Дурная примета

Поаккуратней, однако… — предостерег помдеж особо ретивых. — Не стоит искать на свои задницы новых приключений.

Не беспокойся. Все будет тип-топ… Мы только малость помнем его, бить не станем…

В России испокон веков не любили насильников, ни в обществе, ни в местах заключения, и Козловский об этом узнал на собственной шкуре. Еще как узнал!

Сбыв помдежу подозреваемого, Григорьев, Журавликова Анастасия и он, Алелин, поднялись на второй этаж, в свой родной кабинет, обставленный по-спартански, самым необходимым. Два однотумбовых стола из ДСП коричневого цвета напротив оконного проема. Со столешницами, прикрытыми квадратиками оргстекла, под которыми цветные календарики и разные несекретные бумажки. Два сейфа по углам. Пяток расхлябанных разномастных стульев у правой со стороны входа стены, да еще два, поновей и покрепче, за столами, для самих хозяев кабинета. Желто-коричневый, под паркет, линолеум на полу, обклеенные блеклыми обоями стены, давно не стиранные гардины, сдвинутые на края оконного проема, да небольшой, исполненный путем выжигания по дереву, портрет Дзержинского над столом Григорьева. Вот и все. Да, еще был старый двухстворчатый платяной шкаф, стоявший рядом с дверью, одна половина которого использовалась по прямому назначению: для одежды, а вторая была забита всяким хламом: старыми журналами, амбарными книгами, пустыми бланками, мятыми милицейскими фуражками без кокард, устаревшими кодексами и иным ненужным мусором. Все никак руки не доходили, чтобы провести генеральную уборку и очистить шкаф от хлама. Хотя ежегодно в обязательном порядке проводилось по два коммунистических субботника: весной, перед Первым маем, и осенью, перед празднованием очередной даты Октябрьской революции.

— По такому случаю и по сто грамм не грех пропустить, — хлопнул в ладоши Григорьев. — Кстати, у меня в сейфе, помнится, полбутылочки прохлаждается, и пара бутербродиков с колбаской от обеда…. Как считаешь, Петрович?

— Я — за! А как наша дама?

— А это обязательно? — зарделась дама.

— Как же! Да за первое боевое крещение сам Бог велел! — постарался развеять сомнения молодого инспектора ПДН Александр Кузьмич. — Верно, Петрович?

— Анастасия, чисто символически! — пришлось поддержать Кузьмича. — Ради соблюдения традиции, а не ради «пьянства окаянного» и дури в голове. Дури у нас и без водки хватает…

— Ну, если символически, — согласилась, смущенно улыбнувшись, Настя.

Григорьев достал из сейфа пол-литровую бутылку «Столичной», в которой оставалось примерно треть прозрачной, как слеза ребенка, жидкости. Из ящиков стола вынул три стакана. Разлил экономно, по глотку.

Выпили.

Григорьев и он — залпом, чисто по старой офицерской традиции. Журавликова — маленькими глоточками, давясь и поперхиваясь так, что выступили слезы.

— Ну, подруга, ты и даешь? — удивился Григорьев. — Будто сроду не выпивала, а водку в первый раз видишь?

— А я и не выпивала… Ну, если только шампанское… и то на Новый год… немножко.

Пока двигались пешком в отдел, боль, испуг и напряжение последних часов прошли, и Анастасия успокоилась, почувствовала себя куда уверенней, чем это было сразу после нападения на нее.

— Извини, шампанского не имеем! — пошутил Кузьмич. — Чем богаты, тем и рады!

— И куда только наша молодежь идет? — поддержал коллегу с шутливым сожалением на лице, откладывая в сторонку полбутерброда.

За первой порцией могла последовать вторая, а закуси, как всегда, было маловато.

— В милиции так нельзя, — принялся наставлять молодую сотрудницу Григорьев. Причем так же горячо и напористо, как совсем недавно наставлял ее по правилам личной безопасности. — Сама жизнь заставляет выпивать. Не пить, а именно: выпивать. Ибо без этого можно с ума сойти, с катушек слететь, крышей тронуться… Так, Анастасия, дело не пойдет… — весело метал лапшу на уши. — Придется нам с Петровичем шефство над тобой брать, чтобы не потерять боевого товарища раньше срока. Верно, Петрович?

— А что? Я не прочь взять шефство над Анастасией. Так как все красивые дамочки — моя слабость. А красивые инспектора ПДН — само собой!

В эту минуту его глаза лукаво и испытующе встретились со взглядом Анастасии. Та покраснела и опустила глазки долу. Еще не научилась, как ее более опытные подруги из ПДН, и водку пить, и в карман за словом не лезть.

Шутка шуткой, но и тонкий намек на некоторые интимные обстоятельства тоже был. Однако игру хоть и поняли, но не приняли.

— Анастасия, хочешь анекдот о пьющих послушать? — продолжил он, меняя тему.

— Да вы, наверное, как всегда, с «клубничкой»? — то ли согласилась, то ли возразила Анастасия.

— Нет. Без всякой клубники, земляники, — заверил он и, не дожидаясь согласия, продолжил: — Так вот, пьющие делятся на три категории: малопьющие, застенчивые и выносливые.

К его словам прислушались.

— Малопьющие — это те, которые пьют, пьют, и им все мало!

— Ха-ха-ха! — оскалился Григорьев, словно впервые услышал этот «бородатый» анекдот.

— Застенчивые, — продолжал он рассказывать анекдот, — это те, кто, набравшись, идет, держась за стену или за стены.

Улыбнулась и Анастасия. И тут же спросила:

— Если хотите, я угадаю, кто такие выносливые?

— Угадывай, — согласился, не задумываясь, он. — С трех нот…

— Выносливые — это те, кого, когда они напьются пьяными, выносят на руках. Верно?

И засмеялась.

— Верно!

— Иногда выносят не только на руках, но и на ногах, — не удержался от своих комментариев Григорьев.

— Ну что, по второй? — беря бутылку, спросил Кузьмич, ни к кому конкретно не обращаясь. — Между первой и второй — промежуток небольшой, чтобы пуля не успела пролететь… — И плеснул в стаканы по глотку. — За что выпьем?

— За Анастасию, нашу боевую подругу и красивую… — замялся слегка он, подбирая определение, — девушку!

— Согласен! — зыркнул на него лукавыми глазами Григорьев и залпом опрокинул в рот содержимое стакана.

Выпил свою долю и он. Анастасия только пригубила краешек стакана, но пить теплую и отдающую спиртом водку не стала. От первой порции к голове подкатывало снизу, от живота, что-то горячее-горячее, и в ней бежали веселые карусели.

Закусив, Григорьев разлил в два стакана оставшуюся водку.

— Закончим приятное, и примемся за необходимое, — вместо тоста сказал Кузьмич, опоражнивая свой стакан.

— А Настя — молодец! Ты видел, как она умело провоцировала Козла обратить на нее внимание?

— Видел. И хотел подойти к ней и по попке нашлепать за ненужную активность и инициативу. Но теперь, как говорится, победителей не судят. Я только не пойму, как он к ней подкрался? Ведь мы держали ситуацию под контролем!

Как известно, выпитое спиртное, даже не в больших количествах, всегда способствовало разговорчивости. Опера не были исключением из этих правил.

— Мне тоже непонятно. А ты что скажешь? — обратился Григорьев к Журавликовой.

— Я… Я даже не поняла, откуда он взялся. Словно из мрака материализовался. Только удар почувствовала. Даже крикнуть не успела — и уже на земле лежу. Хорошо, что мы с вуалеткой придумали. Она и ватные тампоны смягчили удар. А без этого мог и прибить. Наверное…

— Прибить, не прибил бы, а было бы куда хреновей, чем стало, — согласились с доводами инспектора ПДН.

— В Харькове подобное было, — стал рассказывать Григорьев. — Повадился какой-то маньяк женщин в одном парке насиловать. Как вот у нас Эдик Козел. Только там парки, не нашему чета. Чуть ли не лес! Да… А менты — они и в Африке менты! Ничего иного не придумали, как взять на «живца».