Два вампира (сборник)

— Я это и делаю,— кивнул Мариус Римский, мой господин,— и они приносят мне вполне приличный доход.

Он снова сел между мертвецом и рыжим, который пришел в восторг и возбуждение оттого, что Мариус вернулся к нему.

— Мартино,— предложил Мастер.— Давайте поговорим поподробнее о падении империй. Ваш отец, почему он оказался вместе с генуэзцами?

Рыжий, воспламенившись от всего этого разговора, гордо заявил, что его отец был представителем семейного банка в Константинополе, а впоследствии умер от ран, полученных в тот последний, страшный день.

— Он все видел,— говорил рыжий,— он видел, как истребляли женщин и детей. Он видел, как хватали монахов в алтаре храма Святой Софии. Он знает тайну.

— Тайну! — фыркнул пожилой человек. Он пододвинулся к ним и, широко взмахнув левой рукой, столкнул со скамьи мертвеца, который упал через нее на пол.

— Господи Боже, бессердечный ублюдок,— сказал рыжий.— Слышал, как треснул его череп? Не смей обращаться так с моим гостем, если тебе жизнь дорога.

Я подошел поближе к столу.

— Да, иди, иди сюда, красавчик,— позвал рыжий.— Присаживайся.— Он обратил ко мне свои пламенеющие золотом глаза.— Садись напротив меня. Господи, только просмотрите на Франсиско. Готов поклясться, я слышал, как треснул его череп.

— Он умер,— мягко произнес Мариус.— Пока что все в порядке, беспокоиться не о чем. Его лицо буквально светилось от выпитой крови, а волосы на фоне порозовевшей кожи казались еще светлее. Вокруг глаз ожили крошечные паутинки сосудов, ни на йоту не лишая их приводящей в благоговейный восторг, сияющей красоты.

— Хорошо, прекрасно, они умерли.— Рыжий пожал плечами.— Да, так вот, я говорил,— и вам, черт подери, стоит мои слова запомнить, потому что я это точно знаю,— что монахи взяли священную чашу и священную просфору и пошли в потайное место в храме Святой Софии. Мой отец все видел своими глазами. Я знаю тайну.

— Глазами, глазами...— передразнил его пожилой человек.— У тебя, должно быть, павлин был вместо отца, что у него столько глаз!

— Заткнись, или я перережу тебе горло! — огрызнулся рыжий.— Смотри, что ты сделал с Франсиско, взял его и опрокинул Господи! — Он лениво перекрестился.— Да у него на затылке кровь!

 Мой господин обернулся и, нагнувшись, намочил пальцы в этой крови. Он медленно повернулся ко мне, потом к рыжему и слизнул кровь с одного пальца.

 — Мертвый,— с легкой усмешкой сказал он.— Но она еще вполне теплая и густая.— Он медленно улыбнулся.

 Рыжий смотрел на него завороженно, как ребенок на представление марионеток. Мой господин раскрыл окровавленную ладонь, как бы говоря: «Хочешь попробовать?»

 Рыжий схватил Мариуса за запястье и облизал кровь с большого и указательного пальцев.

— М-м-м-м, как вкусно,— протянул он.— Все мои товарищи — отличной крови.

— И не говорите,— ответил мой господин.

 Я не мог оторвать взгляд от его изменившегося лица. Теперь казалось, что его щеки даже потелшели, а быть может, они просто изменяли форму, когда он улыбался. У него порозовели губы.

— И я еще не закончил, Амадео,— прошептал он.— Я только начал.

— Он не сильно ранен! — настаивал пожилой человек. Он рассмотрел лежавшую на полу жертву. Он волновался. Неужели он его убил? — У него на затылке просто крошечный порез, вот и все. Разве нет?

— Да, крошечный порез,— сказал Мариус.— И в чем же заключается тайна, дорогой друг? — Он повернулся спиной к седому мужчине, заговорив с рыжим с куда большим интересом, чем прежде.

— Да, прошу вас,— сказал я.— В чем же тайна, сударь? В том, что священники бежали?

— Нет, мальчик, не будь тупицей! — ответил рыжий, взглянув на меня через стол Он был невероятно красив. Бьянка его когда-нибудь любила? Она никогда не рассказывала.

— Тайна, тайна...— сказал он.— Если ты в эту тайну не поверишь, то ни во что рке не поверишь — ни в святое, ни в нечестивое.

Он поднял кубок. Но тот был пуст. Я взял кувшин и наполнил кубок темным ароматным вином. Я подумал, не стоит ли и мне попробовать, потом отвращение взяло верх.

— Чушь,— прошептал мой Мастер.— Выпей за упокой их душ. Давай. Вон чистый кубок.

— Ах да, прости меня,— сказал рыжий.— Я даже не предложил тебе кубок. Господи, подумать только, я кинул тебе на пол простой ограненный бриллиант, когда хотел получить твою любовь.

Он взял кубок — богатую, изысканную вещицу, инкрустированную серебром и усыпанную крошечными сверкающими камнями. Теперь я заметил, что все кубки составляли один набор, на каждом были вырезаны миниатюрные изящные фигурки, украшенные одинаковыми яркими камешками. Он со звоном поставил кубок на стол, взял у меня кувшин, наполнил кубок и протянул его мне.

Я подумал, что меня вырвет прямо на пол. Я посмотрел на мужчину, на его почти приятное лицо и красивые огненнорыжие волосы. Лицо его озарила мальчишеская улыбка, открывшая мелкие, но идеально белые, просто жемчужные зубы. Казалось, он влюбился в меня до безумия и размечтался, не произнося ни слова.

— Бери, выпей,— велел мне Мастер.— Ты ступил на опасный. путь, Амадео, так выпей же за знания, выпей за силу.

— Вы ведь не смеетесь надо мной, сударь, правда? — спросил я, уставившись, на рыжего, но обращаясь непосредственно к Мариусу.

— Я люблю тебя,— ответил Мастер,— но ты все-таки замечаешь что-то в моих словах, так как от человеческой крови я грубею. Так всегда бывает. Только в голодании я обретаю божественную чистоту.

— Да, и на каждом перекрестке поворачиваете меня в нужную сторону,— сказал я.— Прочь от кары и поближе к чувствам, к удовольствиям.

 Я встретился взглядом с рыжим. Но я слышал ответ Мариуса.

— Кара — это и есть убийство, вот в чем камень преткновения. Кара — это убивать без причины, просто так, не за «честь, благородство и порядочность», как говорит наш друг.

— Да! — сказал «наш друг», повернувшись к Мариусу, а потом опять ко мне.— Пей! — Он протянул лше кубок.

— А когда все будет кончено, Амадео, собери эти кубки и отнеси домой, чтобы они служили напоминанием о моем провале — или поражении, ибо это одно и то же,— а также уроком для тебя. Редко я вижу это так отчетливо и ясно.

 Рыжий, увлекшись флиртом, наклонился вперед и поднес кубок прямо к моим губам.

— Маленький Давид, ты вырастешь и станешь королем — помнишь? Да, я мог бы поклоняться тебе, маленький мужчина с нежными щечками, и молить хоть об одном псалме от твоей арфы, хоть об одном, лишь бы ты дал его по собственной воле!