Душа птицы

Эми, в чёрной футболке с коротким рукавом, в чёрных трусиках, сидела за столом, закинув ногу на ногу. Что-то писала на листе бумаги, лежавшем перед ней. Она хмурилась, покусывала широкие губы и выпучивала большие глаза. Она тяжело дышала, я видел, как тяжело вздымается под футболкой её грудь. Порой она крепко сжимала в кулак свободную левую руку, так крепко, что, казалось, вот-вот хрустнут её пальцы. Всё её лицо будто бы надулось, став каким-то страшным.

«Ведьма! Настоящая ведьма!» — подумал я невольно.

— Бенни? Это ты? Ты почему не спишь? — оторвав взгляд от бумаги, она подняла голову и удивлённо посмотрела на меня.

Я пожал плечами.

— Хочешь кое-что послушать? — спросила она с возбуждением и странным восторгом. И, не дождавшись моего ответа, взяла исписанный лист бумаги и, слегка приблизив его к лицу, стала выразительно читать: «Жизнь — это Слово. Это Слово живёт во мне, оно зачато во мне, глубоко в моей матке, там оно растёт и хочет выразиться через меня. Слово постепенно становится мной, а я — им, оно течёт через меня, в меня, из меня, оно течёт, как река, как вечный неиссякаемый источник, втягивая в себя всё — и живое, и мёртвое. Бог создал меня только для того, чтобы во мне было зачато и через меня выразилось это живое Слово, — сделав небольшую паузу, она перевернула лист другой стороной и продолжила. — Благодаря Слову я становлюсь мерцающей звездой, тяжёлым камнем и лёгкой птицей. Да, я становлюсь соколом, парящим в осеннем небе ястребом! Я ле-е-чу-у!.. — она взмахнула свободной рукой, как крылом, и продолжала плавно размахивать ею в такт чтению. — Юго-западный ветер подхватывает и несёт меня вверх. Я плыву в воздушном потоке, в голубом океане воздуха. Моё сердце обросло плотью, пухом, перьями. Потоки воздуха поднимают меня выше и выше. Сомкнув крупный крючковатый клюв, я смотрю зорким жёлтым глазом в ту сторону, где в сизой дымке слабо проступают голубые хребты Джорджии. Я хочу полететь туда, но восходящим потоком воздуха меня поднимает ещё выше. Я уже так высоко, что исчезает горизонт. От недостатка воздуха сжимаются мешочки моих лёгких. Вот это меня занесло! Я чувствую гнев, смешанный с ужасом свободы. Из моей груди вырывается пронзительный крик: „Кии-иии-aрр!“» — издав крик, похожий на соколиный, Эми умолкла, положив на стол ладонь с растопыренными пальцами. Её грудь волновалась так, будто бы Эми ещё находилась в плотных слоях атмосферы.

— Ты ведьма, талантливая ведьма, — прошептал я, приблизившись к ней, чтобы её обнять.

Она повернулась ко мне и, расхохотавшись, вдруг толкнула меня в грудь. Я решил ей подыграть — притворился, будто потерял равновесие, и упал на пол. Вскочив со стула, Эми подлетела ко мне, вонзила в мою грудь свои острые ногти и, наклонившись ко мне, прошептала:

— Сейчас я выклюю тебе сердце.

* * *

А на выходных мы с ней пошли в известный «Коттон клуб» в Гарлеме, где давали перформанс чернокожие джаз-певцы. Да-да, тот самый клуб, который стал центром событий в знаменитом фильме «Клуб „Коттон“», прославив впоследствии и режиссёра Френсиса Копполу, и актёров, в нём снимавшихся, и сам этот клуб. Я в этом клубе никогда не бывал, более того, даже не знал, что он до сих пор существует.

Мы сидели за столиком и, заказав еду, слушали музыку. Эми выглядела в тот вечер настоящей королевой: на ней было ярко-красное приталенное платье чуть ниже колен и чёрные колготки с серебристыми блёстками. Она сделала высокую причёску в стиле «афро», покрасив волосы в рыжеватый цвет. На груди лежало чёрное гранатовое ожерелье с низкой крупных камней, которое я ей недавно подарил.

Эми была в ударе и безусловно в центре внимания: она подпевала певице, танцевала и участвовала в коротких беседах с собравшейся аудиторией, среди которых были не только обычные поклонники джаза, но и музыкальные продюсеры, дизайнеры и прочая богемная публика.

Глядя на неё, любуясь ею, я понял, что окончательно теряю голову и влюбляюсь в эту женщину ещё сильнее.

Часть третья

Новый Нострадамус

Каждое утро, как и прежде, группа медиков обходила всех пациентов в отделении «скорой», мы выслушивали короткие отчёты медсестёр. Теперь я внимательно вслушивался в «дело» каждого пациента; если раньше меня интересовали исключительно «жёлтые халаты», то теперь я хотел знать про всех остальных.

Вирус уже вышел за пределы Китая, пересёк океан и расходился по Америке. Количество умерших от ковида в США уже исчислялось тысячами. В прессе сообщили, что какой-то адвокат недавно вернулся в Нью-Йорк с конференции в Китае, провёл встречу с коллегами в Манхэттене и, согласно последним данным, заразил сразу более пятидесяти человек! Это тогда звучало шокирующе — один человек на одной встрече заразил сразу полсотни! Утешало вот что: это ведь произошло в Манхэттене! А мы — в Бруклине, может, до нас эта дрянь не доберётся. (Да-да, это ведь колоссальное расстояние — от Манхэттена до Бруклина — полчаса езды на машине или час метро. Нью-йоркский сабвэй, кстати, в день перевозит до миллиона пассажиров.)

Но вот уже стали и у нас в «скорой» появляться первые «ласточки» — пациенты с диагнозом ковид-19. Вначале их размещали в специальных изолированных одноместных палатах. С каждым днём, однако, наплыв людей заметно увеличивался. Что интересно, к нам обращались не только больные, кому было физически плохо. Первое время приходили и перепуганные, растерянные люди. В своём большинстве — одинокие. Они уже знали про ковид, но ещё не понимали, что нужно делать и как от него спасаться. Поэтому ехали в госпиталь. Таким бедолагам мы советовали поскорее уйти, потому что госпиталь становился опасным местом с точки зрения возможности заразиться. Однако не все соглашались. В таких случаях мы обращались к полиции, чтобы незваных гостей вывели из здания. Не все соглашались уходить, требовали оставить их здесь, угрожали подать на госпиталь судебный иск, были даже такие, кто в знак протеста просто ложился на пол посредине коридора — не уйду и всё! В таких случаях полицейские брали их за руки и ноги и по полу волокли к выходу.

Доктор Адам Мерси всё реже сидел в офисе, большую часть времени он проводил внутри отделения. Он шёл по коридорам «скорой» тяжёлой походкой, широко размахивая руками. Несмотря на полноту, в его фигуре чувствовались мощь, энергия, решительность бывшего военного. К нему с различными вопросами подходили медсёстры, студенты резидентуры, социальные работники. Он — на ходу, не останавливаясь, в лучшем случае, сбавляя шаг — отдавал распоряжения: этого отправить в психбольницу, того — в кардиологию, а того — домой. «Выписать его домой, к ху. м, и немедленно».

Глядя на него в такие минуты, я представлял себе Тот Свет, куда мы все попадём после смерти и где нас встретит Господь Бог. Быть может, Господь Бог совсем не такой, каким мы Его себе представляем, — не восседающий величаво на небесном троне? Может, Господь Бог — там, как и доктор Мерси, идёт по небесному коридору тяжёлой походкой и ежесекундно отдаёт ангелам распоряжения насчёт каждого новоприбывшего: «Этого — в рай, этого — в чистилище, а этого — в ад, к ху…м, и немедленно».

А доктор Харрис, как директор отделения, проводил частые совещания с персоналом и постоянно появлялся в каждом уголке вверенной ему части больницы. Ситуация менялась на глазах, нужно было каждую минуту принимать решения, откладывать на завтра было невозможно. Что-то в нём изменилось: босс стал неестественно спокойным, сосредоточенным и необычно вежливым. Теперь он экономил свою душевную энергию, как будто догадывался, что скоро она ему понадобится в небывалых количествах.

— Бен, хочешь знать, как я вижу нашу жизнь в недалёком будущем, связанную с пандемией? — спросил он. — У меня есть на этот счёт очень ясные соображения. Итак: очень скоро уровень заболеваний и смертности резко возрастёт. Начнётся экономический спад, безработица. Как результат — неизбежно подскочит уровень преступности. Наша цивилизация станет на путь деградации, — доктор Харрис распрямил большой палец в кулаке и указал им в направлении пола. — Короче говоря, fucking Армагеддон.

— Доктор, вы звучите, как новый Нострадамус.

— Я слышу твой сарказм, мой друг. Что ж, вернёмся к нашему разговору через несколько недель.

Ревность

Эми попросила меня подъехать к ней домой, чтобы отвезти её кота к ветеринару. «У Ромео понос, ему срочно нужны лекарства». Она в таких трагических тонах описывала страдания своего кота, что моё сердце дрогнуло: я отработал смену без ланча, чтобы уйти с работы пораньше и заняться её котом.

Эми не нравилось, что мои соседи якобы смотрели на неё как на «девушку из чёрного гетто». Тем не менее, в силу сложившихся обстоятельств, связанных с её таблеточно-криминальной авантюрой и последовавшим за этим профессиональным и финансовым фиаско, она вынуждена была поселиться в самом настоящем гетто — районе для людей с так называемым низким доходом, а попросту говоря — среди паразитов, поколениями проживающих на государственных пособиях. Я бывал в том гетто пару раз и до этого, когда чинил глушитель своей машины в автомастерской. Но это было до пандемии, я не имел представления о том, изменилось ли там что-то с тех пор.

Итак, я медленно ехал по улицам гетто, мой «ниссан» подбрасывало на ухабах и колдобинах, многие дороги здесь были разрыты и перекрыты для движения — велись работы по укладке труб к нескольким многоэтажкам. Вероятнее всего, этот грандиозный проект реконструкции был задуман и начат до пандемии, а теперь пришлось вносить коррективы, учитывая новые обстоятельства, когда не хватало рабочих. Разобраться, как попасть по нужному адресу, какая дорога перекрыта для движения, а какая нет, было крайне сложно. То там, то тут бу`хали гигантские молотки гигантских строительных машин, вгоняя в землю сваи и укладывая бетонные блоки. В местах, где велись работы, всё гремело и рычало, в воздухе стояла гарь и копоть.