Дурная кровь

Шюману понадобилось приложить немало усилий, чтобы спокойно продолжить разговор.

– Наши конкуренты не сидят сложа руки, ты же знаешь…

Веннергрен наклонился вперед.

– Послушай меня, – сказал он. – Я был за океаном в прошлом месяце и встречался с шефами Гугла. Их беспокоят не конкуренты, а потребители. Наши поведенческие шаблоны меняются так быстро, что даже они не поспевают за ними. Самый большой поисковик в мире! И они боятся исчезнуть!

Он поднялся и снова окинул взглядом редакцию, воплощение активности и стремления к постоянному изменению.

– Трудно понять, насколько данная медийная отрасль разовьется в ближайшие годы, но одно не вызывает сомнения: «Квельспрессен» надо принимать участие в этом процессе. Мы должны находиться в первых рядах.

Шюман не смог ничего ответить. Двадцать лет назад в ежедневных газетах страны трудилось семь тысяч журналистов. Сейчас их осталось всего две тысячи. Только за прошлый год по всей стране закрылось почти сорок местных редакций, свыше четырехсот журналистов потеряли работу. Этот происходило в Швеции в одном ритме и по тому же самому шаблону, как росли неофашистские движения. Единственной группой, увеличивавшейся в данной сфере, были кураторы и консультанты по пиару.

Веннергрен кивнул в сторону редакции.

– Это не она была руководителем Вальтера, когда он проходил здесь практику прошлым летом?

Шюман поднялся и встал рядом с ним, у него болели оба колена.

– Они отлично сработались, – сказал он.

– Она произвела хорошее впечатление на Вальтера, он часто говорит о ней.

Бенгтзон, очевидно, почувствовала их взгляды, она подняла глаза и посмотрела в ту сторону, где они стояли за стеклом плечом к плечу. Шюман инстинктивно сделал шаг назад и повернулся.

– Как дела у парня? – спросил он и снова сел за стол.

– Хорошо, спасибо, – ответил Веннергрен. – Получил диплом журналиста несколько недель назад.

– Жаль, что в Швеции больше нет журналистской работы, – заметил Шюман.

Председатель правления доверительно улыбнулся:

– Вальтер пойдет дальше по академической линии, собирается исследовать медийные отношения и журналистскую этику.

Шюман кивнул:

– Талантливый парень.

– Я немного сомневался, когда он захотел попасть на практику именно в «Квельспрессен», но, как оказалось, он нашел здесь интересное направление для себя. Он много обсуждал журналистскую этику и требования к таблоидной журналистике со своим руководителем, как там ее зовут? Бернтзон?

– Бенгтзон, – поправил Шюман. – Анника.

– Я читал тезисы Вальтера в один из недавних вечеров, и они показались мне довольно интересными. Он приводит различия между официозными средствами массовой информации вроде утренней прессы и государственных телевизионных новостей, с одной стороны, и таблоидами типа «Квельспрессен», с другой. Первые считаются «приличными» и «серьезными», и это связано как с их выбором тем, так и подходом к его реализации. Они освещают рынок труда и политику, спорт и войны, все традиционно мужские сферы интересов, беря за основу официальную точку зрения.

Услышанное показалось Шюману знакомым, разве он сам когда-то не разглагольствовал подобным образом?

– Все СМИ освещают войну и политику, – сказал он.

Председатель правления с азартом продолжал рассуждать:

– Да, но с разных колоколен. Вечерние газеты обычно фокусируются на личностной стороне дела, чувствах и переживаниях людей, такое отношение традиционно считается женским. И наши рассказы для простых людей с улицы, не для истеблишмента. Именно поэтому таблоиды столь презираемы и производят такое же вызывающее впечатление, как громкоголосая женщина из нижних слоев общества…

Андерс Шюман закрыл глаза.

– Я хотел бы поговорить с Анникой Бенгтзон, – сказал вдруг Альберт Веннергрен. – Ты не мог бы попросить ее зайти сюда на минуту?

У Шюмана похолодело в животе. Подумать только, а вдруг она проговорится? Веннергрен, пожалуй, решит, что он насплетничал, рассказал ей о частичном сворачивании деятельности?

Он резко потянулся через стол и нажал кнопку прямой связи:

– Анника, ты не могла бы заскочить ко мне?

– Зачем?

К чему все эти ее вечные сложности?

Он видел, как она вздохнула и направилась к его стеклянному закутку, неохотно открыла дверь.

– В чем дело? – спросила она.

– Я как раз рассказал Андерсу о докторской диссертации Вальтера, – сказал Альберт Веннергрен. – Он собирается исследовать различные подходы к освещению материала в современной журналистике.

– Интересно, – произнесла Анника равнодушным тоном, стоя в дверях.

– Он часто ссылается на дискуссии, возникавшие между вами, о методах работы журналистов и этике. У тебя своеобразные взгляды на эту проблему. Ты не могла бы развить тот, который касается половой принадлежности средств массовой информации?

Анника с ошарашенным видом окинула взглядом комнату, словно искала скрытую камеру.

– Я не помню, – пробормотала она. – Каких только глупостей порой не наговоришь…

– Ты сказала Вальтеру, что «Квельспрессен» – крикливая баба из работяг, вопящая правду, которую никто не хочет слушать.

Она переступила с ноги на ногу, явно чувствуя себя крайне неловко.

– Войди и закрой дверь, – продолжил Веннергрен. – Ты знаешь, что Андерс Шюман заканчивает работу, я хотел бы услышать твои мысли относительно его преемника.

Анника нахмурила брови.

– Вечерняя газета – это боевой фрегат, – сказала она, – где всегда мировая война. И если поблизости не разыгрывается никакое сражение, он ищет его для себя или нападает и создает свое собственное. И для него нужен капитан, который может управлять судном и понимает пропорции. Просто умения ходить под парусом и лавировать недостаточно.

Председатель правления выглядел крайне удивленным, ее слова глубоко запали ему в душу.

– У тебя есть предложение относительно достойной кандидатуры?

– Берит Хамрин, но она, очевидно, не годится, поскольку слишком порядочная.

– Кто-то с телевидения, может быть? Или из бизнеса?

Ее глаза сузились.

– Кто-то своеобразный, ты имеешь в виду? Вы хотите посадить газету на мель? Тогда возьмите любого самодовольного жлоба. Ко мне еще есть что-нибудь?

– Нет, – поспешил сказать Шюман. – Ты можешь идти.

Анника закрыла за собой дверь и удалилась, не обернувшись.

Альберт Веннергрен задумчиво смотрел ей вслед.