Два талисмана
Шрифт:
Девица убрала руки за спину и шагнула назад. Всем своим видом она показывала, что не попадется в непонятную ловушку, которую ей подстраивает «краб».
— Бери, не бойся. Я с Дочери Клана куда больше получу, раз так быстро нашел собачку.
Рейха, такая же бледная, как Сариви, приняла решение:
— Бери, дуреха, раз господин давать изволит.
Сариви с опаской взяла монету с ладони Ларша…
Когда Ларш и Мирвик уже шли прочь от Ракушечной площади, Спрут, поглаживая угревшегося у него за пазухой Мотылька, сказал:
— Запуганные они,
— А то! — задумчиво откликнулся Мирвик. — В этих фургонах, на конюшне, на окрестных пустырях столько потайных местечек — хоть свору прячь! А они враз выдали нам тявчика. С чего бы это?
В кабаке «Плясунья-селедка» никто не радовался утру.
Кабатчик хмуро подсчитывал выручку, утомленно тер затылок и мечтал завалиться спать. Его жена, недавно проснувшаяся, столь же хмуро выметала за порог грязную солому, смешанную с мусором. За дверью на солому налетали тощие куры, сердито квохча, выбирали в куче крошки лепешек, рыбьи головы и прочие объедки.
Служанка за спиной хозяйки рассыпала по земляному полу свежую солому.
Обе женщины обошли по широкой дуге угол, где дремал могучий, лохматый Хрясь, известный громила и буян. Рядом маялся дружок Хряся — мелкий, щуплый, морщинистый, похожий на наррабанскую обезьяну. Его так и называли — Макака, но чаще за глаза, потому что этот несолидного вида человек был обидчив и споро пускал в ход нож.
Макака с трудом разлепил сухие губы:
— Хозяйка, водицы бы…
— Колодец во дворе, вода бесплатная, — сдержанно отвечала хозяйка.
Макака дернулся было встать, но тут же вскинул руки к вискам и страдальчески поморщился.
Переступив полосу света, золотившуюся на свежей соломе, вошел со двора рослый кареглазый парень. Он был без рубахи, капли воды светились на загорелой коже, с темных волос стекали струйки. Похоже, этот уже полечился у колодца.
Хозяин выдавил приветливую улыбку. Незнакомец ночь напролет угощал Хряся с дружком, сам пил мало — а к утру честно расплатился за всю компанию.
Отжимая ладонями длинные волосы, моряк подмигнул трактирщику:
— Ну-ка, хозяин, поднеси моим друзьям для поправки!
Трактирщик выразительно поднял бровь.
Моряк кивнул: мол, беру на себя…
Успокоенный трактирщик взял два небольших кубка, плеснул в них из глиняной бутыли, которую извлек из-под стойки:
— Для похмельных держу. Покойника с костра подымет.
Разговор разбудил Хряся. Тот приподнялся на локтях и тупо, но одобрительно следил покрасневшими глазами за приближающимся трактирщиком.
«Снадобье» и впрямь оказалось действенным. Макака перестал морщиться, а Хрясь, хоть и не без труда, поднялся на ноги и сипло потребовал воды.
Кареглазый моряк предложил почтенной компании перебраться к колодцу, чтоб не гонять прислугу за каждым ковшом.
— Угу, — одобрил идею Хрясь. — Я этот колодец враз выдую.
Колодец не колодец, а ведро Хрясь осилил почти наполовину, после чего недобро свел глаза на незнакомом моряке:
— Кто
таков?— Хрясь, ты чего? — вмешался Макака. — Это же наш друг Фарипар. Он же нас всю ночь угощал.
Судя по злобной роже, Хрясь собирался сорвать на незнакомце утреннее скверное настроение. Но слова приятеля изменили направление его мыслей:
— Еще погуляем?
Лицо матроса стало скорбным:
— Вот! Не осталось мужчин в Аршмире! Всё «погуляем» да «погуляем»… Нет чтобы сделать то, про что всю ночь орал… вражину своего измордовать… Нет, на это аршмирцев не хватит. Да у нас на Берниди этому гаду переломали бы все бимсы и шпангоуты…
— Какому гаду? — не понял Хрясь.
— Десятнику Аштверу, — уточнил Макака, у которого мозги работали лучше, чем у его дружка.
Новый знакомый, оказавшийся бернидийцем, напомнил:
— Ты ж сам рассказывал, как из-за «краба» работу на складе потерял.
Хрясь порылся в мутной трясине памяти.
— Угу… было… — И вдруг рявкнул: — Да чтоб свободному человеку не подраться малость!.. Сразу под замок сажать… как раба какого…
— Вот именно, — кивнул Фарипар, — и у меня к поганому Аштверу счет имеется. А вы оба, между прочим, всю ночь обещали ему кости поломать-покрошить, да так, чтоб его медузы за свою родню приняли.
— И поломаем! — хватил громила кулаком по колодезному срубу.
— Слова настоящего мужчины! — восхитился бернидиец. — Вот пойдем и поломаем! Прямо сейчас и пойдем!
— Может, поправимся сначала? — неуверенно спросил Макака.
— Поправились уже — и хватит! — отрезал бернидиец. — Вот как пустим Аштвера на стружку да опилки — будем гулять, да так, что на все побережье дым пойдет. А платить за всех буду я, для меня это честью будет — выпить с настоящими аршмирцами, а не с придонной тиной. Не со швалью, которая только и умеет, что бренчать…
— Пошли! — поднялся Хрясь, наливаясь черной злобой.
Макака вздохнул, тронул левой рукой нож за левым голенищем и пошагал за приятелями со двора.
Хозяева дома хотели выставить Прешдага на улицу: мол, разговор не для ушей охранника. Прешдаг уперся, как бык, которого ведут на бойню. Он, дескать, за барышню головой отвечает. Мало ли что с девушкой сделают, пока он, Прешдаг, будет по улице вышагивать… Хозяева, отец и сын, дружно загалдели: за кого их принимают, за грабителей-убийц-насильников? Что за торг, если у обеих сторон друг к другу доверия нет?
Черту под разговором подвела сама девица: наотрез отказалась оставаться с хозяевами без Прешдага. Речь, мол, идет не о продаже пары сережек, и она не хочет вводить в соблазн почтенных покупателей. Или охранник останется с нею, или разговора не получится. Да, дело тайное, но они оба знают, о чем речь, так что лишних слов можно не говорить.
Старший из хозяев неохотно махнул рукой. Сын подчинился отцу, хотя и был явно недоволен.
Прешдаг застыл у дверей, следя за каждым движением хозяев. Он сгорал от любопытства, но не показывал этого.