Два дурака на чемодан алмазов

И невыносимый ужас объял человеческую начинку этих стальных посудин.

Ужас, который усиливался тем, что был абсолютно необъяснимым. Тем, что никто не мог понять почему весь корабль сотрясается мелкой дрожью и эта мелкая дрожь явно не вибрация от парового двигателя. Потому, что у этой дрожи была своя «мелодия». Пробиравшая до костей, бьющая в сердце.

Те, кто спал мгновенно проснулись.

Те, кто не спал заорали хором и начали бегать кругами, не находя выхода. Ведь куда деться с корабля? Только за борт!

Но тут из трюмов попёрла толпа объятая паникой. Кого-то затоптали. И этим больше всего повезло.

Кто-то кинулся к шлюпкам и возле них немедленно возникло побоище. Ведь шлюпок было мало, а людей — много.

Наконец, что-то удалось спустить и туда немедленно набилось столько народа, что шлюпка перевернулась.

На крики офицеров, и стрельбу из табельного оружия, никто не обращал внимания. Паника перешла уже давно в ту стадию, когда толпа начисто отбрасывает всякий разум, заменяя его на чистое, и ничем не замутнённое желание во что бы то ни стало спасить.

Офицеров, которые хоть как-то боролись с накатывающими волнами Страха, просто смели. Затоптали. И паника как была, так и продолжилась.

Впрочем, довольно быстро палубы кораблей опустели. Остались только до хрипоты ржущие от страха кони, которые были просто заперты внизу, в загонах. Люди же все как один плыли в темноту. Не мысля куда они плывут, лишь бы подальше от кораблей, но страх всё длился, длился и длился.

Минут через десять, после начала бегства, перевернулась последняя шлюпка. Через двадцать на волнах моря не осталось ни одного живого.

Кого-то убил инфразвук, просто порвав сердце и лёгкие.

Кого-то убила паника.

Но дальше в неведомые дали моря плыли лишь пустые железные коробки. Пыхтя машинами, которые дожигали в своём нутре уголь, который закинули перед катастрофой, выплёвывая пар и копоть. Но скоро они остановятся и корабли, подхваченные течением поплывут дрейфуя обратно — в сторону Бреста. Далее, циркулярное течение потащит вдоль западного побережья Франции на юг, где их и обнаружат, сначала, рыбаки, а после, заинтересовавшись причиной дрейфа, обследуют высадившиеся на их борт, с проходящих мимо судов, моряки.

Вот тогда и вспомнят… Ктулху.

Но это будет не скоро.

В далёком Амьене, борясь с наступающим недугом, Жюль Верн перелопачивал прессу.

Жизнь вокруг вдруг понеслась вскачь. За неделю случалось столько, сколько ранее не случалось и за год. Сотни статей, тысячи слухов. И большинство вокруг темы «эбола». А о тех, кто запустил её — просто забыли. И это было обидно.

Ведь ТАКАЯ ЯХТА!!! Чудо, а не яхта!

Про неё надо писать. Про её удивительные, чудесные качества. Про фантастические технические новшества. Но о них — ничего. А ведь великий писатель уже начал верить во все эти цветные фотоаппараты, маленькие переносные эфирные передатчики, передающие голос, а не треск. И многое, многое другое. Ему хотелось это увидеть. Хотя бы в репортажах газетчиков. Но этого не было.

Вдруг, взвилась паника. В «английском канале».

Десятки судов, вдруг как воробьи от сокола шарахнулись от миража пролетевшего вдоль пролива. И тут же, страхи про «эболу» дополнились не менее мощной истерикой на почве мистики.

Сначала месье Верн, как истинный материалист и апологет науки, игнорировал бред, изливающийся из уст газетчиков, из уст свидетелей и просто кликуш. Но потом, также вдруг в голове вспыхнула мысль. Из книги.

«Чем выше технология, тем меньше она отличается от сказочной магии».

«А вдруг?!! — подумал Верн. — Вдруг это не галлюцинации свихнувшихся от перепою или ещё как моряков? Вдруг этот „призрак“ — рукотворен?».

Но тогда возникал вопрос как это можно было сделать? И на ум приходило только одно сравнение — «магия» синематографа.

Он помнил, как первые ролики вызвали воистину фурор. Как возникла паника в зале, когда зрители увидели на экране, движущийся, казалось бы на них поезд. Но поезд был не более чем изображением на чистой белой простыне.

Может и «Корабль-призрак» тоже что-то типа того же «синематографа», только выполненного на уровне неизмеримо более высоком?

«А ведь действительно! — уже с энтузиазмом стал размышлять Верн. — Братья уже продемонстрировали множество технических чудес. Описали их. И, нет сомнений, что они описывали что-то очень реальное. Своё. И если можно создать „живого призрака“ на простыне экрана синематографа, то почему бы и не создать что-то более серьёзное в более крупном виде?!!».

Жюлю Верну чуть плохо не стало от такого предположения. И чем дальше он размышлял, тем более реальным казалось его предположение. Но, кстати, чуть плохо не стало, не из-за страха.

От восторга.

Мысль была действительно, как озарение.

Он вспомнил туго надутые паруса кораблей, споро бегущих по волнам. И он представил картину: множество проекционных синема-аппаратов, крутят картины на этих надутых парусах…

А если это возможно и так просто… То значит, так и есть!!!

Конечно, месье Верн заблуждался насчёт «так просто». Но это было уже не существенно. Главное — понять идею. Оставалось понять зачем это делалось. Но и это тоже было достаточно просто.

Газеты были полны «пророчествами» о грядущей Мировой Войне. О Великой Бойне. И эти «пророчества» почти все завязаны на явление «Корабля-Призрака», «Летучего Голландца» в Канале. Причём хорошо было заметно, что страх перед «исчадиями ада», перед «адским воинством, прошедшим по волнам моря» — неизмеримо больше, нежели страх перед войной.

Оно и понятно: адом и дьяволом стращают постоянно и с самого рождения. А вот о войне зачастую говорят как о лёгкой «героической» прогулке, где удачливые и всепобеждающие Герои Нации, тысячами истребляют врагов и получают медали со званиями. В людях, никогда не видевших войну, это порождает самоуспокоенность, сон разума… А сон разума известно что порождает!

Выходит, братья решили вот таким крайне необычным образом разбудить разум Европейцев? И кого? В первую очередь англичан!

Жюль Верн несколько даже злорадно рассмеялся. Будучи патриотом Великой Франции, он естественно упустил из виду, что хоть и небольшая часть моряков, видевших «Призрак», но была французами. И паника также захватила французское побережье. Это такое свойство у патриотизма есть — всё пихать на исконных врагов, выгораживая своих. Но месье Верн был истинным патриотом. Так что у него даже и мыслей таких не возникло. Впрочем, это было не важно.