Душехранитель

Она испуганно стиснула его руку.

— Не бойся, мы с Розой будем там почти все время. У тебя прошло?

Легкий кивок. Рената замерла, прислушалась и, снова сжав его кисть, опустила ее себе на живот. Странное ощущение: будто сквозь кожу жениного тела в его ладонь робко постучал клювиком птенец. Рената улыбалась. Николай тоже не удержался. Вот как это бывает!

— Не пугайся маму, — попросил он. — Она крикливая, но сердце у нее доброе. Она постарается сделать для нас все, понимаешь?

Рената понимала. Понимала она также и другое: то, чего боялся Николай, замалчивая подробности побега. Понимала, что муж не проговорится. Это было неприятно, пошло, гадко, но по-другому пока не получалось. А Гроссман был умным и великодушным человеком. И постепенно отношение к нему Ренаты стало меняться. Конечно, ждать прежней любви и привязанности было уже невозможно, слишком много грязи пролилось за четыре года их совместной жизни. Да и потом… Но хотя бы простить друг друга и помириться, искренне помириться, они уже могли. Он так хорошо улыбнулся, ощутив, как маленький пробует свои силы…

Софа сдержала слово. Она даже хотела найти для подружкиной невестки отдельную палату, однако Гроссман запротестовал. Все-таки, в общей было куда безопаснее.

Несмотря на неимоверную усталость, Николай решил дежурить в приемной до самого закрытия больницы. Да и потом еще долго бродил вокруг темного здания, думая о своем…

* * *

Он был кедром, громадным, прекрасным кедром, что раскинул свои ветви в прозрачно-сиреневом воздухе. По его стволу бегали суетливые белки, на него присаживались птицы… А он любовался шальной, неуправляемой в своем веселье златовласой девушкой, танцующей на берегу, возле самого ручья.

Веселый Инпу обожал принимать иные обличья: он заранее знал, чувствовал, видел, что ему теперь еще нескоро удастся проделать то же самое в мире статики.

Инпу перекинулся в пернатого медвежонка и неуклюже заполз на кедр:

— Приветствую тебя, большой и сильный!

Странник обратил восприятие на покрытую черным пухом нелепую мордочку зверя, на бурые перышки вместо шерсти. И рассмеялся:

— Воистину, мальчик, без тебя здесь было бы скучно!

Инпу похрюкал, усаживаясь на ветках, отломил шишку и принялся щелкать орешки.

— Кто это? — спросил он про танцовщицу, плюясь скорлупками.

— Скоро ты это узнаешь.

— Мне уже невмоготу здесь, Странник! Пожалуй, стоит поторопиться! Я стану слишком большим медведем, и мне будет попросту лень узнавать что-то новое.

Инпу вживался в свои роли полностью и начинал верить, что его герои — это и есть он сам. Так — много тысячелетий… Инпу — это Инпу.

— Вспомни меня! — попросил Странник танцующую Попутчицу, но та была не только нема, но еще и глуха к его призывам.

Она самозабвенно скользила по берегу ручья в своей волшебной грезе. Инпу болтал задними лапами и приплясывал, сидя на ветке.

Тогда от ствола кедра отделился призрак серебристого волка и побежал к танцовщице.

Она замерла. Ровно на секунду. Танец продолжился вдвоем — танец-дуэт, танец-противоборство. Пернатый медвежонок на радостях пинал ствол, следя за их плавными, летающими движениями. Девушка и волк. Феерия неописуемой красоты, когда при каждом прыжке с шерсти серебристого зверя летят звезды, а всполох волос танцовщицы подобен солнечному протуберанцу. Ты ждешь, что один из них, обнявший второго, одержит победу. Охваченный азартом, ты горишь и кричишь — а они вдруг перетекают друг в друга, и «победитель» становится «побежденным». И все начинается заново. Они не бьются. Нет! Они — единое целое. Они — первооснова всего сущего. И это чудесно!

Идущий истинным путем не найдет отпечатков колес.

Знающий истинные слова говорит без изъяна.

Лучшие двери не имеют замка:

их невозможно взломать…

Лао Цзы, чжан из «Дао дэ цзин»

— Вспомни! — говорит волк. — Отодвинь засовы беспамятства. Ты избрала воду!

Она останавливается, на какое-то мгновение вспоминает и…

…Но вдруг — рывок боли. Пернатый медвежонок роняет шишку и кубарем скатывается со ствола. Острый меч вонзается в красноватую кору кедра. Тот самый меч.

Красавица вскрикивает и исчезает.

— Вот ты куда забралась, атмереро! — восклицает полководец отчего-то женским голосом.

Из раны в стволе хлещет кровь-смола. Хлещет, горячая, солнечная. Иссякает жизнь в прекрасном дереве. А полководец заливается ледяным смехом и поворачивается к своему помощнику, красивому юноше в таких же, как у него, вороненых доспехах:

— Возьми свое оружие, убей волка! — и рука в длинной черной перчатке указывает перстом на серебристого зверя, бросившегося на воинство.

Инпу встряхивается, принимая прежний облик.

— Да, господин! — отвечает юноша, выдергивая громадный меч с неинкрустированной рукоятью из тела кедра.

Кричит лес. Исходит смолой смертельно раненое дерево.

Черный Инпу только-только преобразился, а помощник полководца замахнулся мечом над его головой. Мальчишка огрызнулся, прыгнул в сторону, и разящая рука дрогнула. Лезвие высекло искры из камня.

«Уходи!» — мысленно вскричал юноша, своим сверкающим взглядом заклиная Инпу спасаться бегством.

Черный волк нырнул в кусты.

Серебристый зверь дрался не на жизнь, а на смерть. Лес дрожал от его рычания, земля расходилась трещинами. Полководец хохотал, ибо силы были неравны, и волк заведомо проиграл.

Горизонт оплавился, небо разверзлось бездонной черной дырой, ограниченной зеркальной галереей множества радуг. Аркада уходила в никуда…

…Юноша и волк сходятся в смертельном поединке.

В этот момент из-за кустов выпрыгивает разъяренный Инпу. Кто мерил силы Инпу? Кто видел Инпу в гневе? Лишь сердца грешников в Дуате знают его мощь, сдернутые с весов Маат и брошенные на съедение чудовищу…

Бросок Инпу точен и смертоносен. Полководец катится, сцепившись с врагом, катится под откос, к ручью. Воинство бессильно замирает, и Аркада Реальностей втягивает в пучину вселенских волн добрую половину ратников полководца. Замирают даже юноша и волк, сплетенные в горячечном объятии, почти агонизирующие, окровавленные.

Инпу заносит руку, и в замахе на пальцах его отрастают громадные когти, дабы, пробив броню и грудь властелина, вырвать гнилое сердце.

«Убей его, Инпу!» — заклинает израненный юноша, и молчаливое сознание Странника-волка изумленно обращается к нему. Они более не враги. Они и прежде были врагами только по воле странной, лихой судьбы…