - Хрена чертова он у меня получит! Я ему яйца откручу, да я до самого Ивана Леонидовича доберусь если что. Они у меня все вот тут ходить будут!
– Рука его сжалась в кулак и наглядно продемонстрировала, где именно и как будет ходить зловредный конкурент, если он позволит себе чего лишнего.

Они уселись, и обрывки их разговора уже более не долетали до меня. Чем-то уже немного забытым и даже родным повеяло на меня. Эти люди были плоть от плоти той огромной страны, в которой я родился, и все их интонации, жесты, обороты речи были мне понятны до глубины души, как будто я жил с ними бок о бок на протяжении многих лет. Я уже мог прикрыть глаза и фантазировать о том, как Петр Семенович приедет в свою квартиру с паркетным полом и гардинами, полная жена в халатике нальет ему рюмку холодной "Столичной" и он, закусывая селедочкой, будет рассказывать ей о диковинных товарах и культурном обращении в заморской стране Голландии.

Тем временем в проходе появились два осоловевших и распространявших крепкое пивное дыхание мужичка в заштатных, грязноватых, физкультурного покроя куртках. Глазки у них были маленькие и круглые, одинаковые рыжие усы свисали с губ. Напоминали они слесарей автопарка, которые вот-вот хотели закусить пивко воблой, но подкативший самолет помешал им это сделать. За мужичками тянулись две совершенно неразличимые бабенки, тащившие за собой огромные сумки и распространяющие аромат каких-то дорогих импортных духов, совершенно не сочетающийся с их обликом.

– Коль, а Коль, куда садиться-то?
– с залихватскими интонациями спросила одна из них.

– Да не суетись ты, все рассядутся!
– Коля ожесточенно продирался сквозь узкий проход.
– Погуляли и будя, пора по домам.
– Коля снял физкультурную куртку, обнажив рубашку грязного розового цвета с закатанными рукавами.
– Щас пивка понесут голландцы, гуляем ребята! Катерина, -протяжно скомандовал он, - занимай позиции, кавалерия!

Бабы сопя начали суетливо запихивать раздутые сумки в багажные секции, явно не предназначенные для этого. Под их напряженное сопение в проходе появились невесть откуда взявшиеся в Амстердаме эскимосы в меховых полушубках, меховых же сапогах, с огромными, грязными, пахнущими кожей и сырой рыбой баулами. Баулы они несли за плечами, причем, проходя мимо, один из них больно задел меня по голове.

– Ой!
– с удивлением от внезапной боли вскрикнул я. Один из эскимосов повернулся и посмотрел на меня. Судя по виду, он был довольно-таки молодым парнем, его карие раскосые глаза смотрели прямо в мои. Меня поразила застывшая космическая пустота и неподвижность этих глаз. Я вспомнил, что когда-то в детстве мама водила меня в зоологический музей и точно такие пустые, бездонные глаза были у огромного темно-коричневого чучела морского льва, лежащего на цементной скале в большом сумрачном зале.

Я понял, что объясняться далее совершенно безнадежно. Казалось, парень тоже это понял, он отвернулся и тут же огрел воняющим рыбой баулом пожилого голландца, сидевшего на пару рядов впереди от меня.

Наконец, все пассажиры расселись по своим местам. Самолет с неожиданной бойкостью разогнался, нырнул в белое марево тумана, и вскоре за иллюминаторами засияло солнце. Запахло свежим кофе, и взбодрившиеся и проснувшиеся стюардессы разнесли обед.

Я уже допивал свой кофе, как вдруг с кресла передо мной раздалась странная, жужжащая космическая мелодия, резанувшая своей первозданной дикостью по нервам и заставившая меня вздрогнуть. Мне неожиданно стало жутко. В этом заунывном напеве, резонировавшем где-то в обшивке самолета, казалось было все: долгая темная полярная ночь, бескрайние белые просторы, холод, ледяными иголочками пронизывающий кожу, синеватые глыбы льда, лай собак, скрип нарт по снегу, радость добычи и запах тюленьей крови, запах дыма, чувство насыщения и тепло, распространявшееся по замерзшему телу после еды.

Я с ужасом и любопытством посмотрел в просвет между передними креслами. Передо мной полуобернувшись сидел один из представителей народов Севера, снявший меховую шапку и раскинувшийся на кресле. Лицо его выражало какое-то лучезарное удовольствие, вызванное сытным горячим обедом. В зубах у него была вставлена пластинка, с помощью которой он и издавал эти странные жужжащие звуки. Эскимос поймал мой взгляд и, не переставая жужжать, уставился мне прямо в глаза тем же бездонным и ничего не выражающим пустым взглядом карих неподвижных глаз. Мелодия поднялась на какие-то высокие тона, снова спустилась вниз и продолжалась в своей космической заунывности.