Дурная слава

— Ну что ты так нервничаешь? Расскажешь все, что знаешь, ответишь на вопросы. Ты же ни в чем не виновата.

— Ой, Вить, не виновата, конечно, но все равно страшно. Это, наверное, в генах сидит, страх перед мундирами.

— Да здесь никого и нет в мундирах!

— А оперативники? Вон они еще и с оружием!

— Они не в мундирах, а в форме. И вообще, не боись, он тебя небольно застрелит. Надо же, как ты формы боишься! Буду знать! Я теперь дома только так и буду ходить, чтоб боялась. А здесь тебе бояться нечего. Игорь твой — товарищ в больших чинах, он тебя в обиду не даст. Я уж о себе не говорю.

— А о чем вы с ним в комнате разговаривали?

— Когда?

— Тогда… Можно подумать, он у нас каждый вечер на кухне проводит… Когда он к нам приходил?! Меня бросили одну посуду мыть, а сами…

— Это сугубо мужской разговор, тебя не касается. Твое дело…

— Киндер, киттен, кирхен… — закончила за него Наташа.

— Правильно говоришь, женщина: дети, кухня, церковь. Ты у меня девушка понятливая…

— Сейчас как стукну больно! — прошипела Наташа. — Смотри, Катю мою ведут.

По коридору, сопровождаемая двоими дюжими хлопцами в милицейской форме, шла на негнущихся ногах Катерина Игнатьева.

— Катя! — окликнула ее Ковригина.

— Наташка! — Катерина буквально кинулась к ней. — Что это? За что это нас?

— Что — за что? — моментально взяла себя в руки Наташа.

— Ко мне прямо утром, я как раз на работу собиралась, заявились эти двое, — она кивнула за спину, — показали повестку, заставили расписаться, подхватили под белы руки и увезли почти на «воронке».

Катерина старалась говорить в своей обычной небрежной манере, но глаза ее были широко раскрыты от страха.

— Ну й что? Скажи спасибо, что на машине привезли, за казенный счет. А то тряслась бы в трамваях.

— Ага… Я на трамвай зарабатываю. Мне казенный счет не нужен. Как и казенные харчи. И тебя вызвали? Чего им надо?

— Не знаю, — слукавила Наташа. — Да не бойся ты! Они тебя небольно съедят, — повторила она чужую шутку.

— Ага… Под наркозом, — кивнула Катя.

Открылась дверь одного из кабинетов.

— Ковригина Наталия Сергеевна здесь? — осведомился весьма симпатичный, спортивного вида мужчина чуть старше сорока и улыбнулся таращившимся на него перепуганным женщинам.

— Здесь, — почему-то сразу успокоилась Наташа.

— Прошу! — Сделав широкий жест, мужчина отошел в сторону.

— Наташа, я на улице подожду, — ревниво крикнул вслед Туманов.

Наталия даже не обернулась. Катя Игнатьева ухватилась за рукав Туманова:

— Вы Наташин знакомый? Посидите со мной, пожалуйста!

Но в этот момент отворилась дверь соседнего кабинета, высокий, худющий молодой человек с оттопыренными ушами пригласил Игнатьеву войти.

Катя, выпрямив спину, шагнула в чертоги кабинета, словно Мария-Антуанетта на эшафот.

Глава 27 ДОЗНАНИЕ

Из протокола допроса Ковригиной Н. С.

(с применением звукозаписи):

Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ государственный советник юстиции первого класса Турецкий А. Б. с соблюдением требований ст. 157, 158 и 160 УПК РСФСР допросил в качестве свидетеля по уголовному делу № Ковригину Наталию Сергеевну.

Вопрос. Наталия Сергеевна, вы работали в частной клинике «Престиж»?

Ответ. Да.

Вопрос. В какой должности и в какой промежуток времени?

Ответ. В должности врача-лаборанта клинико-диагностической лаборатории в период с первого декабря прошлого года по седьмое января текущего года.

В о п р о с. Вы работали четвертого января этого года?

Ответ. Да, это было мое дежурство.

В о п р о с. В лаборатории был кто-то, кроме вас?

Ответ. Нет, я работала одна. Это были праздничные дни, и мы работали с заведующей лабораторией Барковой по очереди.

В о п р о с. В этот день вы делали какой-нибудь анализ крови пациентки Бобровниковой Зои Михайловны?

Ответ. Да.

Вопрос. Расскажите об этом поподробнее.

Ответ. Когда я заступила на дежурство, а это было в девять утра, несколько пробирок с кровью уже лежали на столике для приема анализов, в том числе и пробирка с кровью Зои Михайловны. Я провела сортировку анализов по срочности выполнения. Зое Михайловне нужно было определить уровень глюкозы. Зная, что Зоя Михайловна страдает диабетом, я исследовала ее кровь в первую очередь. Это измерение проводится быстро, на автоматическом анализаторе, занимает буквально пару минут. Показатель глюкозы был низким: 2,5. Я повторила исследование, получила ту же цифру и тут же позвонила лечащему врачу, сообщила ему результат анализа.

В о п р о с. У вас было принято сообщать результаты по телефону?

Ответ. Нет. То есть сначала следовало внести результат в компьютерную историю болезни. Но я испугалась, что низкий уровень сахара связан с передозировкой инсулина, такие случаи бывают. И позвонила дежурному врачу, чтобы предупредить его.

Вопрос. Как имя, отчество и фамилия врача?

Ответ. Антон Степанович Переходько.

Вопрос. Вы позвонили дежурному врачу, и что он вам ответил?

Ответ. Он ответил, чтобы я не вмешивалась не в свое дело.

Вопрос. Что было дальше?

Ответ. Затем я внесла результат исследования в соответствующий учетный журнал и в компьютер. А компьютерную распечатку сохранила. Через час стало известно, что Зоя Михайловна скончалась.

В о п р о с. Вы знаете, отчего это произошло?

Ответ. Нет, в тот день я ничего узнать не могла. Врачи-лаборанты с больными не пересекаются. Лаборатория находится на втором этаже, стационар — на третьем, четвертом и пятом. Сотрудники лаборатории видят больных только в том случае, если делают анализы непосредственно у постели больного. Так что причины смерти Бобровниковой в тот день, четвертого января, мне были неизвестны.

Вопрос. Вы подчеркнули дату. То есть вы узнали о причине смерти Бобровниковой в какой-то другой день?

О т в е т. В следующее мое дежурство, шестого января, на врачебной конференции меня обвинили в том, что я ввела в компьютер неправильный результат: 21,5, на основе которого врач Переходько ввел больной инсулин, так как это очень высокий показатель уровня глюкозы. В результате инъекции больная скончалась. Действительно, в электронной карте Бобровниковой значилась цифра 21,5. Кроме того, из журнала учета анализов исчез листок за четвертое января, куда я вносила показатель прибора. И, наконец, доктор Переходько отрицал тот факт, что я звонила ему и предупреждала о катастрофически низком уровне глюкозы в крови Бобровниковой. Получалось, что я виновата в смерти Зои Михайловны.

В о п р о с. А вы не могли случайно внести в компьютер не ту цифру? Ну бывает же: много работы, вы одна, вас чем-то отвлекли… Вы только не бойтесь, это случается. В аэропортах диспетчеры ошибаются.

Ответ. Теоретически, конечно, могла. Потому что вы правильно все говорите: в лабораторию ходили все, кому не лень, толпами. Все нависали над лаборантами. Каждому врачу нужно срочно, каждый требует свое. В таком бедламе ошибиться не проблема. Но именно в то утро было очень СПОКОЙНО — все же праздничные дни, обращений мало, свежих больных не было. Я была очень внимательна, мне никто не мешал. Я не ошиблась, это точно! К счастью для себя, я сохранила компьютерную распечатку, где значился первоначальный результат. Я предъявила этот листок генеральному директору.

Вопрос. Стрельцову?

Ответ. Нет, тогда должность генерального директора занимал другой человек.

В о п р о с. Вы показали ему вашу распечатку, и что?

О т в е т. На этом разбор полетов для меня закончился. А генеральный директор провел какое-то совещание. Судя по тому, что со мной по данному вопросу больше бесед не проводилось, думаю, распечатка убедила гендиректора в моей невиновности. Вот эта распечатка. Прошу приобщить ее к делу.

В о п р о с. То есть кто-то исправил ваши показания прямо в компьютере?

Ответ. Получается так.

Вопрос. Как вы думаете, кто это сделал и зачем?

О т в е т. Я не знаю.

В о п р о с. А что за компьютерная программа использовалась в клинике для ведения историй болезни пациентов?

Ответ. Программа «Медиум». Она предусматривает несколько уровней доступа к информации. У меня был первый уровень, то есть минимальный.

Вопрос. Хорошо. Как я понимаю, на следующий день после этих событий вы уволились?

Ответ. Да, на следующий день после конференции.

Вопрос. Почему?

О т в е т. Но ведь невозможно работать, когда тебя так откровенно подставляют. В конце концов, это просто опасно. Последней каплей было то, что под моей подписью в компьютере появились результаты исследований, которые я вообще не проводила. Я в тот день вообще не дежурила, меня не было в клинике. Ну как же можно работать в таких условиях?

Вопрос. Почему к вам так относились? Вы плохо работали?

О т в е т. Я старалась хорошо работать изо всех сил, поверьте! Почти за двадцать лет рабочего стажа у меня в трудовой книжке только благодарности, грамоты и прочие знаки… внимания со стороны руководства. Но в этой клинике… Им не нужен был хороший работник, им нужен был свой человек, а я была чужая.

В о п р о с. Вы были свидетелем какой-либо противозаконной деятельности?

Ответ. Ну… Нет, не была. Хотя что считать противозаконным. Когда здоровому человеку ставят диагноз болезни, лечение которой существенно облегчит его кошелек… Не знаю, как это оценивать с позиций Уголовного кодекса, но с позиций нравственности — это безнравственно. Я очень рада, что ушла оттуда, так как всё равно не смогла бы там работать.

В о п р о с. Вы общались с Юрием Петровичем Бобровниковым?

Ответ. Да, несколько раз буквально по десять минут. Последний — шестого января, после конференции, накануне увольнения. Я очень мучилась тем, что академику предъявят меня, так сказать, как виновницу его горя. И пришла к нему, чтобы объясниться.

Вопрос. Какое он тогда произвел на вас впечатление?

О т в е т. Ну как — какое? Человека, потерявшего жену, с которой прожил полвека… Он был очень удручен, но нашел в себе силы успокоить меня, утешить. Это был человек удивительной мудрости и мужества.

Вопрос. Вам не показалось тогда, что у него возникли проблемы с памятью?

О т в е т. У Юрия Петровича? Что вы! У него была прекрасная память! И никаких изменений я не заметила. Впрочем, может быть, Катя Игнатьева что-нибудь заметила — она дежурила возле него последние дни. А я на следующий день уволилась.

Вопрос. Что ж, Наталия Сергеевна, спасибо. Прочтите, пожалуйста, протокол и распишитесь на каждой странице.

Ответ. Пожалуйста. Где расписываться? Здесь? Ага…

Катя Игнатьева, отделенная от приятельницы толстой стеной добротного кирпичного здания, беседовала с любимцем Турецкого, очень перспективным и немного застенчивым следователем Кириллом Сергеевичем Безуховым.

Именно беседовала, потому что Безухов умел создавать такую атмосферу, что допрашиваемый им человек совершенно не чувствовал себя лицом, дающим показания.

Для начала он угостил Катю чашечкой кофе, разрешил ей курить, завел разговор о прекрасном городе Петербурге, жить в котором, наверное, такое счастье… Екатерина, которую в начале разговора смущало потрескивание ленты диктофона, совершенно раскрепостилась.

— Скажите, Екатерина Семеновна, вы ведь работали в клинике «Престиж»?

— Да, работала.

— Кем?

— Медицинской сестрой.

— И как вам там, нравилось?

— Смотря что… Зарплата, конечно, неплохая. Но и заморочек хватало.

— А именно? — удивленно поднял белесые брови Безухов.

— Ну… Знаете, что такое частная клиника? Каждый подставляет каждого. Главная задача — все свалить на другого.

— А что же сваливать? Разве все так плохо работают?

— Ну… Плохо — не то слово. Работают хорошо, только на себя. В том смысле, что каждый старается побольше денег срубить. Врачи пациентов завлекают всеми средствами, диагнозы ставят такие, что на кладбище пора. Ну и лечение соответственно по стоимости такое, что тоже хоть в гроб ложись… А если что не так: жалобы от больных или летальный исход — виноваты стрелочники. Вот и меня практически заставили уйти после смерти одного больного. Как будто я его лечила!

— Это какого больного? Как фамилия? Имя, отчество?

— Бобровников. Юрий Петрович Бобровников. У него сначала жена в клинике умерла. Так ее смерть пытались на врача-лаборанта повесить, на Наташу Ковригину. Она в соседнем кабинете сидит.

— Не сидит, а дает показания, — с улыбкой поправил Безухов.

— Ну да, — улыбнулась в ответ Катя. — Только я вам прямо скажу: Наталия ни при чем! Подставили ее, да и меня пытались.

— А вас как?

— А так. Бобровниковой с утра худо было. Беспокойная была, агрессивная даже. А мужа при ней в тот момент не оказалось, он куда-то по делам ушел. Ну вот, из лаборатории звонит Наталия, говорит дежурному врачу, что у Зои Михайловны низкий сахар, а он ей в ответ нахамил: мол, не лезь не в свое дело.

— Вы слышали их разговор?

— Ну да, я рядом стояла. И ее голос слышала, она с перепугу почти орала в трубку. А он ей нахамил. И меня отослал: дескать, шла бы ты покурить, не путалась бы под ногами. Мне что? Сказали покурить, я и пошла. А вернулась минут через пятнадцать, она уже при смерти.

— Бобровникова?

— Ну да. И умерла.

— А как умер ее муж?

— Академик? Не знаю… Он после ее смерти очень резко сдал. То есть первые несколько дней еще держался, пока похороны, то да се. А потом его как раз на другое отделение перевели, и он прямо на глазах… Я такого раньше даже не видела…

— Что именно на глазах? Постарайтесь объяснить.

— Ну… На глазах впал в беспамятство полное. Я к нему прихожу завтраком кормить, он по сто раз спросит, как меня зовут. И Тут же опять забудет… И совершенно беспомощный, покорный, как овощ какой-то, прости господи…

— Как кто?

— Ну так в психушках полных идиотов зовут. Тихие, как растения. И ничего не соображают. Вот и он таким же стал. Причем буквально за каких-то три-четыре дня. Я и не думала, что горе может так изменить человека, правда!