Два мира (сборник)
Шрифт:
— Ничего, ничего, хозяюшка, сидите спокойно, сюда не достанет.
Люк в подполье не был закрыт, женщина кричала оттуда:
— Ох, товарищи, всем уж эта война надоела. Неужто вам все воевать охота?
Молов и Климов улыбнулись.
— Из-за того и воюем, что война надоела. Последний раз, хозяюшка, воюем, чтобы всякую войну уничтожить.
— Ох, не пойму я чего-то! Войну кончать хотите, а сами воюете. По-нашему, чтоб войну кончить, так замиренье надо сделать!
— Нет, хозяюшка, с Колчаком нельзя замириться. Он не захочет.
— Кто вас тут разберет? Белы вот стояли, говорили, что вы не хотите замиренья.
— Белые врут, хозяюшка, вот разобьем мы их, тогда увидишь, что мы правду говорили. Войны не будет больше.
Седой старик крестился и вздыхал в подполье:
— Дай вам Бог, дай Бог, ребятушки! Дай Бог!
Вошел вестовой, красноармеец в зеленой гимнастерке и рыжих деревенских штанах, со звездой на рукаве и фуражке.
— Товарищ Молов, там пополнение пришло, может, говорить чего будете? Хотя все добровольцы.
Молов заторопился со стаканом.
— Обязательно, обязательно надо побеседовать. Я сейчас. Пусть подождут на площади.
На площади, в холодке, под березами, обступавшими церковь, расположилось пополнение, сплошь добровольцы, челябинские рабочие и крестьяне окрестных сел и деревень. Добровольцы не были обмундированы. Черные, промасленные кепки и куртки мешались с серыми и коричневыми кафтанами. Винтовки и подсумки были у всех.
Молов подъехал на лошади и, не слезая с седла, обратился к добровольцам с речью:
— Дорогие товарищи, я не буду утомлять вас разговорами о том, за что и во имя чего мы воюем. Я думаю, это вам давно известно.
Тон был взят верный. Куртки, шляпы, кепки, кафтаны зашевелились.
— Кабы не было известно, не пошли бы! Добровольцы мы!
Концы тяжелых черных усов комиссара приподнялись, по лицу, сверкнув в глазах, пробежала улыбка.
— Я это знаю, товарищи, и приветствую вас, приветствую ваше желание скорее покончить с одним из свирепых палачей рабочего класса и крестьянства, новым сибирским царем — Колчаком.
За селом перестрелка усиливалась.
— Товарищи, сейчас мы пойдем в бой, так знайте, что враг уже смертельно ранен. Его сопротивление — сопротивление издыхающего зверя, бьющегося в предсмертных судорогах.
Добровольцы стояли спокойно, молча слушали комиссара. Рыжий крепкий конь Молова скреб левой ногой, качая мордой, дергая поводом руку седока.
— Вот, товарищи, у меня в руках рапорт белого офицера, перехваченный нами. Некоторые места из него я прочту вам, и вы увидите, что я прав, что дела у белых из рук вон плохи.
Молов вытащил из полевой сумки клочок бумаги, стал читать:
— «Наша дивизия несомненно больна…» Это, товарищи, пишет начальник штаба белой дивизии, капитан Колесников, — пояснил комиссар слушателям: — «…При текущих условиях жизни она не только не оздоровится, но это может угрожать полным истреблением офицерского состава.
Причины, разлагающие ее, коренятся в следующем:
1) Несомненно, в рядах полков свили свои гнезда умелые работники советской власти, которые ведут за собой идейно всю маломыслящую массу. Арест и расстрел якобы главарей весьма сомнительны в том смысле, что расстреляны главари, а не просто наиболее решительные и смелые из проникнутых духом большевиков.
2) Громадный некомплект офицеров.
3) Почти полное отсутствие добровольцев.
4) Необходимость ставить по избам ведет к разложению частей.
5) Работа контрразведки не только не полезна, но даже вредна, ибо она дает солдатам знать, что за ними следят. Прапоры, поставленные во главе полковых пунктов, безграмотны в деле разведки, агентов нет, руководить некому, денег нет.
6) Егерский батальон — опора дивизии — не вооружен, не обмундирован.
7) Люди одеты оборванцами, без признаков формы.
8) Занятия носят характер нудный, утомительный. Знаменитые «беседы» никуда не годятся.
9) Литература и пресса убоги и совершенно не соответствуют ни духу солдата, ни его пониманию, ни укладу жизни. Сразу видно, что пишет барин. Нет умения поднять дух, развеселить и доказать. Жалкие номера газет приходят разрозненными, недостаточными, непонятными по стилю. Нет руководства по воспитанию духа, а сейчас дух — все.
10) Порка кустанайцев в массовых размерах повела к массовым переходам на сторону красных.
11) Население совершенно не принимается в расчет, и наезды гастролеров, порющих беременных баб до выкидышей за то, что у них мужья красноармейцы, решительно ничего не достигают, кроме озлобления и подготовки к встрече красных, а между тем в домах этого населения стоят солдаты, все видят, все слышат и думают».
— Хитер, собака, тонко чует. Валяй, валяй, товарищ военком, дальше. Занятно! — высокий рабочий крутил головой.
— Не мешай, слушай! — закричали на него.
Заработала красная батарея. Наблюдатель метался на колокольне, кричал в трубку телефона. Молов стал читать громче:
— «…12) Духовенство далеко, и не видно его непосредственного воздействия».
— Попы рясы, видно, подобрали да тю-лю-лю, — не унимался рабочий.
— «…13) Пропаганды с нашей стороны и агитации никакой. Сводится все к отбытию номера и полному бездействию — с одной стороны, в то время, когда все пылает, горит и полно злобы и мести с другой стороны, заливает не только части, но и весь район своей вызывающей, но понятной народу литературой». Дальше, товарищи, этот капитан предлагает своему начальству ряд мер к устранению всех перечисленных недостатков; вот наиболее интересные из них:
«…1) Для борьбы с агитацией большевиков во главе дивизионной контрразведки должен быть поставлен старый опытный офицер-жандарм.
2) Влить в полки добровольцев, не жалеть денег на их вербовку и увеличенный, по сравнению с мобилизованными, оклад жалованья.
3) Сеть контрразведки должна быть не только в полках, но и во всем районе расположения частей.
4) Привлечь к шпионажу женщин и вообще местное население.