Душа и слава Порт-Артура

Слава богу, выстояли, победили! А японец? Понятно, роет сапы. Обжегся на молоке, дует на воду. Чего же они замышляют?.. Штурм, конечно, будет. И скоро. Но где и когда ударят, вот бы сейчас что узнать. Без этого можно сделать много лишней работы, а можно и недоделать чего…

Роман Исидорович лег, почувствовал приятную прохладу простыней, начал немного успокаиваться. На него навалился сон.

«…На западе нас можно раздавить в два счета. Самый опасный участок. Можно. Но мы еще повоюем и там… Да, дела, дела…» — думал он, засыпая.

Проснулся он на следующий день бодрый и свежий, словно заново родившись. Накрапывал мелкий дождь, солнца не было. Но по шуму, доносившемуся из-за окна, и громким разговорам в столовой Роман Исидорович понял, что уже давно наступило утро.

«Нет, не ценим мы в спокойной жизни ее преимуществ», — подумал он, подходя к висевшему на стене зеркалу. Из глубины венецианского стекла на него глядело лицо с припухшими веками и давно не стриженной бородой. Глаза, однако, поблескивали весело.

Он подмигнул отражению и, выглянув в столовую, крикнул денщику:

— Тихон, голубчик, найди парикмахера. Потом воды подай вымыться.

Через час умытый, подстриженный, в новом сюртуке, генерал Кондратенко отправился в штаб крепости, чтобы начать новую жизнь, которая, впрочем, ничем не отличалась от той, что он вел на протяжении последних месяцев. В штабе, как обычно, накопилась куча дел, но заняться ими было непросто. Все чувствовали себя именинниками. В канцелярии заполнялись бесчисленные списки награжденных, около кабинета Стесселя и Смирнова толпились адъютанты, штабные офицеры, всюду раздавались веселые голоса.

Стессель, увидев вошедшего Кондратенко, расплылся в довольной улыбке и принялся его шутливо распекать:

— Что же вы, дорогой Роман Исидорович, спите и спите? И не стыдно боевому генералу так прохлаждаться? Видите, что творится в городе и крепости. Я сегодня же выезжаю к войскам. Будем служить молебны и награждать героев. Чем Артур не Севастополь?

Кондратенко поморщился, подавляя возникающее раздражение, ответил:

— Прошу меня простить, устал. Радость, конечно, большая. И гордость. Но надо приниматься за совершенствование обороны…

— Знаю, знаю, — перебил его Стессель. — Япошки копают к нам траншеи и все такое. Конечно, надо быть готовым. — Он нахмурился, приняв деловой вид. — Поэтому, голубчик, занимайтесь, я вам верю. У меня, сами понимаете, дел сейчас весьма много. Донесения, вплоть до высочайших, наградные листы. Молебен. Берите, батенька, кого угодно: стрелков, моряков, китайцев, но позиции чтобы были неприступны. Да, именно неприступны. Я так и доложу в высочайшем донесении…

У себя в кабинете Роман Исидорович застал только Науменко. Полковник, по всему было видно, тоже хорошо отдохнул.

— Что, и вы радуетесь? — приветствовал его генерал.

— А что же, радуюсь. Есть ведь чему. Но готов отвечать на все вопросы и всегда к вашим услугам.

Науменко развернул карту и, разложив в левом углу стола справочные записки, продолжил:

— Японцы начали осадные работы. Нам это вовсе не на руку… Что будем делать?..

Генерал с удивлением посмотрел на своего начальника штаба.

— Что делать? Дел много… Нужно совершенствовать оборону. Попутно искать ответы на основные задачи. Нужно выяснить, где и когда начнется наступление. Выяснить же это мы можем только активными действиями. Поэтому готовьте приказ о ведении непрерывной разведки поиском и боем. Я переговорю лично с начальниками отделов.

Приказ был готов через час. За это время Кондратенко успел вызвать инженер-подполковника Рашевского, капитана Зангенидзе, Шварца и в тот же день отправился с ними на форты. Начались срочные инженерные работы. По приказу Кондратенко продолжалось укрепление второй линии обороны между укреплением № 3 и батареей литера Б. Да и по всему фронту закипела работа. В инженерном и артиллерийском отношениях совершенствовались батареи, редуты, форты. На укреплениях, особенно по ночам, сотни людей укрепляли земляные брустверы, сооружали из мешков с землей дополнительные валы, оборудовали траверсы для зашиты от продольного огня, прорубали бойницы, тщательно укрепляя их где можно броневыми листами, восстанавливали козырьки зашиты от шрапнели. Опыт прошедших боев показал, что именно от шрапнели войска несли наибольшие потери. В темные, безлунные ночи на нейтральную полосу пробирались саперы, устанавливали новые ряды колючей проволоки, закапывали фугасы, подновляли волчьи ямы. Активизировались охотничьи команды. Поиски разведчиков велись систематически по всему фронту. Этому очень способствовали темные ночи с дождем и туманом. В конце августа начались разведки боем. Первой произвели вылазку из Куропаткинского люнета. Взвод стрелков в темноте преодолел проволочные заграждения, ворвался в японские траншеи и без единого выстрела ударил в штыки. Японцы так перепугались, что побежали по всей линии. Заколов около сотни врагов, стрелки без потерь вернулись в свои траншеи. Точно такую же вылазку произвели с Водопроводного редута на Седловую гору.

Роман Исидорович все это время не вылезал из седла. За день он успевал побывать и на западном, и на восточном участках, в порту и на артиллерийских складах. Вечерами работал в штабе. Домой возвращался совсем поздно. Но и ночью в маленьком домике начальника сухопутной обороны приветливо светились окна. В эти дни Кондратенко возобновляет товарищеские ужины. На них по-прежнему приходит много молодежи, которая группируется вокруг адъютантов генерала, но смело выступает со своими предложениями, особенно по созданию новых средств борьбы с противником.

В это время в Артуре рождались технические новинки. Здесь, на квартире Кондратенко, они не только находили одобрение, но и получали путевку в жизнь. Все, что хоть как-нибудь могло усилить оборону, внедрялось в войска.

В один из таких вечеров частый гость лейтенант Н. Л. Подгурский принес изготовленную им самим ручную гранату. Дело в том, что в русской армии таких средств ближнего боя пока не было, зато каждый японский пехотинец, наступая, нес с собой по три бомбочки и при первом же удобном случае забрасывал ими русские траншеи. Подгурский предложил оригинальную конструкцию русской ручной гранаты. Она представляла собой гильзу от 37-миллиметрового снаряда, начиненную сухим пироксилином, с бикфордовым шнуром для воспламенения. Роман Исидорович сразу увидел, что наладить изготовление таких бомбочек не составит особого труда. Принялись за дело и уже через два дня в Артуре стали делать самодельные гранаты. Сначала работы велись только в специально оборудованной мастерской на 18-й батарее, а затем и в других местах. К концу обороны в крепости изготавливалось в день до 300 таких гранат, причем разных типов.

Моряки же предложили использовать морские минные аппараты для стрельбы с суши торпедами и доказали эффективность этого средства борьбы с живой силой.

Кондратенко видел, как с каждым днем растет инициатива молодых офицеров. В крепости возникло негласное соперничество за создание лучших средств обороны. Роман Исидорович его поощрял. Не успел он дать добро предложению капитана 26-го полка Шметило об использовании запаса ружей Манлихера, как мичман Власьев представил еще одну отличную идею. Ввиду острого дефицита пулеметов Шметило предложил связывать винтовки по пять в одном станке и использовать их как своеобразную митральезу. Власьев же стал родоначальником разработки нового грозного оружия — миномета. Для стрельбы шестовыми минами он приспособил тело 47-миллиметрового морского орудия, установленного на основании трехдюймовой полковой пушки. Окончательно обосновал и развил идею создания миномета еще один помощник Кондратенко — капитан Л. Н. Гобято.

Сапер Дебигорий-Мокриевич поделился с генералом изобретением метательной осветительной гранаты. Моряки предложили пропускать через колючую проволоку, защищавшую окопы, электрический ток.

В дни, полные забот и дел, с одной из китайских шхун в Артур прорвался офицер штаба Маньчжурской армии. Он доставил пакет от Куропаткина. Командующий спешил поздравить артурцев с первыми победами и посылал выписку из высочайшего повеления. Царь назначил Стесселя своим генерал-адъютантом «с награждением орденом Святого Георгия III степени за бои под Цзиньчжоу». За эти же бои Фок вместо суда получает золотое георгиевское оружие. Немедленно был отдан приказ по гарнизону. Начались торжественные молебны. В среде боевого офицерства вести из главной квартиры вызвали, мягко говоря, недоумение и прямые насмешки.