Душа армии

Если мы обратимся теперь к интересующей нас непосредственно сфере войны, то нельзя не заметить полной аналогии. Чрезвычайное развитие огнестрельного оружия изгоняет с поля боя «толпы». Развитие авиации, совершающееся на наших глазах, еще более содействует «опустению» полей сражения. Чтобы оценить всю степень происшедшего изменения во внешнем виде боя, нужно только мысленно сопоставить батальные картины, изображавшие сражения Наполеоновской эпохи, с тем, что пришлось видеть в минувшую большую войну. Полотно современного художника-баталиста может вместить в себе лишь изображение одного из небольших очагов боя, на тысячи которых разбивается современное сражение.

Вышеуказанное изменение внешней формы боя соответствует и столь же радикальному изменению во внутреннем строении, т. е. психологии боя. Психический процесс прежнего боя не мог протекать иначе, как следуя законам психики толпы. В современном сражении «толпы» не играют той же роли, как раньше. Если они и образуются в различных очагах боя, то, во-первых, эти «толпы» могут представлять собой лишь небольшие части войск, а во-вторых, эти очаги разрознены между собой во времени и пространстве. Таким образом, не может быть и речи о прежней подавляющей роли толпы. Следовательно, и законы, которым подчиняется психический процесс современного боя, не исчерпываются одними законами «психологической толпы».

Та же техника, которая дала современное огнестрельное оружие, дала и богатые и мощные средства связи. Разделенные между собою пространством войсковые части, разрозненные очаги, на которые разбилось современное сражение, даже распылившиеся по полю сражения бойцы могут быть объединены между собою. Но это объединение не создается, как прежде, «видимостью» друг друга, т. е. непосредственным чувством. Это объединение «умовое»; каждая, даже небольшая группа бойцов должна сознательно выполнять задачу, которая, как бы незначительна или мала она ни была, составляет логическое звено сложного плана действий, созданного умом старших начальников и разработанного их штабами. Несомненно, что и в прежних боях, например в боях Суворова, Наполеона, «умовое» руководство тоже было налицо. Но ввиду главенствующего значения законов психологии толпы оно принимало несравненно более ограниченный характер, нежели теперь. Центр своего личного руководства боем и Суворов, и Наполеон должны были переносить в область чувств тех масс, которые толпились на тогдашних полях битв. Несомненно, что и в нынешнее время такого рода управление будет также иметь место, но это будет требоваться по преимуществу от строевых командиров. «Единство толпы», которое составляет характерную особенность маленьких полей сражений прежних эпох, теперь не существует. Возможны только, как мы говорили выше, лишь небольшие столпления войск в отдельных очагах боя. Поэтому психологические законы толпы могут влиять лишь на каждый из этих очагов боя в отдельности, но течение всего сражения, взятого во всем его целом, должно подчиняться еще каким-то другим, более сложным законам. Действительно, если мы внимательно всмотримся во внутреннюю структуру боя, то мы увидим следующее различие. Сражения прежних эпох резко делятся на два периода: подготовительный и решительный. В первый период войска в массах сводятся и сближаются для удара; этот период измеряется несколькими часами и редко захватывает два дня. Второй период чрезвычайно быстротечен. Он представляет собой резко очерченный моральный кризис для всего боя. Это тот период, в который, по словам Наполеона, происходит «evenement».

В современном сражении резкого психологического деления между подготовительным и решительным периодами сражения нет. Если есть различие между началом и концом сражения, которое длится неделями, то лишь в том, что кризисы в отдельных очагах боя учащаются, так как утомленные многодневной борьбой части войск изнашиваются. Это отсутствие резко обозначенного морального кризиса и имеет ближайшим следствием то, о чем мы говорили выше, а именно, что значение «умового» руководства высшего начальника возросло по сравнению с прежними эпохами. Правильно составленный план, внимательно проведенная подготовка и научное руководство не зависят в такой мере, как раньше, от эмоциональной стихии толпы.

Отсутствие резко проявленного кризиса приводит к важному следствию в области стратегии. В современную эпоху одно сражение не может решать участь целой кампании, как это было во времена Суворова и Наполеона.

Если применить любимое большевиками слово «ударность», то можно сказать, что «ударность» потеряла в стратегии современной большой войны свое прежнее исчерпывающее значение и выросло значение «изнашивания» и «истощения». Это вновь приводит нас, но уже в более широком масштабе, к выводу, что роль расчета и разумности в военных действиях возрастает. Интересное подтверждение этого вывода можно найти в следующем факте. Минувшая Европейская война выдвинула на высшие полководческие посты только людей пожилого возраста. Что это была не случайность, показывает и война 1870-71 гг., которую можно рассматривать как войну, стоящую на пороге современности. Вскоре после этой войны, когда в Германской Армии вводился возрастной ценз для высших военных должностей, один наблюдательный писатель заметил, что если бы такой возрастной ценз существовал в Франко-Прусскую войну, то ни Мольтке, ни наиболее отличившиеся корпусные командиры в этой войне не были бы в рядах немецкой армии. Объяснение этому явлению я вижу в том, что ведение современной большой войны требует на высших командных постах прежде всего мудрости, обширной научной подготовки и глубокого житейского опыта. Молодость же, хотя и обладает сильной стороной, а именно повышенной энергией, но имеет и отрицательные — легковесность решений и склонность к авантюрному.

Причиной увеличившегося значения разума в явлениях современной большой войны является то, что высшие и обобщающие психические процессы протекают ныне, повинуясь законам «психологии общества».

Коренное изменение во внутреннем строении боя и войны должно было отразиться как на самом характере войны, так и на методах оперативного управления и крупных вопросах организации.

Изучение связи этих изменений с новыми психическими условиями войны между высококультурными государствами тоже представляет собою целую серию интереснейших проблем для будущих военно-психологических исследований. Мы наметим здесь только некоторые из них для того, чтобы дать самый общий их абрис.

Минувшая Европейская война обманула всеобщие ожидания. Подавляющее большинство военных писателей тогда с уверенностью предсказывали, что будущая война должна быть крайне быстротечной. Исходя из опыта прежних войн, в особенности же Наполеоновской эпохи, они не сомневались в том, что и в будущей войне стратегия сохранит характер «сокрушения», который так ярко выражен в войнах Наполеона. Но возросшее влияние в социальной жизни передовых народов Европы «психологических законов общества» привело к возрастанию упорства воюющих сторон, к уменьшению импульсивности воспринимания событий, к увеличению сознательности участия масс и т. п., а все это вместе взятое привело к значительному увеличению психологических возможностей более длительного напряжения. В свою очередь это должно было в связи с факторами экономического характера привести к коренному изменению самого характера войны, война могла сделаться значительно более длительной, а «стратегия сокрушения» наполеоновского типа должна была замениться «стратегией истощения» (guerre d'usure).

История развития науки показывает нам, что наиболее упорные заблуждения имели всегда в своей основе неправильно поставленные исходные точки. Так было и в рассматриваемом нами случае. Убеждение в скоротечности предстоящей войны было столь упорно, что даже такой авторитетный голос, как голос Мольтке, который сам вел лишь короткие войны наполеоновского образца, остался не услышанным. А между тем слова, сказанные 90-летним Фельдмаршалом в заседании Рейхстага 14 мая 1890 года, звучат пророчеством:

«Если война, — говорил старый Мольтке, — которая уже свыше 10 лет, как Дамоклов меч, висит над нашей головой, если эта война разразится, то никто не сможет предугадать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие государства, вооруженные, как никогда. Ни одно из них в течение одной или двух кампаний не может быть сокрушено так, чтобы оно признало себя побежденным, чтобы оно вынуждено было заключить мир на суровых условиях, чтобы оно не могло вновь подняться и хотя бы даже через годичный срок вновь возобновить борьбу. Это, может быть, будет семилетняя, а может быть, и тридцатилетняя война». Изменения в психологии войны сказались на методах оперативного руководства. Раз в поведении «общества» рассудочный элемент получает несравненно большее значение, чем в действиях «толпы», то, естественно, должна возрасти роль наук. Таким образом, современная война стала более научной, не только в силу чрезвычайного развития техники, но также и в силу возможности большего управления психической стороной событий. Вместе с этим методы управления крайне осложнились. Методы прежних эпох сохраняют свою силу преимущественно в рамках уменьшившихся возможностей применения «толпы». Над этими методами нужны в современную эпоху еще новые, отвечающие руководству «общественной психологией». Для пояснения этой мысли обратим внимание на то усилившееся значение, которое получило в боевой работе современной армии единство военной доктрины. Военная доктрина представляет собою чисто практическое приложение выводов военной науки к условиям определенной войны. Психологически военная доктрина есть своего рода «общественное мнение». Последнее состоит из ряда идей, которые некоторые из социологов называют «живыми». Этим они хотят обозначить идеи, которые усвоены и «живут» в сознании коллектива людей. «Психологическое общество», как мы говорили выше, управляется при посредстве «общественного мнения» или, иначе говоря, «живыми идеями». Военная доктрина, представляя собою ряд «живых идей», не может быть создана одним только приказом или запрещением инако мыслить; в ее основе может лежать лишь убеждение. Вот почему ведение современной большой войны требует «вождей», способных создавать и руководить «общественным мнением», а не только «вожаков», пригодных лишь для командования «толпой». Из этого небольшого примера видно, насколько осложнилась в современную эпоху работа высшего военного управления.

Наконец, изменения в психической структуре войны заставляют произвести переоценку во всех вопросах организации вооруженных сил. То, что теперь понятие вооруженной силы современного культурного государства совпадает с понятием вооруженного народа, хорошо всем видно. Но проведение этой идеи в жизнь требует иного подхода к ней, чем это думалось до опыта минувшей Европейской войны.

Я кончаю мое предисловие повторением пожелания, чтобы пример генерала П.Н.Краснова оказался заразительным и чтобы он вызвал на обширное и малоизведанное поле военной психологии новых и новых работников.

Париж. 2 октября 1927 г.

П. Краснов ДУША АРМИИ

ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ РОССИЙСКИХ АРМИЙ

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ ВСЕПРЕДАННЕЙШЕ ПОСВЯЩАЕТ АВТОР

Душа армии — военная психология — не изучалась до сего времени в военных училищах и академиях. Курса военной психологии, если не считать «Опыта военной психологии» ген. Герасимова, изданного в 1919 году в Новочеркасске — нет. Были попытки перед войной читать общую психологию в Императорской военной Академии, но попытки эти успеха не имели, и курс был прекращен. О духовном (моральном) элементе в бою в разное время разными лицами было немало написано. Собрать все написанное по этому поводу и изучить в эмиграции оказалось делом невозможным. Пришлось пользоваться пособиями случайными, извлекать примеры из переживаний личных, брать из опыта сорокалетней жизни с войсками, тридцатидвухлетней службы в строю и двух войн — Японской и Великой.