Душа разведчика под фраком дипломата

Но полковник Марченко занимался не только добыванием информации военно-политического характера и ее обработкой, он поставлял в Главное управление Генерального штаба совершенно секретные материалы, касающиеся, например, австро-венгерской артиллерии.

В ноябре 1906-го полковник Марченко докладывал, что за год работы переправил в Петербург «в подлинных копиях 20 тетрадей с соответствующими чертежами всех тех секретных данных, которыми исчерпывается перевооружение австро=венгерской полевой артиллерии». Представьте себе, русский Генштаб усилиями военного агента обладал всеми артиллерийскими секретами Австро-Венгрии. Думаю, эти три строчки из донесения Марченко дорогого стоят и говорят о его высоком профессионализме.

Разумеется, столь «продуктивный» Митрофан Марченко стал головной болью для имперской контрразведки. Были предприняты все меры, чтобы убрать русского военного агента из Вены. Спецслужбы вышли на тайного агента Марченко — служащего артиллерийского депо Кречмара. Его арестовали, а Марченко предложили уехать в отпуск без возвращения в Вену.

«Взамен Марченко, — писал в своей книге «Разведка и контрразведка» Макс Ронге, — мы получили столь же опасного руководителя русской агентуры в лице полковника Занкевича».

Ко времени прибытия Михаила Ипполитовича в Вену в октябре 1910 года обстановка в Австро-Венгрии представлялась российскому Генштабу как лихорадочная подготовка к войне. Во всяком случае, так охарактеризовал ее предшественник Занкевича полковник Марченко за три месяца до своего отъезда.

Возможно, в этой оценке и было некоторое преувеличение, но оно объяснялось тем, что в предвоенные 1911–1914 годы основное внимание уделялось Германии, Балканским странам и в первую очередь Австро-Венгрии.

Интересно проследить деятельность военных агентов в Болгарии, Черногории, Сербии, Турции и, разумеется, в Австро-Венгрии в короткий, но напряженный отрезок времени — две последних недели сентября 1912 года. Эти педели обусловлены для России, как определяют некоторые историки, «синдромом скорой войны».

Но что, собственно, произошло в эти казалось бы ничем не примечательные педели? Только то, что у военной разведки России была достоверная информация о неизбежном военном конфликте на Балканах, когда малые страны региона готовы были выступать против турок.

Возникает, естественно, главный вопрос — когда начнется война и кто ударит первым.

Первым на него ответил военный агент в Черногории генерал-майор Николай Потапов. он считал, что боевые действия начнутся 1 октября 1912 года, и раскрыл предполагаемый план действий антитурецкой коалиции. Письмо его было направлено в отдел генерал-квартирмейстера 15 сентября.

На следующий день 16-го туда же поступает донесение военного агента в Турции генерал-майора Ивана Хольмсена. У Ивана Алексеевича совершенно противоположное мнение. Он считает, что сосредоточение и наращивание воинских частей на некоторых участках турецко-болгарской границы оказывают «успокаивающее влияние на умы болгарского королевства».

17 сентября генерал-майор Николай Потапов сообщает в Петербург: в течение недели ожидается общая мобилизация четырех балканских государств.

19 сентября военный агент в Болгарии полковник Георгий Романовский доносит в Генштаб: «Болгария ни при каких условиях не остановится, для нее теперь отступления нет…»

В тот же день из Австро-Венгрии от военного агента полковника Михаила Занкевича приходит сообщение, в котором он утверждает о возможности принятия Веной решения занять Санджак в случае вступления в него сербов.

20 сентября военный агент в Сербии полковник Виктор Артамонов подтверждает информацию Занкевича о том, что возможность столкновения сербов и австрийцев в Санджаке не исключается.

Практически каждый день получая такие сообщения, офицеры генерал-квартирмейстерства в Петербурге в растерянности — военные агенты в Черногории, Болгарии, Румынии, Сербии высказывают одну точку зрения, агент в Османской империи — другую. В штаб-квартире военной разведки нарастает напряжение — руководству империи необходимо изложить целостную картину развития событий на Балканах. Но как ее изложить при таком разнообразии мнений.

Следует признать, что зарубежные силы военной разведки— военные агенты — не смогли до конца «вскрыть» намерения противоборствующих сторон. Первой в войну вступила Черногория 9 октября 1912 года, следом за пей — Болгария, Греция, Сербия. Однако в то же время надо признать, что стратегическая информация, предоставляемая в отдел генерал-квартирмейстера, была верной — предупреждения о скором начале войны соответствовали действительности, как, впрочем, и состав противоборствующих сил.

На мой взгляд, добывающие службы (военные агенты) в данной ситуации сработали достаточно продуктивно. Но обрабатывающие органы генерал-квартирмейстера еще не были столь профессиональны, чтобы па основании разнообразной, а порой и весьма противоречивой информации, выработать точный, безошибочный прогноз. За них это пытались сделать сами военные агенты, но, увы, они могли опираться только на данные своей агентуры в конкретной стране. Общую картину из мозаики агентских разведсведений под силу было сложить только офицерам-аналитикам отдела генерал-квартирмейстера. Но они ее не сложили. Почему? Это тема большого отдельного разговора.

А мы вернемся к фигуре военного агента в Австро-Венгрии Михаила Занкевича. Как попятно из приведенных ранее фактов и документов, Михаил Ипполитович активно участвовал в сборе разведсведений военно-стратегического характера. Однако он так же умело добывал информацию непосредственно по вооруженным силам страны пребывания.

Из его материалов, донесений, справок делопроизводители отдела генерал-квартирмейстера составили сборник «Вооруженные силы Австро-Венгрии».

Тот же Макс Ронге в уже названной работе «Разведка и контрразведка» раскрывает секрет провала агентов Занкевича — братьев Чедомила и Александра Яндрич. В эту агентурную группу входили также Артур Итцикуш, Юлиус Петрич, Флориан Линднер. Их выследили контрразведчики и венское полицейское управление.

Ронге признает, что «Занкевич… в качестве трофеев увез с собой в Россию агентурные донесения обоих Яндрич и прочих упоминаемых лиц, а также многое другое».

Право же, Макс Ронге знал, что говорил, в ту пору он был одним из руководителей контрразведки.

А завершить рассказ о Михаиле Ипполитовиче хотелось бы словами российского посла в Вене Николая Гирса: «О заслугах полковника Михаила Занкевича, как военного, я, конечно, судить не берусь: они могут быть справедливо оценены лишь его военным начальством… Я бы не исполнил долга совести, если бы не просил вашего высокопревосходительства при случае засвидетельствовать последнему о высоком мнении, которое я имею и продолжаю иметь о редких умственных и душевных качествах полковника Занкевича и об искреннем моем сожалении по поводу его ухода».

Разумеется, говоря о военной разведке России в годы, предшествующие Первой мировой войне, нельзя не вспомнить, пожалуй, о самой большой удаче — вербовке Альфреда Редля, одного из руководителей австро-венгерской разведки.

О «самом важном шпионе» той поры написало много. Однако его деятельность, провал и самоубийство до сих пор вызывают массу вопросов.

Не знаю, да и вряд ли кто сегодня может сказать, был ли это Редль, или «негласный агент № 25», который передавал данные уже после смерти австро-венгерского полковника, но важно другое — такой ценный источник у русской разведки был. Служил он в Генеральном штабе вооруженных сил империи и снабжал нашу разведку секретной документацией государственной важности.