Два шага на небеса

– Так вот что я тебе скажу, мой дорогой! Твоя сексуальная партнерша была соучастницей в убийстве Виктора. Она заодно с капитаном! Когда будет доказано, что Виктора застрелили из этого пистолета, Стелла с удовольствием подтвердит, что видела пистолет в твоих руках, и подозрение ляжет на тебя.

– Не ляжет, – ответил я, выкидывая «макаров» за борт.

– Ну вот, – с сожалением произнесла Алина, глядя в темную воду, куда навеки ушло оружие, – теперь я совершенно беззащитна.

В ее голосе прозвучал намек, но я не стал рвать на себе рубашку и доказывать, что грудью встану на ее защиту.

– Ты права, – сказал я. – А потому тебе пора принять условия игры, которые всем выгодны. В твоем случае это означает залечь на дно, ясно?

Не знаю, поняла Алина или нет, что я почти слово в слово повторил то, что она как-то сказала мне. Я расплачивался с ней ее же монетой. Это было жестоко, но иначе я поступить не мог. Слишком своенравная, слишком властолюбивая, страдающая завышенным самомнением, Алина в компаньоны мне не годилась. Мы оставались конкурентами, потому что, сами того не замечая, продолжали ревновать друг друга к Валерке.

– Как то есть залечь на дно? – с зарождающимся возмущением спросила девушка. – Ты что хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что иду спать, и тебе это же советую.

– Как это спать?! – воскликнула Алина. – Как ты можешь сейчас спать?

– А что прикажешь делать, если капитан уже устал ждать, когда мы с тобой уйдем отсюда. Вон, посмотри, его физиономия высовывается! Пусть человек спокойно смоет все кровавые следы!

Решительно повернувшись, я пошел по палубе, уже не таясь Лоры. Я принял навязанные мне условия игры, потому что без этого пропадал всякий смысл продолжать расследование.

* * *

Приятно с точностью предугадывать чужой сценарий, особенно если он крепко сбит. За мгновение до того, как войти в свою каюту, у которой продолжался день открытых дверей, я подумал: сейчас Стелла спросит: «Ну как? Выкинул пистолет?»

– Ты пистолет выкинул или сунул куда-нибудь? – тихо спросила Стелла, как только я вошел.

Она сидела в постели с такими глазами, словно под ее одеялом прятался еж.

– Никуда и ничего я не совал, – устало ответил я и принялся стаскивать через голову рубашку.

– Значит, выкинул в море, – прошептала Стелла, глядя на меня, как на марсианина. – Ты хоть помнишь, что вчера вечером начудил?

– Помню, – пробормотал я и полез под одеяло.

– И что теперь думаешь делать?

– Спать.

– Что?! Спать?!

Все женщины одинаковы. Я утопил лицо в подушку и только сейчас почувствовал, как устал. Я все больше входил в игру и становился в ней естественным. Голову на отсечение – не шипела бы Стелла над ухом, уснул бы за милую душу.

– Чего ты суетишься? – невнятно проворчал я.

– Ты убил человека! Неужели ты этого не помнишь?

– Помню, что убил, но не помню, кого именно. За завтраком пересчитаем всех и выясним.

Стелла вскочила с постели, наступив крепким коленом мне на спину. Завернулась в простыню, раскрыла холодильник и выхватила оттуда бутылку «Коммандарии». Я следил за ней одним глазом. Не верю! – думал я словами Станиславского. Замызганный штамп! С чего бы это она начала пить в пятом часу утра? Правдоподобнее было бы уйти к себе. И чем быстрее, тем лучше, чтобы не вляпаться под подозрение в соучастии.

– Слушай меня, – заговорила Стелла, стоя в простыне с бутылкой – готовый образ богини виноделия. – Тебе надо принять душ, отмыть с мылом и щеткой руки, особенно ногти. Проверить одежду. Если есть следы крови – немедленно застирать. А еще лучше выкинуть за борт и надеть что-нибудь другое.

– А что, собственно, случилось? – равнодушным голосом спросил я и зевнул.

– Что случилось? – повторила Стелла и усмехнулась. – Ты в самом деле не помнишь, что произошло?

– В самом.

– Замечательно! Охотно верю, потому что ты был в таком состоянии…

Она не договорила. Не хватило фантазии, подумал я.

– Ты в одиночку выпил бутылку вина. Потом водки, снова вина, – говорила Стелла, не зная, что делать с той бутылкой, которую она держала в руке. – Я пыталась тебя остановить, но ты был невменяем. Как идиот!

Можно было обойтись и без оскорбительных выражений, между прочим!

– В первом часу ночи вдруг зашел Виктор, – продолжала Стелла. – Ты в это время сидел на полу, а я читала. Виктор попросил меня одеться и выйти… Я могла бы замять конфликт, но ты вдруг вскочил на ноги и выхватил из-за пояса пистолет. Виктор выбежал из каюты в коридор. Ты – за ним. Потом я услышала выстрел… Ты вернулся минут пять спустя. Как ни в чем не бывало разделся и лег.

– А ты как ни в чем не бывало продолжала лежать рядом?

Стелла посмотрела на меня с возмущением. Надо было сыграть гнев, но это ей плохо удалось.

– Сам ты… Что ты такое говоришь? Как я могла лежать рядом после того, что случилось? Я сразу же вскочила и выглянула в коридор. И все поняла.

– А потом?

– Что потом?

– Все-таки легла и уснула?

Она не могла отрицать тот факт, что легла, потому что я проснулся рядом с ней.

– А что мне оставалось делать? – Стелла взмахнула свободной рукой, и край «туники» съехал с плеча. – Я должна была сделать вид, что мы оба крепко спим и к выстрелу не причастны.

– Все это ужасно, – согласился я, закрывая глаза. – Столько много крови… Морозильные камеры – это, конечно, великое изобретение. Хорошо, что у каждого в каюте есть морозильные камеры…

– О чем ты бормочешь? Я не понимаю, что ты говоришь! – с нотками истерики произнесла Стелла и, с яростью сорвав с себя простыню, принялась натягивать на ноги джинсы. Она скакала по каюте на одной ноге, в то время как другая застряла в штанине, и мне казалось, что Стелла исполняет какой-то идиотский наркотический танец.

Глава 35

Яхта не плыла. Она стояла на месте, мягко покачиваясь на волнах, которые облизывали ее борта неряшливо и мокро, как это делают слюнявые ньюфаундленды. Я посмотрел в иллюминатор на бескрайнее водяное поле без каких-либо признаков суши и вспомнил, что сегодня мы должны были выйти на кипрский берег.

Было девять часов утра, и я подумал, что в последний раз до столь позднего часа я спал в далеком детстве, когда мир кажется неизменным, а все дела пустяковыми и непременно разрешающимися в будущем сами собой, и потому никуда не надо спешить.