Душехранитель
Шрифт:
ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ
…И вскочили на своих коней вынырнувшие из гневливых вод Великого Хапи противники — Сетх и Хор. Лязгнули их мечи, и вихрем занесло скакуна Хора.
Исет уже не смотрела на них. Ее чуткое сердце и без того подсказывало, что было, что есть и — отныне — что будет. Новое зрение открылось вдове Усира. Соколицей парила душа ее над полем боя.
Кони разнесли соперников в противоположные стороны острова. Неотрывно взирали Нетеру на Поединок.
Сетх и Хор выхватили копья. Летя навстречу враг врагу, каждый метил
Сетх отбросил свой щит и вновь вооружил мечом освободившуюся руку. Чувствуя, что удила отпущены, конь его полетел словно ветер. То же сделал и Хор. «Что делаешь ты?!» — вскричал в душе его Инпу, но юноша не колебался.
Посыпались искры с копий, встретившихся друг с другом. А противники пытались поразить один другого мечами.
Коварный удар Сетха опрокинул коня Хора. Копье обратилось гигантской полупрозрачной змеей. Гад с разверстой пастью полетел в грудь юноше и разбился о такой же полупрозрачный «щит», сотворенный Хором.
Конь юноши вскочил на ноги, и Хор успел сесть в седло, когда тот начал подниматься.
И длился тот бой весь день, всю ночь и весь следующий день, изматывая обоих дерущихся. И начинала улыбаться удача то одному, то другому, но в последнее мгновение передумывала и не доводила до победы.
И первым не вынес конь Сетха. Упал и тут же околел скакун.
А правитель Та-Кемета стоял и с ухмылкой смотрел, как возносится над ним острие копья Хора, предвкушавшего триумф.
Но в эти мгновения в памяти юноши пронеслось так много, что не хватит на то целой жизни. Он тоже видел сейчас и прошлое, и настоящее, и будущее…
Всполох!
«Ты снова понял не так… Натаути умер в тебе. Ты уничтожил его, когда использовал его силы и волю во имя убийства», — говорит неизвестный старик, глядя в лицо склонившегося над ним молодого мужчины.
Всполох!
«Есть две химерические идеи: спасения этого мира и мести за что-либо. Любой, кто руководствуется лишь ими, заведомо проигрывает», — а эти слова принадлежат израненному человеку, но он почему-то очень знаком Хору.
Всполох!
«Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал… Вселенная пустит нас к звездам лишь тогда, когда мы найдем гармонию меж тонким и грубым», — звучит чей-то тихий-тихий голос, но отзывается он звучным эхом во всем существе юноши.
Всполох!
Лицо матери, идущей на отчаянный поступок и теряющей власть во имя сыновей и прекращения бесконечной войны:
«Иногда нужно жертвовать… Ради них. Не мужчины рожали их в муках, мужчинам неведомы жертвы, на которые мы идем ради наших детей»…
Всполох!
«Воистину, ты готов к испытаниям, мой мальчик! Но помни: будь бесстрашен, но не будь безжалостен»…
И прекрасное, спокойное лицо Усира, отца, тает в темноте Дуата.
А на его месте возникает иной лик. Того, кого еще мгновение назад мечтал истребить юный Хор.
И воин, сидящий на коне, бьет острием копья в землю возле
поверженного воина. Не оттого, что дрогнула рука, не оттого, что Сетх сумел увернуться.Тогда торжествующе закричала соколица в небесах, ибо поняла она, что сын Исет, вечно юной жены Усира, достоин звания наследника справедливого богоцаря…
Хор же спрыгнул с коня, подошел к своему дяде и, присев рядом с ним на землю, шепнул:
— Я не хочу больше крови. Правь Та-Кеметом. Не стану больше претендовать на трон.
Сетх невесело улыбнулся и покачал головой. Он тоже понял, что из юноши вырос мужчина.
И поднял Ра над своей головою корону объединенного Та-Кемета:
— Хор получил право царствовать на нашей земле! Это решение суда Девятки. Да будет так вовеки веков!
ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ИЮЛЯ, ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ. РОСТОВ
Дмитрий и Саша уже третий день жили на острове посреди Дона, в дачном домике Аксеновых. Полузаброшенная дача, заросший сорняками сад, все в первозданном виде. Саша был в восторге. С дядей Димой было очень весело: он был неистощим на выдумку новых игр. Но обещанного приезда мамы все не было, и мальчик начал тревожиться.
— А когда приедет мама, дядя Дима?
Тот задумчиво стоял на берегу и смотрел на затуманенный летним маревом город.
— Что, малыш? — он опустил дотоле сложенные на груди руки и притянул Сашу к себе.
Мальчик прижался к его бедру и поднял русоволосую голову:
— Почему мамы нет так долго?
— Я тоже думаю о твоей маме. Видимо, никак не может решить, какое платье ей надеть. У женщин это бывает. Но она просила, чтобы мы веселились от души, а потому давай-ка поиграем с тобой в рыцарей, мой юный Коорэ.
— Давай! — согласился Саша. — А как меня будут звать?
— А как тебя называет твой папа?
— Алексашка! — улыбнулся мальчик.
— Сэр Алексашка!
— А тебя?
— Оу! Ха-ха-ха! Ну что ж, если ты — Алексашка, то зови меня просто — «мейн хертц» [89] !
— Мейн… мейн… — Саша наморщил маленький носик, лукаво глядя на Дмитрия.
— Мейн хертц! Итак! На битву за прекрасную даму, сэр Алексашка!
— Угу!
— А ты говори мне: «Да, мейн хертц!»
— Да, мейн хертц!
— Поехали! Это будет твоя лошадь, — Аксенов подал ему прутик. — А это — моя, — он лениво перекинул ногу через черенок от старой сломанной лопаты. — Копья к бою!
89
mein herz — «мое сердце» (нем.)
— Копья к бою!
— Мейн хертц! — подсказал Дмитрий.
— Мейн хертц…
— Разбежались!
Они «поскакали» в разные стороны вдоль берега, а затем по команде Аксенова помчались друг другу навстречу.
— О, нет! Не убивай меня, сэр Алексашка! — высокопарно вскричал Дмитрий, падая с «лошади» и катаясь по траве под ногами у заливисто хохочущего мальчугана. — Я дам тебе кучу золота и серебра, но оставь мне жизнь, смелый воин!
— Пусть лучше поскорее придет мама, — Саша со вздохом сел рядом с ним.