Два одиночества

Феликс

Энтос никогда не считал себя хорошей нянькой, хоть и приучен был заботиться о нуждах женщин. Но Виола оказалась для него настоящим испытанием на прочность. Контроль трещал по швам очередной раз! Он не знал что предпринять, чтобы не взорваться. Точнее он знал один проверенный способ, но с невинной девицей лучше искать иной. Секс не игрушка для Виолы, а способ проявления чувств и своих привязанностей. Тогда как для Феликса это инструмент для достижения очень многих целей.

Забрав Виолу к себе домой, он устроил её в своей спальне. Кровать выглядела чересчур огромной для хрупкой землянки, которая ярким малиновым пятном выделялась на фоне постельного комплекта кофейного цвета из дорогого унжирского шёлка. Девушка смотрела на него обиженно, и это больно ранило душу манаукца. Из них двоих только у него было право обижаться. Это он перенервничал из-за глупых, иррациональных поступков Виолы.

Вернувшись домой, альбинос переоделся в домашнее, затем попросил госпожу Тьюдор закрыть клуб, а сам занялся исполнением поручений доктора Трона, напоил Виолу тёплым, дал лекарства, и вот пришло время разговора. Он присел на край кровати, недовольно поджав губы. С чего начать? Камеры видеонаблюдения клуба показали, что после его ухода никто не проникал в вип-ложу, и Виола сама вдруг ни с того ни с сего сбежала.

— Итак, Виола. Почему ты решила убить себя в этот раз? Я уже молчу о своём любопытстве по поводу выбора способа умереть. Смотровая уже не притягивает тебя?

Девушка закатила глаза и тяжело вздохнула.

— У меня создалось впечатление, что ты испугалась. Чего, Виола?

Рот девушки открылся, и мужчина видел, как напряглись мышцы шеи, но сиплый хрип никак не походил на голос, а затем она закашлялась, опять хватая себя за горло.

— Себя, — удалось различить Феликсу, и он нахмурился, подал стакан с тёплой водой, чтобы облегчить страдание сумасбродной девчонки.

— Себя? — удивлённо переспросил, и Виола кивнула.

На её ресницах засеребрились слёзы, и Феликс приказал себе не поддаваться на провокацию. Он должен докопаться до истины, так как чувствовал, что она где-то рядом. Нужно лишь немного надавить на Виолетту.

Он подался вперёд, облокотился на руку, улёгшись поверх её ног, полюбовался на то, как расширились глаза девушки, и как она внимательно за ним следила. Волновалась. И правильно делала. Он устал бегать вокруг да около. Нужно было расставить все приоритеты. Например, быть честной с ним, с Феликсом. Ведь он заслужил её доверие. Жаль, сразу её заставить слушаться не получится научить, нужно время.

— И что же в тебе такого страшного, Виола? Чего ты испугалась?

— Кто я для тебя? — еле слышно прошептала землянка.

Феликс перестал улыбаться. В его голове стала складываться картинка. И виной всему была самоуверенность Энтоса. Он же почувствовал, что что-то упустил из вида. То, что отражалось в глазах Виолы. Слишком далеко зашёл и грубо. Он бы объяснил ей всё еще несколько часов назад, если бы она дождалась его. Хотя, может, и не объяснил, а просто взял. И интуиция у Виолы сработала, как отлаженная сигнализация Федерального банка.

— Тебе правду? Или красиво и завуалированно? — усмехнулся он тому, как жалко звучали слова оправдания в его голове.

— Правду, — просипело чудо с малиновыми волосами и голубыми, как чистые небеса на старых снимках потерянной родины предков, глазами.

— Я тебя хочу. Очень сильно, Виола. Ты моё наваждение, и я устал оправдывать себя и одёргивать. Знаю, что ты в меня не влюблена, но поверь, я могу доставить тебе в постели неимоверное наслаждение. Хотел показать тебе это и показал. Только не ожидал, что ты испугаешься.

У Виолы смешно расширились глаза от удивления, даже рот приоткрылся, и вырвался хриплый звук, а следом за ним кашель.

Мужчина сел прямо и протянул девушке стакан.

— И вместо того, чтобы тебя соблазнять, учить заниматься сексом, я вынужден тебя лечить.

— Ты меня хочешь? — голос землянки хрипел, как сломанный динамик. Феликс поморщился, но внимательно слушал её слова.

— Очень сильно. Я не шутил насчёт твоей девственности. Я вообще мало шутил с тобой на этот счёт. Вдруг жизненно важно стало быть твоим единственным и неповторимым, хотя бы временно. Хотя кого я обманываю, Виола, я не хочу временно. Я хочу навсегда. Вот только ты женщина и я не могу себе позволить держать тебя вечно привязанной к кровати.

— Почему?

Феликс рассмеялся и погладил любопытную Виолу по щеке, внимательно вглядевшись ей в глаза. Страха он не видел, лишь интерес и растерянность. Её сердце билось так гулко, что могло оглушить. Глотала она с трудом, продолжив держаться за горло. И выглядела сейчас такой ранимой, что дух захватывало.

— Спасут, — ответил он предельно честно, но всё равно непонятно для Виолы. Однако объяснять ей он ничего не собирался. Меньше знает, больше шансов сорвать куш.

— Кто?

Этот вопрос Феликс оставил без ответа и продолжил ласково гладить слишком бледную щёку Виолы. Приятная радость растекалась в груди. Он показал ей, что мог завести её с пол-оборота, он чувствовал, как Виола отзывалась на его ласку. Даже сейчас, рассказав о том, что он хотел бы с ней сделать, она не билась в истерике, а изнывала от любопытства. Но испугалась себя. Того, что вспыхнула от страсти, поддавшись его чарам искусителя. Это было начало, начало сокрушительного удара по сердцу Феликса. Если она продолжит в том же духе, он падёт к её ногам. Станет послушным рабом, исполняющим любую прихоть, при этом деспотичным собственником, но Виола уже его слабость. Та, на кого он даже злиться долго не мог, прекрасно осознав, что сам виноват в том, что творила она. Ему нравилось это влияние на нежную и ласковую землянку. Он балдел от того, как она смотрела на него: с любопытством, заинтересованностью, азартом и очевидным желанием, неприкрытым обожанием. И Феликс хотел её, прямо сейчас.

— Если бы ты не заболела, мы бы лежали здесь обнажёнными под одним одеялом. Я бы исследовал губами каждый миллиметр твоего хрупкого тела. Ты бы стонала подо мной, Виола. Раскрывала бы для меня свои бёдра.

Алый румянец расцвёл на щеках девушки, и манаукец почувствовал его жар под пальцами, но не собирался останавливаться, лишь пододвинулся еще ближе, чтобы нависнуть над с трудом глотающей, но замершей от его слов Виолой.

Подушечкой большого пальца он очертил контур нижней губы, ощутив её сухость. Девочка болела и, увы, нельзя было исполнить свои желания.

— Я брал бы твой рот языком. Заглушал бы своими губами твои крики страсти.

Виола опять сглотнула, широко распахнутыми глазами следила за ним, и Феликс тонул в голубой лазури неба. Виола стала для него чистыми небесами. Он это уже чувствовал, и его тянуло к ней с непреодолимой силой. Секс для манаукца ничто по сравнению с вот такими минутами нежности, острого потаённого желания, томительной страсти. Он бредил, но голодал, он потянулся к её губам и запечатлел на них лёгкий поцелуй, прикрыв глаза, зарывшись рукой в малиновые кудряшки.