Душа в тротиловом эквиваленте

– Все, что смогу. Кстати, по твоим словам выходит, что ты не один такой?

– А откуда, скажи на милость, берутся пророки, оракулы, сверхудачливые биржевики, вундеркинды всяческие. Тонкие миры - не палата лордов. Попробовать приобщиться может любой. И пробуют ведь! Но вот что я скажу. Начинают они все широко, да у большинства не хватает характера и элементарной готовности тяжко тянуть лямку за других. Чаще всего дело кончается созданием максимума комфорта для себя, любимого и релаксом до окончания жизни. Некоторые засвечиваются раньше времени и кончают в психушке или попадают в автокатастрофу. И это еще в том случае, когда что-то успевают. Если нет ни известности, ни имени, могут просто задавить в подворотне как источник чрезмерных возмущений.

– А как с теми, кто уходит без боя или ритуала?

– Информационное поле сохраняет их опыт как часть общечеловеческого. Душа при реинкарнации памятью прошедшего не наделяется, хотя это полностью не исключено. Чаще всего людям достаются обрывки, случайные воспоминания. Воспринимается это как сон, грезы, дежавю... Но и обрывков чужого знания иногда бывает достаточно.

– Так, понятно. Остался лишь один вопрос. Изменяя прошлое, ты меняешь будущее, в котором тебя же самого может потом не оказаться. Как быть с причинностью?

– Все немного сложнее, чем принято думать. Мир содержит значительно больше трех измерений и времени. Да и сам принцип причинности - вещь лукавая. В отличие от принципа неопределенности, сформулированного Гейзенбергом в 1927 году. Если кратко, чем точнее определяешь один параметр, то менее точно определение другого. Следствие корпускулярно-волнового дуализма. Соотношение неопределённостей задаёт нижний предел для произведения среднеквадратичных отклонений пары квантовых наблюдаемых. Для элементарной частицы, даже если измерения точные, Неймановские, скорость и положение одновременно знать нельзя. Локализация положения с точностью до области пространства. Где-то так.

– Так ты это что хочешь сказать?! Что нет ни однозначного прошлого, ни определенного будущего.

– Примерно это самое. Прошлое и будущее - вероятностные процессы. Скажу больше - мы страна с самым что ни на есть непредсказуемым прошлым. Если качественно убедить людей, что никогда не бывшее - было, то небывалое станет в людском сознании самой настоящей реальностью. Примерно так же, как совершенно реальный Юра Семецкий для большинства граждан значительно менее реален, чем книжный Мальчиш-Кибальчиш.

– Пожалуй, ты прав. Прошлое непредсказуемо ровно в той мере, в какой это нужно властям. Следовательно, мы, по силе и возможности, вправе менять еще не случившееся будущее.

– Именно так.

– Ладно. С чего начнем?

– С решения насущных проблем. Для начала, вопрос со школой. Там мне точно делать нечего. Пойдем по пути Коли Дмитриева.

– Кто это?

– До крайности интересный человек. Вундеркинд. В 1933 году Колю Дмитриева, тогда ему было 9 лет, вызвали из Тобольска в Москву по запросу Наркомпроса. Цитирую: "Комиссия (под председательством А.С.Бубнова и Н.К.Крупской) была немного удивлена широтой интересов Коли: он хорошо знал древнюю, среднюю и новую историю Виппера, Диккенса и "Одиссею" в переводе Жуковского, "Записки охотника" и "Войну и мир", "Миргород", "Вечера на хуторе", "Женитьбу" и "Мертвые души", - в общем, экзаменаторы не смогли установить, чего он не знал. Профессор Чистяков, один из специалистов, экзаменовавших Колю, заявил: "У ребенка чрезвычайно большой объём знаний. Несомненно, мы имеем дело с исключительной одаренностью. Такие явления встречаются раз в столетие. Этот ребенок - типа Паскаля"."

– И впрямь, вундеркинд.

– Все проще. Дмитриеву, как и мне, досталась чужая память. Для начала, мы его найдем.

– А что, известно, где он живет?

– Комиссия постановила выделить Коле Дмитриеву три комнаты в Доме на Набережной, где жил Ойстрах, а напротив - Чкалов и Папанин, назначила стипендию в 500 рублей (зарплата отца была 250), и он раз в десять дней приходил на занятия к Н.Лузину - основателю московской математической школы, а преподаватели французского и английского приходили к нему домой (немецкий он изучал в школе, а польский выучил самостоятельно).

– Да, с ним носились, как с писанной торбой.

– Именно так. Лузин обращался к нему на "Вы" и разъяснил секреты законов теории относительности и квантовой механики: имеются колебания, но нет того, что колеблется; в уравнениях выбрасываются главные члены, не меняя уравнений ни в чем другом. В Московский университет он поступил, будучи еще пионером, и удивлялся лекциям по физике академика Л.Мандельштама, не ощущавшего потребности какого-то объяснения уравнений Максвелла, сведения их к чему-то более глубокому и общему. По окончании университета - аспирант Колмогорова; они публикуют в Докладах Академии наук статью о ветвящихся процессах, здесь впервые и появился этот термин.

– Ветвящиеся процессы - это о бомбе?

– Горение и взрыв - разновидность ветвящихся процессов. Продолжу. В 1946 году Дмитриев всё бросает, он должен защитить страну от надвигающейся угрозы, в 1948-м создает модель рабочего процесса в бомбе, позволяющую, опираясь на доступный набор экспериментальных данных, разработать алгоритм определения оптимальных параметров изделия и формулировать техническое задание на эксперимент таким образом, чтобы по его результатам можно было бы уточнять как алгоритм, так и свойства рабочего тела. Регулярно читает лекции руководителям КБ-11 (Арзамас-16) по физическим основам ядерных и термоядерных бомб. Харитон слушал внимательно, записывал лекции в большую тетрадку. Зельдович говорил:

– Мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией, - и никогда не печатал ни одной статьи, не показав Дмитриеву (когда Зельдовичу передали данные, полученные КГБ от Фукса, он увидел, что разработанная Фуксом теория возмущений для уравнений переноса - один из элементов модели Дмитриева).

Дмитриев впоследствие вспоминал, когда ему стало стыдно впервые: когда Берия назначил Сахарова академиком, и тот решил защитить докторскую (пресловутая "слойка"), он присутствовал на этой защите и с тех пор категорически стал отказываться от наград, званий, премий, - просто вычёркивал себя из списков. Было одно исключение, в 1972 году, к нему пришла сотрудница и сказала:

– Если вы откажетесь, то этой премии не будет, и я её не получу, а мне было бы очень приятно, - и он согласился.

– Как искать будем? Кто этим займется? Явно же, что к такому человеку просто так не подойдешь.

– Сестра. Она как раз учится на физфаке. Отправим ей письмо, а заодно позвоним по телефону. Никто не пройдет мимо второго такого вундеркинда.

– Так и сделаем, - сказал дед, со скрипом отворяя калитку. Мы вернулись домой.

18 Сентября 1952 года, четверг. Сегодня Финляндия завершила выплату репараций. Полагаю, финны слишком легко отделались.

С вечера написал сестре. Внутри письма еще один нераспечатанный конверт - для передачи Дмитриеву. Будем надеяться, передадут.

О моих вдруг открывшихся талантах папу и маму в известность поставил дед. И с утра ушел на работу, а вот мне пришлось аж три часа разговоры разговаривать. Что это было, словами не опишешь! Изумление, недоверие, осознание - все этапы столкновения с новым были пройдены. Батя в итоге хоть как-то успокоился, а вот мама то смеялась, то ругалась, то демонстративно хваталась за сердце. Я же попеременно ощущал себя то партизаном в гестапо, то умником, декламирующим с табуреточки стихи на детском утреннике. Мы выпили ведро чая, а я еще и съел полбанки варенья. И это сошло мне с рук, хотя обычно мама внимательно следила, чтобы дитя ело правильно и сбалансированно. А тут я за разговором мазал себе на хлеб варенье большими ложками, и на это никто не обращал внимания. Вот как оно было!