Два романа об отравителях

Он произнес это серьезно, но на лице Инграма было столько сарказма, что Марджори заколебалась.

— Тут что — какая — то ловушка? Имеется в виду сколько времени прошло с того момента, как этот человек вошел в садовую дверь, и до того, как он снова вышел? Совсем немного, это точно. Я думаю: две минуты.

— Две с половиной, — сказал Хардинг.

— Он был в комнате, — проговорил профессор, — ровно тридцать секунд. К слову сказать, люди склонны с утомительным постоянством преувеличивать длительность событий. По сути дела «Немо» почти не рисковал. У зрителей не было времени внимательно рассмотреть его — даже если бы они очень старались. Если хотите, инспектор, я могу дать вам полный отчет о том, как разыгрывалась во времени вся сцена, включая действия Чесни. Хотите?

Эллиот кивнул, и профессор, зажмурив глаза, продолжал:

— Начнем с того момента, когда Чесни вышел в кабинет, а я погасил здесь свет. До того, как Чесни вновь отворил дверь, чтобы начать представление, прошло секунд двадцать. «Немо» появился через сорок секунд после этого и сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни, прежде чем упасть на пол, притворившись мертвым, сидел еще тридцать секунд. Затем он встал и вновь закрыл дверь. Мне понадобилось немного времени, чтобы найти этот проклятый выключатель и снова зажечь свет. Скажем, еще двадцать секунд. Однако все представление, начиная с того момента, когда был погашен свет, и до того, как я его зажег снова, продолжалось не больше двух минут двадцати секунд.

На лице Марджори было написано сомнение, а Хардинг пожал плечами. Они не спорили, но и, совершенно очевидно, не были согласны. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка дрожала. Эллиот понял, что дальше струну затягивать не стоит.

— Теперь последний вопрос, — сказал он. — Звучит он так: «Кто говорил и что было сказано?»

— Какое счастье, что это уже последний! — воскликнула Марджори. — На этот раз я уж, по крайней мере, не могу ошибиться. Тот тип в цилиндре не произнес ни слова. — Девушка резко обернулась к профессору Инграму. — С этим вы ведь не станете спорить?

— Не стану.

— И дядя Марк заговорил один только раз. Как раз когда тот человек поставил чемоданчик на стол и шагнул вправо. Дядя Марк сказал: «Все в порядке, что ты еще собираешься делать?»

Хардинг кивнул.

— Правильно. Сказано было именно это, хотя за точный порядок слов я не ручаюсь.

— И больше ничего? — настойчиво спросил Эллиот.

— Абсолютно ничего.

— Не согласен, — проговорил профессор.

— О, будь оно все проклято, — почти прокричала, вскакивая на ноги, Марджори. Эллиоту стало даже немного не по себе, когда он увидел, как может измениться это мягкое, спокойное лицо. — К черту!

— Марджори! — крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.

— Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, — мягко проговорил профессор. — Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.

Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.

— Извините, — сказала она.

— Например, — продолжал, как ни в чем не бывало, профессор, — строго говоря, неверно, что во время спектакля никто не произнес ни слова. — Профессор взглянул на Хардинга. — Вы говорили.

— Я? — переспросил Хардинг.

— Да. Когда вошел доктор Немо, вы со своей кинокамерой передвинулись немного вперед и сказали: «У — у! Человек — невидимка!» Разве не так?

Хардинг несколько раз провел рукой по своим волосам.

— Да, сэр. Хотел, наверное, показать, какой я остроумный. Но какого черта!.. Вопрос ведь к этому не относится. Речь ведь идет только о том, что говорили действующие лица спектакля, правильно?

— И вы, — продолжал профессор, оборачиваясь к Марджори, — тоже сказали или, вернее, прошептали пару слов. Когда «Немо» откинул вашему дяде голову, чтобы заставить его проглотить капсулу, у вас вырвалось протестующее: «Нет! Нет!» Негромко, но я хорошо расслышал.

— Не помню, — моргая, ответила Марджори. — Но какое все это имеет значение?..

Тон профессора стал спокойнее и мягче.

— Я готовлю вас к следующей атаке инспектора Эллиота. Минуту назад я уже предупредил вас: инспектора интересует — не мог ли кто — то из нас выскользнуть из комнаты и убить Марка в те две минуты, когда свет был погашен. Ладно, я в состоянии присягнуть, что видел или слышал вас обоих все время, пока Немо находился на сцене. Я могу присягнуть, что вы не выходили из этой комнаты. Если вы можете сказать то же самое обо мне, тогда у нас такое тройное алиби, которое не по силам опровергнуть даже Скотленд Ярду. Слово за вами!

Эллиот внутренне напрягся. Он знал, что следующие минуты могут оказаться решающими.

* * *

Теперь на ноги вскочил Хардинг. В его больших — «коровьих», как окрестил их Эллиот — глазах видна была тревога. Лицо его сохраняло обычное выражение сердечности и уважения к старшим, но кулаки были крепко сжаты.

— Я же все время был занят съемкой! — воскликнул он. — Поглядите, вот камера. Вы что — не слышали, как она работала? Нет?..

Он засмеялся — по — настоящему симпатичным смехом. Похоже, он ожидал, что хоть кто — нибудь еще засмеется вместе с ним, и был разочарован, когда этого не случилось.

— Понятно, — проговорил он, глядя куда — то вдаль. — Я однажды читал рассказ.

— Да что вы, — заметил профессор Инграм.

— Да, читал, — предельно серьезно продолжал Хардинг. — У одного типа было алиби, потому что кто — то там слышал, как он все время печатал на пишущей машинке. А потом оказалось, что он придумал какое — то устройство, которое само тарахтело точь — в — точь, как пишущая машинка. Черт возьми, не думаете же вы, что можно заставить кинокамеру снимать, когда возле нее никого нет?

— Это же абсурд! — воскликнула Марджори. — Я видела тебя. Я знаю, что ты был здесь. Вы, действительно, могли подумать нечто подобное, инспектор?

Эллиот рассмеялся.

— Я, мисс Вилс, ничего подобного не говорил. Все эти предположения исходили от профессора. Впрочем, можно остановиться на этом вопросе подробнее, — он говорил сейчас тоном человека, идущего на уступку, — хотя бы ради того, чтобы окончательно с ним покончить. Между прочим, это ведь верно, что здесь была полная тьма?