Два провозвестника

* * *

"Человек есть тайна, - пишет Достоевский в письме к брату Михаилу, ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком".

* * *

Утописты-радикалы: справедливость рухнет, если вдруг станет разборчива в средствах для достижения поставленной цели. Беда вовсе не в том, что кого-то там расстреливали, беда в другом: кого-то по недосмотру, по ошибке не дорасстреляли. Как жаль, какая досада! Может, еще успеем?! Может, еще найдется продолжатель великого дела вождя мирового пролетариата?

Сталин же в свое время нашелся?!

* * *

В "Бесах" не много "массовок", массовых сцен с участием толпы или хотя бы "кучки" единомышленников.

Но толпа рабочих (пролетариев) губернского города и мужики (народ) в деревне, где умирает Верховенский-старший, и высшее общество губернского города, собирающееся в доме Ставрогиной и в доме губернатора, - эти сцены аморфны, не вносят чего-то определенного в сюжет романа, в его духовное содержание.

Светские сборища, как, впрочем, и собрание "наших" нелегалов, заканчиваются попросту скандалами. Ничего путного из них не получилось, да и получиться не могло.

А где же тогда те личности, те просветленные умы, где то общество, та страна и тот народ, о будущем счастье которого, разумеется обязательном, ведутся бесконечные разговоры? Убийства - тоже ради все той же высокой цели?

Их нет, этих героев, нет в романе ни реально, ни даже иллюзорно, нет у Достоевского ни Платона Каратаева, ни Хоря с Калинычем, нет и предшественника хотя бы дяди Вани. Не на кого было Достоевскому сделать ставку, он ни на кого и не ставил и еще больше сближался с Салтыковым-Щедриным. Но тот - сатирик, тому карты в руки, для того Платон Каратаев не иначе как "коняга", а "просветленный ум" - карась-идеалист или еще что-то в том же роде. Ему, сатирику, так сам Бог велел...

Вот и Достоевскому - тоже Бог велел: пойди, Федор, пойди, правдивец, расскажи людям, какие они мерзкие. А если верят в Меня, то почему же в себя и в мерзости свои верят еще больше?

Достоевский именно так и вопрошал.

* * *

Девять десятых русских философов только и делали, что разгадывали Россию: что она такое, каков ее "дух"? Европа она или Азия? Культурная она страна или некультурная? Освободительница или поработительница?

Может быть, причиной тому - отсутствие школы, слишком позднее развитие систематического университетского образования? Систематичности и последовательности вообще?

Россия, русские так и не научились воспринимать себя как некую данность, как завершенный результат своей собственной истории. К подобному результату отечественная история не столько приводила, сколько уводила от него в сторону.

Кажется, мы лучше представляем себе психологию немца или француза, чем свою собственную, - это для нас проще и очевиднее. Мы знаем, что француз или англичанин, проснувшись поутру, не размышляет о том, что такое Франция, что такое Англия, что значит быть французом, быть англичанином. Они родились с этим знанием и живут на французский или английский лад. Они четко ощущают границы своих государств и самих себя в этих границах. У них нет восторга по поводу этих границ, но нет и раздражения, они знают, что неприятие собственных границ обойдется слишком дорого, знают это из своей давней и недавней истории.

В свое время европеец завоевывал колонии, завоевывал со всей жестокостью и безо всяких на этот счет сомнений. Такой жестокости в России не бывало, разве что Сталин распоряжался народами словно стадами и перегонял их из одной местности в другую.

Жестокость западных колонизаторов была проявлением все той же самоуверенности: мне можно, мне дано покорять чернокожих, краснокожих, желтокожих, а при случае и белокожих тоже. Но метрополии никогда не включали колонии в свой состав, не устанавливали в них то законодательство и те гражданские права, которыми пользовались сами. Было государство, у государства были заморские территории, из которых следовало извлечь как можно больше, осваивая их вахтовым методом, а потом, если овчинка перестанет стоить выделки, той же дорогой уйти.

Для России же и Средняя Азия становилась Россией, ее губернией. Десятки, сотни народов и религий, множество языков, самые различные образы жизни, а Россия стремилась все это включить в себя, а себя - во все. Разве можно представить, чтобы колония Англии была экономически сильнее, чем она сама? Чтобы законодательство колонии было более совершенным, чем ее собственное, как это было, скажем, в Польше или в Финляндии? Однако в метрополии, в России, все еще было крепостное право, а в Средней Азии или в той же Финляндии его в то время не было. Россия всем предлагала свое мышление, но в то же время воспринимала мышление многих народов как свое собственное.

Государственная элита России состояла не только из представителей потомков собственных древнейших - еще боярских - родов, в нее запросто входили выходцы из Польши, Армении, Грузии, Франции, Германии, из татарских ханств - каких только кровей не было в российском дворянстве! А мыслимо ли было стать английским лордом выходцу из Африки или индусу?

И многие государства присоединились к России добровольно. Есть ли другой подобный пример? Но это вовсе не значит, что никто не мечтал выйти из ее состава, никто не сопротивлялся колонизации, и вот: колониализм Великобритании укреплял ее государственность, колониализм же России ее расшатывал.

В границах Англии есть Уэльс, есть Шотландия, но очевидных языковых и религиозных границ между ними нет, образ жизни повсюду одинаков, а у нас одних только татар было неизвестно сколько: казанские, астраханские, крымские, сибирские ханства... Сибирские, в свою очередь, были тобольскими, верхнеобскими, барабинскими, забайкальскими, точно неизвестно, какими еще...

В. О. Ключевский: "...переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты". Вот так: все другие!

Наша множественность, наша неопределенность нас поглощала (и поглощает), а Достоевский искал некую основу в этой множественности, потому что он был не просто русским, но русским, страдательно-ответственным за свою страну. Страдая этой ответственностью, он никогда от нее не уходил.

* * *

Достоевский не принимал Европу так, как она принимала и понимала сама себя.

Достоевскому в Европе было скучно, узко и однообразно: из любого населенного пункта существует дорога в любой другой населенный пункт и негде заблудиться. За границей Достоевский играл в рулетку, скрывался от долгов, ждал, не мог дождаться, когда же обстоятельства позволят ему вернуться домой.

Еще бы: "Всему миру готовится великое обновление через русскую мысль (которая плотно спаяна с православием (...)), и это совершится в какое-нибудь столетие - вот моя страстная вера". Такая вот, не без странностей, вера: Россия страна непонятная, то и дело страшная, но спасение всего мира - в России. Надо было искать логики, и логика определилась такая: Россия страдает как никто другой, как никто другой ищет Истину, ищет Бога, как никто она разноплеменна, а все это и есть светлая перспектива будущего!