Два императора

Этого времени достаточно было для князя, чтобы побывать на ферме старого Гофмана.

Не мешкая ни одной минуты, князь Гарин и Гофман поехали в Австрию.

Глава XIII

В Зимнем дворце, в кабинете императора Александра, как-то необычайно тихо; сам государь с задумчивым, печальным лицом медленно ходил по своему кабинету. Государь только что выслушал донесение флигель-адъютанта Ставицкого, [55] присланного Беннигсеном с донесением о сражении при Эйлау. Известие о русских убитых и раненых произвело на молодого императора сильное впечатление.

55

Ставицкий Максим Фёдорович (1778–1841) — участник войн с Наполеоном, с 1806 г. флигель-адъютант. Тяжело ранен в сражениях при Бородине и под Бриенном. Генерал-лейтенант, сенатор.

— Боже, сколько жертв! Сколько крови! Это ужасно! Приняты ли меры к облегчению несчастных раненых? — спросил государь у полковника.

— Раненых так много, ваше величество, что хирурги и доктора не успевали. Прусский король изволил прислать своего лейб-хирурга, а с ним целый штат докторов и хирургов приехали в Кенигсберг, тогда дело пошло быстрее, — почтительно ответил посланный главнокомандующего.

— Спасибо королю! Этого я не забуду.

— Вообще, ваше величество, жители Кенигсберга так сердечно и заботливо ухаживают за нашими солдатами и снабжают их всем необходимым.

— Свезите моё спасибо жителям Кенигсберга, господин полковник!

— Слушаю, ваше величество!

— А как мне жаль, как жаль моих солдат, убитых в сражении! Сколько осталось после них несчастных матерей, жён, детей! И за всё несчастие, принесённое моему народу, ответит мне Наполеон. Да падёт на его голову невинно пролитая кровь! Этот человек, кажется, для того и родился, чтобы упиваться кровавыми победами.

— Осмелюсь доложить вашему величеству, наше войско при Эйлау билось мужественно и храбро, несмотря на то, что неприятель превосходил наши силы. Доказательством вашему величеству служат знамёна, отбитые у французов, — проговорил Ставицкий.

— О, я уверен! Храбрость солдат мне хорошо известна. И непобедимый Наполеон едва ли осилит нас, хоть мне сердечно жаль проливать кровь, но я не положу оружия и буду биться. Делаю это я не из своего личного самолюбия или из тщеславия. Нет, нет! Избави Боже от этого! Я люблю Русь и народ, стараюсь о его спокойствии и благосостоянии. Счастие народа мне дорого.

— Ваше величество, народ прославляет вас и называет своим ангелом-хранителем.

— Вся моя жизнь будет посвящена исключительно моим подданным! Поезжайте, господин полковник, к главнокомандующему, свезите ему моё благоволение, а солдатам скажите моё спасибо! Уверьте участников славного боя при Эйлау, что всех их ждёт награда.

— Государь, царское спасибо для вашей армии выше чинов и орденов, — ответил Ставицкий.

— Затем скажите Беннигсену, чтобы он приложил все заботы о солдатах, в особенности о раненых. До меня дошёл слух, что в действующей армии сильный недостаток фуража и провианта. Этот слух ужасен! Бедные солдаты принуждены сражаться голодные, в рваной амуниции, в худых сапогах. Это зимой-то!

— Не смею утаить правды от вашего величества: нерадивое отношение провиантских чинов…

— С них строго взыщется, они будут судимы военным судом.

Откланявшись императору, флигель-адъютант Ставицкий вышел.

Государь подошёл к окну, выходившему на дворцовую площадь, и задумчиво стал смотреть; проходивший площадью народ, увидя в окне государя, стал останавливаться и низко ему кланяться. По прошествии некоторого времени собралась большая толпа; взоры всех устремлены были на окно, в котором виднелась величественная, прекрасная фигура обожаемого монарха. Государь, заметив народ, быстро направился к выходу; накинув на плечи шинель и накрыв голову треугольной шляпой с перьями, он вышел на крыльцо.

Громкое, радостное «ура» раздалось в морозном воздухе; народ ринулся к крыльцу и окружил императора; некоторые посмелее взобрались на ступени и стали почти рядом с императором.

— Господа, поздравляю с победой! — раздался громкий, мелодичный голос императора. — У французов отбито нашими солдатами несколько знамён! Вы их увидите. Я прикажу эти знамёна возить по улицам. Но я должен вам сказать, что победа при Эйлау недёшево нам досталась: несколько тысяч храбрецов легли на поле сражения. Помолимся же за убитых и позаботимся об их сиротах!

Александр снял шляпу и стал усердно креститься; находившийся на площади народ последовал примеру своего обожаемого государя. Энтузиазм толпы был неописуем; громкие крики радости потрясали воздух. Народ толпился около Александра, некоторые целовали у него одежду. Государь был тронут народной любовью; на его прекрасных глазах виднелись слёзы.

— Спасибо вам, спасибо! — взволнованным голосом говорил император. — Вижу, вы любите меня.

— Государь-батюшка, да кого же нам и любить, как не тебя! Ведь ты нам отец, а мы детки твои! — всхлипывал какой-то старик, прижимая к своим рукам державную руку монарха.

— Прикажи, царь, мы все ляжем костьми за тебя и за родную Русь! Все пойдём на врагов. Животы наши в твоих руках! — говорил какой-то здоровенный детина в барашковой шубе. — Да воскреснет Бог и расточатся врази твои!

Государь видел любовь своих подданных; его выразительное лицо блестело каким-то особым, неземным счастьем.

— Ах, Волконский, как я счастлив! — возвратившись к себе в кабинет, говорил император своему приближённому, генерал-адъютанту князю Волконскому. — Народ меня любит, а в этом большое счастье!

— Не только любит — обожает вас, государь.

— Да, да, я вижу. Я посвящу, князь, всю жизнь на счастье моего народа!

— Народ, государь, сознаёт, что вами облагодетельствован.

— Я желал бы, чтобы все мои подданные были счастливы. Но, увы! — к сожалению, этого сделать я не в состоянии. Счастье на земле так превратно… Наполеон тоже верит в свою счастливую звезду…

— Верьте, ваше величество, звезда его счастья скоро померкнет.

— Ты думаешь? — спросил у Волконского государь.

— Ещё два таких сражения, какое было при Эйлау, — и от великой армии Наполеона не останется и следа.

— Да, да, дело при Эйлау указало Наполеону, что и русские умеют сражаться. Если бы не ночь, французы понесли бы ещё больший урон.

— Правда, ваше величество, если бы Беннигсен в деле двадцать седьмого января атаковал французов, то они были бы разбиты наголову, — сказал князь Волконский.

— К счастью для неприятеля, ночь помешала главнокомандующему выполнить атаку. Беннигсен — не Иисус Навин: он не мог сказать: «стой солнце и не движься луна». Я ниоткуда не вижу помощи, Англия и Австрия медлят откликнуться на мой призыв; одному русскому войску трудно победить Наполеона и положить предел его могуществу. Россия будет всегда иметь достаточно сил для защиты своих границ, но не для продолжительной наступательной войны. Я уже написал в Лондон графу Воронцову, чтобы он всеми силами старался вооружить Англию против Наполеона. Австрийцы боятся Наполеона и не хотят идти против него. Но они в этом раскаются, — сказал император и сел к письменному столу за работу.