Душехранитель
Шрифт:
— М-м-м… нет… — отозвался он, глядя в потолок, и, помолчав, добавил: — Давно уже нет.
Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось о многом. Она ощущала, что по касательной задела какую-то тайну. И тайна, видимо, немыслимым образом затрагивала и ее судьбу тоже... Но Саша говорит притчами, постоянно оставляя себе пути к отступлению, увиливает от прямого ответа, как увиливает от опущенной в воду руки стайка мальков в пруду. Он будто ждет чего-то от нее, Ренаты. А она и не подозревает — чего.
— Ты отшельник… — сказала она. — Но ты не одинок даже вдали от людей. А я одна и в толпе… Это жутко. Я
Он ответил поцелуем. И снова — эта ноющая, невыносимо сладостная боль у нее в животе, в ногах...
Саша чуть-чуть отстранился:
— Ты уверена, что хочешь увидеть? Я не могу это объяснить. Это невозможно понять, это надо ощутить…
— Ощутить? Увидеть то, что я помню из детства? Да, хочу...
— Закрой глаза… Закрой…
Его сухие горячие губы слегка царапнули кожу её губ, а после, захватив, подчинили их своей воле — ненадолго, точно взаймы... И она счастлива была покориться. Единое прерывистое, страстно-нежное дыхание, единый пульс, единый и мощный в своей направленности поток чувств...
— Глаза твои — полынный мед, — прошептал Саша, целуя веки Ренаты. — Волосы — мед из полыни. Так было всегда, Возрожденная… Всегда…
Она обвила его руками, мечтая только об одном: чтобы сегодня длилось бесконечно и никогда не закончилось.
Саша легко, будто дуновением ветра, скользнул пальцами по ее лицу. Не открывая глаз, Рената улыбнулась: «ветер» донес до нее запах моря, запах дыма от хвойного костра, запах дальних путешествий. Нежные и в то же время бесконечно сильные и знакомые руки унесли ее далеко-далеко из убогого домишки на берег широкой изумрудной реки, на берег из желтого песка, мягкого, как шелк. И там они были только вдвоем, подвластные лишь Природе, столкнувшиеся в вечной борьбе мужчины и женщины, где нет и не должно быть побежденного...
— Это — сон? — спросила Рената, когда смогла говорить после вырвавшегося из груди крика наслаждения, впервые столь бурно ею пережитого. — Я помню, что так уже было…
Распахнув глаза, она коснулась губами Сашиной едва заметной родинки у виска, затянувшейся ссадины на скуле, горла, кожа которого по-прежнему источала тот магический, нереальный запах…
…И увидела прямо над собой распростершееся в ярко-черном небе созвездие Охотника.
Саша покачал головой, привстал на руках и взглянул на дальний берег, по косогорам которого рассыпались белоснежные шары огромных зданий — творения виртуозов давно забытой архитектуры. Это был незнакомый, фантастический город-сказка. К горлу девушки подкатили рыдания — то ли от счастья, то ли от осознания невосполнимой утраты... Все это она только что видела и с закрытыми глазами. Впуская в себя его, она позволила войти и прошлому…
Сухими губами Саша убирал с ее щек обильные слезы.
— Останови время, мой душехранитель! — просила она. — Хоть на час!
Саша ничего не мог сделать. Время не любило, когда его побеждали.
— Но почему?! — спрашивала девушка, когда все вернулось обратно. — Почему?!
И снова этот флигелек, тесная каморка, низкая кушетка...
— Куда все это девалось потом? Что стало с Городом, который ты мне сейчас показал? — Рената прижалась к нему, словно он мог защитить ее от всего мира.
— Все это осталось
только в наших душах, в наших сердцах... И... больше нигде... Я не душехранитель, я…— Что это за Город, Саша?.. — нетерпеливо перебила она, боясь, что ускользнет от нее неверное нечто.
Он посмотрел ей в лицо. Рената поняла, что он пытается определить, своевременен ли будет его ответ.
— Это Эйсетти, Танрэй. Это Оритан… — Саша зажмурился от невыносимой боли в груди: — Наш Оритан…
И вновь под колеса стелется бесконечное серое шоссе, путь-дорога в неизвестность…
Рената переключала радио и вспоминала последние три дня. Наверное, они запомнятся ей, как самое счастливое время в ее жизни... В саду за флигелем Саша учил ее той поразительной технике движения — «тайцзи-цуань» или «тай-чи», так звучало ее название у китайцев. Это был и танец, и философия. И с каждым разом у девушки получалось все лучше и лучше! Она словно вспоминала то, что умела давным-давно…
Путь порождает Одно,Одно порождает Два,Два порождает Три,Три порождают всю тьму вещей...Так говорил Лао Цзы... Принято считать, что он это говорил, заметил как-то Саша, но ничего к этому не добавил — ни своего мнения, ни чьего-либо опровержения...
Чем сильнее прячешь, тем больше теряешь...…«Когда-нибудь закончится мой сон... Я знаю, что Время скупо, что оно не дает слишком много счастья...
Снова в уме всплывает картинка. Воспоминание? Сон? Вот он — мой бог, мой царь, мой демон — широкая черная рубашка, завязанная узлом под грудью, развевается на ветру, солнце золотит пепельно-русые, почти совсем светлые волосы... Эти волосы должны быть длинными — тогда мне отчетливо казалось, что должны. Он счастлив. Он раскинул руки, впитывая всем своим гибким, сильным телом прохладный осенний воздух. Мне чудилось, Саша вот-вот взлетит — к солнцу, к огню. Ветер треплет его рукава, но он не чувствует холода.
— Всю жизнь бы петь парусом на ветру! — он почти не повысил голоса, но сквозь шум дальнего города тот все равно пробрался ко мне.
Я крикнула:
— Ты — самый лучший!
Я сидела на траве, боясь нарушить гармонию его беседы с чем-то невидимым.
— Ты мало кого знаешь, — как всегда, повторил Саша, приподнял голову и чуть округлил раскинутые руки — и вот он теперь будто птица, которая собирается взлететь, распуская крылья.
И я боялась вздохнуть, пока он не подхватывал меня и не вовлекал в свой странный танец»...
…Рената посмотрела на него, управляющего сейчас послушным, но искалеченным «Чероки».
— Ты никуда не денешься? — вдруг спросила она.
Легкие морщинки появились в уголках Сашиных глаз, когда он улыбнулся ей:
— Ты этого не хочешь?
— Конечно, нет! Не верю я той цыганке!
Он что-то знал и, видимо, из-за этого опустил глаза.
— Я должен успеть… Мне кажется, на этот раз я успею…