Душа

Как ни странно, но в роддоме Альбины не оказалось, и это меня удивило, но не расстроило. Я знала второе место её обитания. Альбина сидела у Саввиного столба, как обычно, прислонившись к дереву спиной, подтянув колени к груди и глядя куда-то на небо.

Я позвала её, но она промолчала, как будто и не услышала меня вовсе и затянула какую-то странную песню. Её взгляд не понравился мне. Снова блуждающий, снова отрешённый. Старый, в одну точку, как в приюте.

— Альбина, — я потрясла её за плечи и повысила голос: — Альбина, ты здесь?

Она запела громче и отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. Хотелось ли мне уйти? Хотелось. Но в состоянии тихого помешательства бросить её я не могла, поэтому и решила применить последнее, самое действенное оружие:

— Альбина, где Савва? Где твой ребёнок?

Слово «ребёнок» подействовало тотчас. Она встрепенулась и с трудом сфокусировала на мне взгляд.

— Ты кто такая? — Её голос был хриплым, как у больного или только что проснувшегося мужчины. — Что тебе нужно?

— Я Наташа! Помнишь, я привела к тебе Савву?

— Савву? — В медленно вращающихся глазах промелькнуло узнавание. — Тебя сбила машина. И ты искала Антона. Антона, что теперь живёт в Ч***

— Молодец, — я улыбнулась и погладила её по руке. — Антон приехал и поговорил с папой. Спасибо тебе. Это ведь ты оставила послание на зеркале?

— Наверное, — она задумалась. — Я иногда пишу женщинам со слабыми детками. Пишу, что они поправятся. Души не улетели — значит поправятся. Это единственное, чему я смогла научиться, если не считать прохождение без дверей…

— Это неплохо. Я вот не умею писать…

Альбина встрепенулась и, подняв руку к небу, попыталась большим пальцем закрыть Полярную звезду:

— Такая большая, а так легко прячется, — произнесла она, подбирая под себя ноги.

— Всё дело в расстоянии.

— Что?

— Неважно. — Я села на землю рядом. — Сегодня мой день рождения. Мне двадцать, представляешь?

Склонив голову набок, Альбина внимательно оглядела моё лицо.

— Двадцать? Ты рано вышла замуж. Беременная была?

— Нет. — Я засмеялась. Когда-то этот вопрос дико раздражал меня. Хотя, дело понятное. Сейчас никто не женится в девятнадцать, ранние браки разваливаются быстро, да и вообще… Но мы просто решили, что так будет правильней. Многие из наших знакомых снимали квартиры и делили одну постель на двоих в гораздо раннем возрасте, а мы всего лишь нашли в себе смелость дойти до ЗАГСа. — Понимаешь, если бы мы начали жить вместе так, папа бы не понял. Он человек старой закалки. Правда, свекровь долго была в шоке.

Альбина хихикнула.

— А потом, на момент аварии?

— Мы учились, — скорчила рожицу я, — планировали, но позже, после диплома.

— Понятно, — Альбина снова посмотрела на небо и раскинула обе руки в стороны, изображая парящую в облаках птицу. — Ты умная и парня себе хорошего нашла. А я рассказала всё Савве.

— А он?

— Ушёл.

— Давно?

— Давно…

Этот ответ лично мне не сказал ничего. «Давно» могло означать как два часа, так и целый месяц.

— Искать не пробовала?

— Пробовала, но он хорошо умеет прятаться. — Альбина подняла плечи и резко их опустила. — Ты знала, что он видел свет?

— Знала, — призналась я и отвернулась, чтобы не видеть её осуждающего взгляда.

— А ведь я его тоже видела.

Тоже видела… Совсем недавно уснувшая боль опять подняла свою мерзкую голову. Видимо, её растолкала зависть, которая вгрызалась в меня похлеще голодной собаки. До признания Альбины я и не подозревала, насколько хочу увидеть этот проклятый свет. Хотя бы увидеть. А потом уже думать, что делать с ним дальше…

Я вздохнула. Альбина пихнула меня локтем в бок и произнесла тихо-тихо, в самое ухо, словно выдавала страшную-престрашную тайну:

— И больше всего я боюсь, что он ушёл в свет без меня…

***

В одиннадцать вечера Альбина растаяла в воздухе. Наверное, послушалась моего совета и снова отправилась на поиски Саввы. Я поплелась в сторону дома. Новогодние украшения ещё не были сняты, и я вовсю любовалась сине-красными гирляндами на деревьях, пока вдруг не увидела на крыше нашей хрущёвки человека. Мужчину. Молодого парня. В расстёгнутой куртке и без шапки.

Я не поняла, как оказалась с ним рядом. Не помнила, как поднималась по ступенькам. Наверное, и не поднималась вовсе. Скорее всего, взлетела или оказалась там силой мысли. Я знала имя этого человека ещё на земле. В тот момент, когда заметила его ботинки, стоящие на самом крае.

На крышу забрался Ромка. Мой Ромка. Ромка, который решил сброситься вниз. И я ничего не могла с этим сделать. Наверное, он думал о самоубийстве с самого начала. С того момента, когда увозил моё тело на «скорой», но отчего-то держался. Сначала, чтобы отомстить, потом ради папы. А потом… А потом он уже не видел в жизни дальнейшего смысла… Поэтому и забрал документы из университета, поэтому так и не дал согласие ни на одну из работ, на которые его приглашали.

Должно быть, он спланировал это ещё утром, там, у могилы, когда гладил мой памятник и пристраивал розы. Как последнюю дань. В последний день. Я вскрикнула. Ветер всколыхнул полы Ромкиной куртки. Его левая нога продвинулась вперёд ещё на сантиметр.

Папины слова, сказанные два дня назад, застучали в ушах, как пишущая машинка: «Он в тебя не верит и никогда не поверит».

— Но не верит не значит, не любит, — зашептал внутренний голос. — Не останавливай. Один шаг, и вы снова будете вместе. Вот ты и дождалась. Всё, как хотела.

Я замерла и прикрыла рот ладонью. Внутренний голос шептал сладко. Мне хотелось, чтобы он продолжал свою песню жизни и смерти. Хотелось, чтобы Ромка снова слышал меня. Хотелось говорить с ним и… обнимать. Но… видеть живым хотелось больше.

— Нет, — сжав зубы, промычала я, — так не пойдёт. Когда любят, желают жизни. Если уж у меня не вышло, пусть он отживёт за обоих.

И я коснулась Ромкиного плеча. Знала, что не удержу, но… всё равно попыталась. И когда он раскинул руки и поднял правую ногу в воздух, я взмолилась, взмолилась так сильно, как никогда не делала прежде: