Душа

– В таком случае отдайте мне Кристо, а? Вот видите!

– Ну, Кристо! – Лицо Денизы посветлело. – Удивительное создание, но не подумайте, что это легкий ребенок… Он может обходиться без посторонней помощи, точен, как швейцарские часы… Не знаю, кем он себя сейчас воображает, но еще недавно был космонавтом. Я просто счастлива, что он так охотно й вам идет. А главное, не стесняйтесь! Спрашивайте с него, пусть не сидит без дела, он все умеет – и по хозяйству, и на кухне, в чем надо подсобит… Вы и представить себе не можете, до чего он полезен в доме! Он все умеет, это настоящий гений домоводства… Сейчас я позвоню дяде Фердинану, скажу, чтобы он отправил к вам Кристо. Не думаю, чтобы дядя был в восторге от того, что ему навязали ребят… но ничего не поделаешь, пускай хоть на что-то сгодится. Зачем остался холостяком?! Были бы у него свои хлопоты, своя семья и не докучали бы ему чужие дети.

Совсем как Кристо, те же неожиданные повороты мысли. Мать ужасно на него походила, только чаще, чем он, смеялась.

IX. Пещера андроидов

Через час явился сам Кристо, таща чемоданчик, а через руку у него был перекинут толстый свитер цвета бордо. Госпожа Луазель-мать – она же бабуся, – очевидно, купила оптом не меньше тонны такой шерсти и навязала для всех своих внучат различные изделия бордового цвета – свитера, носки, шарфы, перчатки, теплые шапочки… Из кармана Кристо вытащил зубную щетку, кусочек мыла, а из картонного чемоданчика – пижаму, две пары маленьких трусиков, две коротенькие рубашки, две пары носков и томик Жюля Верна.

– Я взял одного Жюля Верна… Подумал, что теперь ты расскажешь мне про «Игрока» все с начала до конца, ведь из-за каникул ты за него еще не бралась. Спать я буду в подвале? Это мама мне сказала, она не велит бояться автоматов, особенно ночью, я должен быть храбрым, потому что у Малыша свинка. Не понимаю, причем тут свинка.

– Ну, ясно же… Твоя мама имела в виду, что, раз Малыш заболел свинкой, это неприятно для всех – и для самого Малыша, и для мамы, и для всей вашей семьи… Мама боялась, что ты будешь мне мешать, но раз у Малыша свинка и другого выхода нет, ей пришлось отослать тебя к нам. Заметь, что мне твое присутствие не помешает, и я очень рада, что ты у нас поживешь… Но твоя мама считает, что ты должен быть храбрым мальчиком и не причинять нам хлопот, раз у Малыша свинка, и ей, хочешь не хочешь, пришлось поместить тебя у нас…

Кристо внимательно слушал Натали, но, когда она кончила, пожал худенькими плечами.

– И вовсе это не потому, что у Малыша свинка. Глупости какие.

Натали прервала спор, поднявшись с места. Никогда еще Кристо не видел, как она встает, передвигается… Если бы кони Марлп понеслись вдруг галопом, если бы одноножка Вандомская колонна начала вдруг прыгать вдоль улицы Кастильон, Кристо, пожалуй, не так удивился бы. В движениях Натали было что-то гармоничное, будто скользил по водам корабль, покидающий док; высокая, широкая в своем платье, как у королевы Помарэ, она, покачиваясь, легко шла по узкому коридору, ведущему в магазин.

Под самым потолком горела лампа с противовесом, ярко освещавшая только верстак Луиджи, в углах подвала залегли резкие тени. Мишетта сняла с продавленного дивана валявшиеся на нем вещи. И тут оказалось, что на сундуке стоит крошечная японочка с раскрытым веером в руке, а другой рукой она подносит к розовому своему личику маску… Раньше Кристо ее никогда не видел. Устраивая для Кристо ложе, Мишетта бесцеремонно отодвинула в сторону клоуна и фокусника с его летающей дамой… «Игрок в шахматы» находился на своем обычном месте; он сидел спиной к стене, положив левую руку на подушечку, лежавшую возле намалеванной на ящике шахматной доски, и, мягко округлив в локте правую руку, смотрел прямо перед собой единственным глазом, так как другой его глаз провалился внутрь черепа. Краска на его щеках и на ящике потрескалась, облупилась, побурела от грязи, ткань тюрбана и накинутого на плечи бурнуса посеклась, насквозь пропиталась пылью… Старый, ветхий турок.

– Скажи, Натали, а когда он играл с императрицей, он не был такой облезлый?

– Надо думать… Все стареют, и турки тоже.

– Императрица ведь была красивая, она не стала бы играть с таким уродом, да?

Мишетта окликнула Кристо, чтобы он помог ей расстелить на диване простыни.

– Зайди с другой стороны, тащи хорошенько… Какие только глупости лезут ему в голову… Твоя императрица ходила в шляпке, как старуха английская королева, носила на шее жемчуга, а шея у нее была морщинистая, будто у цыпленка, а корону небось стащила с кого-нибудь, и даже вместе с волосами… Отпусти немного конец, а то простыня криво лежит, сползет ночью…

Кристо не стал спорить с Мишеттой. На картинках Екатерина II была вроде Натали, она тоже была, толстая – откуда же у нее тогда цыплячья шея? – и не могла она носить на голове шляпку и корону одновременно, и потом императрицы сами ни с кем не дерутся и не вырывают волос. Ладно, он промолчит, не будет спорить, сейчас ему не до того. Сейчас главное то, что Малыш болен свинкой, а сам он переехал к Натали… Все это до того выводило Кристо из равновесия, что сквозь еще не совсем сошедший летний загар на щеках проступили два розовых пятна. Юркий и быстрый, словно ящерица, он скользил среди разрозненной мебели и самых удивительных вещей. Кроме японочки, здесь оказалось несколько электрических биллиардов, а рядом с турком – пианино с треугольным отверстием там, где полагается быть пюпитру, на который обычно ставят ноты… В треугольнике – валик перфорированной бумаги.

– Значит, вот кто снял у меня помещение? Здорово! – Это сказал Луиджи. – Иди сюда, я покажу тебе, как играет пианола – juke-box нашей юности. Никак не соберусь ее починить; а пока я просто ткну ее в спину, и она заиграет.

Послышался грудной протяжный хрип, и бумажный валик в треугольном отверстии начал вращаться, по клавишам пробежали невидимые руки – раздалась музыка, вычерчиваемая на клавиатуре, как строчка машинописного текста на листе бумаги. Длинные и короткие строчки, знаки восклицания, звукоподражания… Звуки отскакивали от голых кирпичных стен, как пинг-понговые мячики, терзали барабанные перепонки своим нескончаемым хрипом и бульканьем… Исполнялось что-то бравурное, гаммы пробегали из одного конца клавиатуры в другой, аккорды выжимали сразу несколько клавиш, трель билась между черными и белыми клавишами. Мишетта застыла, обеими руками прижав к груди подушку, на которую собиралась натянуть наволочку. Натали, сидевшая в дырявой качалке, раскачивалась в такт мелодии. Луиджи перебирал на столе какие-то бумажки. Пианола фальшивила, хрипела, но Кристо зачарованно смотрел на клавиатуру, по которой бегали невидимые пальцы. Потом валик замедлил ход, клавиши снова стали неподвижными и пианола замолкла. Мишетта натянула на подушку наволочку.

– Вот и все, на что способна теперь эта несчастная старушка… – Луиджи отложил в сторону свои бумаги. – Сейчас в твою честь я заведу juke-box, я его как раз починил. Если соскучишься ночью, можешь его завести. Смотри, вот жетон, бросишь его сюда, отсюда получишь обратно и заводи снова.

Потоки музыки, целое море лазури и золота затопили подвал с его полутенями, блестящего клоуна, декольте летающей дамы, атласное кимоно новой японочки, зеркальце хорошенькой «кокетки», гризетку у окошка, драгоценные камни, парчу, стальные инструменты на верстаке, черный и плоский подводный пик – Мишетту, доброго гнома Луиджи, колыхающуюся как волны Натали… В потоке бескрайних волн плавал, нырял Кристо, маленький морской конек, маленькая морская лошадка, похожий на шахматного коня, которого хранил в своем ящике старый турок. В juke-box погасли огни, музыка прекратилась. Праздник кончился.

– А теперь за дело… – Луиджи уткнулся в свои бумажки.

– Можешь здесь поиграть, только не разговаривай с Луиджи. – Натали поднялась с качалки. – Можешь даже пошуметь, ты ему не помешаешь. Он уже забыл, что ты здесь… А теперь, когда твое ложе готово, Мишетта пойдет сделает завтрак. А я ухожу к своему турку, я с приезда к нему еще не прикасалась. За завтраком увидимся, Кристо…

Натали в сопровождении Мишетты проплыла к двери, оставив Кристо среди автоматов и музыки, а спиной к нему сидел добрый, очень добрый гном.

X. Роковые игры

Если бы Кристо не поселился в подземном погребе-кладовой у Петраччи, он не проводил бы ночей один в обществе автоматов, механических биллиардов, разнообразных аппаратов, музыкальных ящиков и всякой всячины: отверток, клещей, английских ключей, ламп, электрических проводов и батареек, кусков стекла, обрезков материи, толя, ваты, картона, бечевок, проволоки, золотой и серебряной фольги, кукольных голов в париках и без париков, рук и ног из папье-маше и фарфора… Один в четырех стенах… Никогда в жизни он еще не бывал один, ни днем, ни ночью. Спал он дома в одной комнате с Малышом и Миньоной, Миньона помещалась за ширмой. И вот он один, и все в полном его распоряжении – и пространство подвала, и тишина… Глубокий, огромный, темный даже днем подвал – на уровне тротуара приходились только четвертушки окон – приобретал ночами иные размеры… Блестки, тюль, атлас начинали сверкать, как на театральных подмостках; клоуны, музыканты, танцовщицы, полишинели, обезьяны, птички принимали нарочито театральные позы… Кристо не боялся; это же куклы, такие же глупенькие, как куклы Миньоны, с той лишь разницей, что искусные люди научили их делать несколько движений, вот они и повторяют их без конца. Кристо снова и снова заводил игрушки, включал электрические автоматы, но повторение все одних и тех же жестов, улыбок, взглядов, вся эта застывшая иллюзия вскоре привела его в странное и возбужденное состояние духа. Первые дни после водворения у Петраччи он ходил бледный и нервный.