Два пера горной индейки

На печи пока очень жарко. Тетя Марфа сидит на лавке, я и Катя забрались с ногами на единственную кровать. На дворе метет, порывы ветра то и дело ударяют в стекла маленьких окон. Лед на них светлеет по краям, а посередине на одном окне два глубоких глазка. Тот, что повыше, проделала своим дыханием Катя, что пониже — продул я.

— И вот призывает этот богатый человек своего сына, — рассказывает тетя Марфа. — Я, мол, скоро помру, и чтоб тебе все оставить, должен ты заработать мне пять рублей. А тогда пять рублей деньги были. Пошел сын к матери. Так и так... «Ничего, — говорит, — сынок, я те дам пять рублей». Принес он их отцу, а тот берет да в печку их. «Это, — говорит, — не твои, не трудовые». И в печку, в огонь. Сынок опять к матери. Так и так... «Ничего, — говорит, — мы будем копить». Каждый день по гривеннику. Накопили, приносит отцу. А тот их в печку — не трудовые. Тогда пошел этот сынок и нанялся в работники. Пахал, сеял, жал, молотил — заработал пять рублей. Приносит отцу. А отец их в печку — не трудовые. Тогда бросился сын в огонь, выхватил деньги и говорит: «Нет, отец, это мои трудовые! Я их сам заработал!» «Вот теперь вижу, — говорит отец, — что трудовые, раз ты за ними в огонь кинулся». Прям, это, руками в огонь и выхватил деньги-то...

...Однако надо пойти собак покормить. Барин этот не догадается, только целоваться с ними может.

Ну и солнце! Ничего без очков не видать, глаза не откроешь. Весна уж, весна... Я еще ничего не решил. А пора, пора уже, дальше так жить нельзя.

7

Мы сидим за столом лицом друг к другу и пьем чай. С утра мы не произнесли ни слова. Он так и не умылся. Вот такой же вид был у него, когда я вернулся с сахаром. Сорок пять километров вниз спустился на лыжах за один день, а на следующий день был уже в городе. Подниматься было труднее. Ноги лошадей проваливались между камнями, скрытыми свежим снегом. Того и гляди загубишь лошадь. Меня сопровождал верхом рабочий от управления. Лошадь с сахаром, овсом, палаткой, спальными мешками я вел в поводу. В первый день прошли тридцать пять километров и заночевали. Ночевка была уже близко от дома: побоялись в темноте идти, за лошадей беспокоились. На второй день подходим к нашему жилью. Я не был дома восемь дней, но ему сообщили по радио, когда мы вышли. Собаки встретили нас за километр, но его не было видно. Это меня немного обеспокоило. Когда же мы подошли вплотную к дому и стало видно, что печь не топится, а дверь в сени распахнута настежь, я испугался не на шутку. Кинув повод на врытый в землю столб, бросился в дом. Он лежал на кровати, прямо в стеганке, в валенках, и спал. В комнате давно нетоплено, полно мусора, кисло пахло. Около его кровати стояла четырехкилограммовая банка сгущенки с двумя дырками и валялась резиновая трубка — «клизма», которой мы пользуемся для того, чтобы попить водички на леднике или из-под камней. Все-таки я стал трясти его за плечо, чтобы убедиться, что ничего не случилось. Он просто спал. А проснувшись, не выказал ни удивления, ни радости. Когда я стал костить его на чем свет стоит за то, что он ничего не варил в мое отсутствие, а тянул только сгущенку через «клизму», и за то, что ничего не приготовил для нас, он только почесывался и огрызался. Самому мне пришлось стряпать, стыдно было перед чужим человеком. Рожа у него была помятая, а в бороде вот так же застыл пух. Я поднес ему зеркало, а он разозлился:

— Иди ты к черту! Какое твое дело? Мне так нравится, и не приставай ко мне.

Меня же он мог поучать и считал это своей обязанностью, хотя часто ничего не смыслил в том, о чем спорил. Как тогда, с вьюрком...

...Сесть в засаду надо было затемно: тэке просматривают со своих пастбищ все ущелье, на свету к ним не подойдешь. В темноте мог выйти только один из нас, второму надо было в восемь часов провести метеонаблюдения. В этот раз я должен был сесть в засаду на скалах в верхней части широкого кулуара. По нему обычно поднимаются с рассветом два стада — рогачи и самки ичке с козлятами. С места засады можно стрелять по козлам, находящимся и в кулуаре, и на скалах. Место отличное. Он же должен был выгонять козлов на меня и стрелять с подхода, если будет возможность. У него винтовка, у меня тройник с нарезным стволом. Мне бы, конечно, лучше сидеть с винтовкой, но мы так привыкли каждый к своему оружию, что стреляли только из него. Кроме того, я предвидел встречу птиц, поэтому в патронташе у меня постоянно были половинные заряды с мелкой дробью.

Я сидел на пустом рюкзаке за рыжей холодной скалой. Шевелиться и курить нельзя. Разгоряченный после длительного подъема, я стал замерзать. Светало. День был пасмурным и серым. Начали кричать улары — горные индейки.

«Улю-у-у-у! Улю-у-у-у!» — разносилось по ущелью... Справа от меня улары кричали совсем близко. Я заметил место на скалах, где они сидели: если козлы не выйдут, можно рассчитывать на горную индейку. Он отлично умел готовить улара с домашней лапшой. Когда он не ленился, делал очень вкусные обеды, лучше, чем я. Мягкими длинными прыжками выскочил на камень горностай. На снегу остаются только отпечатки задних лапок — так аккуратно он ставит их в след передних. Ну, прямо ноготок в ноготок! Черные глазки внимательно изучали меня. Я не шевелился. Зверек нырнул под камень, выскочил снова, осмотрелся, принюхался и опять исчез. Он подвижен, как ртуть, и очень хорош в своей чистенькой белой шкурке, с черными глазками, носиком и кончиком хвоста. Движения его длинного изогнутого тела ловки и плавны. Если бы люди видели горностаев так же часто, как кошек, они не стали бы говорить «двигается как кошка», а говорили бы «двигается как горностай» или как куница. Я заглянул вниз, и снежно-белый зверек исчез. Козлов не было видно. И вдруг на противоположную скалу села птица. Через несколько секунд к ней подлетела другая... Я обомлел... Птицы были размером со скворца, одна из них ярко-красная, другая — буровато-серая. Самец и самка красного вьюрка! Впервые в жизни я видел этих птиц живыми. И это немудрено: никто и никогда не встречал красных вьюрков в Киргизии. Да что в Киргизии! Они не были известны и на всем Тянь-Шане! Я видел их в Зоологическом музее МГУ, где имелось всего два экземпляра этого вида, найденные на территории нашей страны. А ведь там хранятся десятки тысяч птиц! Отправляясь на зимовку, я втайне мечтал хоть раз повстречать их у ледников. Красные вьюрки не обращали на меня никакого внимания, бегали по узенькой полочке вертикальной стенки и выискивали корм на свободных от снега участках. Мне стало страшно: сейчас они перелетят на другую скалу, и я их больше никогда не увижу. Не сводя глаз с птиц, я медленно достал из патронташа металлические гильзы с половинными зарядами и вложил их в стволы. И тут меня стало разбирать сомнение — правильно ли я делаю, что стреляю половинками, ведь дробь может облететь птиц. Красный самец был уже на мушке, колебаться было рискованно, и я выстрелил. Самец скатился в крутой боковой кулуар, я кошу на него взглядом, чтобы не потерять, и упускаю самку. Она улетела, и я не видел, куда она скрылась. Вьюрок катился довольно далеко, и я с замиранием сердца следил за ним. Но вот вьюрок ударился о скалу и остановился. В это время раздается пять винтовочных выстрелов, и эхо разносит их по горам. Он стрелял по вспугнутым козлам. Осторожно, чтобы не вызвать лавину в крутом кулуаре, я спускаюсь к убитой птице, придерживаясь за скалы. И вот она у меня в руках! Выбираюсь обратно. Держа птицу на ладони хвостом к себе, дую на перо, чтобы найти места попадания дробин. Убита чисто. К ранкам от крохотных дробин прикладываю вату, чтобы не пачкалось перо, затыкаю для этой же цели клюв. Про козлов и про него я совершенно забыл, но мне хочется поделиться с ним своей удачей. Он стоял внизу, посреди кулуара, и ждал, когда я подойду.

— Я добыл исключительно редкую птицу!

Он молчал.

— Понимаешь, это редчайший экземпляр! Пироспиза пуниция по-латыни, красный вьюрок. Смотри! — Я осторожно вынул из кармана свернутый из газеты фунтик, в который была уложена птица, достал вьюрка и положил на ладонь.

Он молчал, опираясь на винтовку, и курил.

— Да ты взгляни! Это гималайский вид, и он не был известен в Киргизии. Это открытие! Ты понимаешь, это большая удача!

— Идиот несчастный! — только и сказал он, мельком взглянув на птицу, затем повернулся, вскинул винтовку и пошел вниз.

— Сам ты идиот! — крикнул я ему вдогонку, уложил обратно вьюрка и пошел за ним.

— Ты зря ругаешься, — говорил я ему в спину, когда мы вышли к реке. — Эта птица стоит десятка козлов. Как ты этого не понимаешь! Если бы я знал, что добуду и самку, я бы проторчал здесь еще год.

Он молчал. Мне надоело распинаться перед ним, я плюнул и тоже стал молчать до самого дома. Иногда он не хочет понять простых вещей. С месяц меня попрекал этими козлами.

Как противно он чай хлебает... И чавкает, как свинья. Сейчас набьет трубку и завалится на весь день. А я еще должен кормить обедом этого бездельника. Не представляю себе, как можно целый день валяться? Наконец, это просто скучно, не говоря уже о том, что вредно для здоровья.

А что заставляет меня трудиться? Тщеславие, деньги и успех в будущем? Обеспеченность, свобода и покой в неизбежной старости? Об этом, конечно, я думаю, да и каждый в большей или меньшей степени. Но я люблю само дело, сам процесс работы, я просто не смог бы без нее жить.

Это привычка, необходимость.

Хорошо бы для всех людей ввести такой экзамен. Время от времени поселяют тебя в дом со всеми удобствами и полным обеспечением. Можешь взять туда возлюбленную или жену, детей, можешь выбрать любое место в стране, которое тебе по душе. И если через месяц не захочешь работать, не увлечешься какой-нибудь идеей или не создашь что-нибудь, то тебя освобождают от должности и ставят на самую простую работу с выработки. И этот экзамен для всех, независимо от образования и способностей. Вот бы бездельники полетели вверх тормашками со своих насиженных мест!

8

Только чай вскипятил, больше ничего. Ну что ж, попьем чайку. Лепешек я вчера напек. Посмотрел бы я, что бы он делал, если бы не было лепешек. Обед он кое-как научился готовить, и то все больше по книжке. Листает, листает «Кулинарию» и найдет что-нибудь: «Во, седло дикой козы! Этого мы еще с тобой не пробовали». Потом оказывается, того нет да этого нет, и вместо седла получается тушеное мясо, если не овсяная каша. Как печь лепешки, в книге не написано. Пробовал сам несколько раз по моему методу — смех один: сам в муке по уши, а вместо лепешек — сырое тесто или угли.

«Ты бездельник, ты обленился, как удав, и на том месте, где у тебя была совесть, вырос... гриб». Сам бы и недели без меня не прожил, маменькин сынок., Ему кажется, что он один все делает. Сам же портянки до этого ни разу не видел. Накрутил на ногу так, что в сапог не лезет. Зато поговорить умеет: «Да знаю я, что по идее не должно быть швов и комков, и в то же время портянка должна распределяться по ноге равномерно». Как-то о дровах целый день распинался, учил меня дрова колоть:

— Я установил ряд закономерностей в колке дров. Известно, что прежде всего надо, чтобы топор приходился посередине полена, располагался по диаметру. Это общее положение. Однако различные виды дерева имеют свои характерные особенности...

— А что такое колун, ты знаешь? — перебиваю его.

— Представляю. Это такой топор, которым колют дрова.

— Ну, а как насчет ежей?

— Ты зря хихикаешь, мой опыт тебе пригодится.

И так во всем. Не умеет делать самых простых вещей, зато умеет учить. Козла свежуем, так он только за ноги держит: дрова рубит по своей системе — в камень топором угодит; сучья начнет обрубать у поваленной ели — станет не верхом, а боком и обязательно по ноге себя тяпнет. Даже мебель учил меня делать.

Когда мы пришли, в доме было только две кровати, больше ничего. Несколько досок нашлось да ящики фанерные. Вертел я их и так и сяк, чтобы выкроить что-нибудь.

— Слушай, — говорит, — ты что думаешь делать?

— Стол прежде всего, табуретки. Если останется фанера, сделаю тумбочки для барахла. А ты что предлагаешь?

— У меня есть идея. Давай сделаем вполне современную красивую мебель. Ты представляешь, как здорово! Здесь, в глуши, вдали от цивилизации, у нас будет уютная современная квартира! Я раскрашу простыню чем-нибудь в абстрактном духе, и сделаем из нее занавеску. Зеленкой можно, луком, как яйца красят, — найдем, чем покрасить. Мебель сделаем низкую... В общем, я сейчас набросаю тебе эскизы.